— Первосвященник… Кто это?
Всезнающий секретарь пояснил, что в провинции Иудея, с позволения императора, существует местное самоуправление, и первосвященник, являясь главой религиозным, фактически его возглавляет.
— Суть жалобы?
— Обжалуются действия наместника Иудеи Понтия Пилата, не утвердившего приговор синедриона о смертной казни некому Иисусу из Назарета…
— Довольно, — всякое упоминание о прокураторе Иудеи было императору неприятно, — кто еще?
— Эдил погребальной гильдии Гай Туллий Геспер с жалобой на неправильный налог. Пекарь, у которого пьяные недоросли, сыновья известных патрициев и сенаторов, слуга перечислил имена, убили раба и не хотят за него платить. Жена, изгнанная своим мужем по подозрению в прелюбодействе…
— Через час я буду в судебном присутствии, первым пусть будет иудей.
Чиновник поспешно опустил глаза, чтобы император не заметил промелькнувшие в них искорки изумления — дуумвир Гай Юлий Полибий, помимо исполнения обязанностей главы города Рима, считался одним из немногих близких Тиберию патрициев. Неужели император пожелал унизить его, приняв вторым, после какого-то иудейского священника…
— Скажи дуумвиру, пусть подождет меня в триклинии, в трапезной зале, — как бы, отвечая, на мысли и сомнения секретаря, продолжил император, — мы с ним проведем обед.
Оставшись один, Тиберий погрузился в воспоминания…
Рожденный повелевать и властвовать, император имел слабое представление о том, где находится Иудея. Где-то в безжизненных аравийских пустынях — полагал он и был недалеко от истины. Семнадцать провинций изнемогали под властью могучего и жестокого Рима.
Тиберий хорошо помнил, что по совету Гая Юлия Полибия отправил ненавистного ему Понтия Пилата в самую захудалую и отдаленную из них, которая и звалась Иудеей.
Этот удачливый военачальник был популярен в Риме. Огнем и мечом, во главе пяти легионов, прошел он по окраинным границам великой империи, где на северо-востоке подняли головы вожди многочисленных германских племен. И стали тревожить Рим своими набегами. Пока разрозненными и не проникающими вглубь империи.
Но если они объединятся? И найдется вождь, который двинет их на цветущий и богатый юг?
Понтий Пилат выполнил задачу и привез головы вождей племен в древнюю столицу. Они были выставлены для обозрения народа на копьях, напротив здания курии, где заседал Сенат. Несколько дней там толпились многотысячные толпы плебса, разглядывающих косматые и бородатые головы страшных соседей, пока Тиберий не велел их убрать.
Пришлось позволить ему триумф, то есть торжественное вступление в столицу с войском и прохождение во главе его от Марсового поля до Капитолия. Хотя первоначально Тиберий был настроен на разрешение Пилату лишь овации — малого триумфа. Но здесь Сенат был мягко непреклонен, законы и традиции империи должны были соблюдаться всеми.
Имя Понтия Пилата было на устах городской черни и преданных ему солдат пяти легионов. Других императорских войск поблизости Рима не было. До практики, когда императоры всходили на престол волей армии, было еще далеко, однако…
После убийства Юлия Цезаря заговорщиками, в стране долгое время царило безвластие. Гражданская война охватила весь Рим. Все воевали против всех. Заключались и рушились кратковременные политические и военные союзы. Даже Цицерон, великий оратор и писатель, влез в политические дрязги на стороне Октавиана и организовал поход против Марка Антония, который был разгромлен.
Но Октавиан, испугавшись популярности Цицерона, предал его и заключил союз, названный впоследствии триумвиратом, с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом. Триумвират на пять лет, взял власть в свои руки для наведения порядка в государстве.
Они начали с составления с составления проскрипционных списков, то есть перечня врагов римского государства, которые должны быть подвергнуты публичной казни. Один за другим в списки попадали различные влиятельные патриции. Кто по вражде, кто из-за интриг, кто по причине обиды, кто из-за дружбы с врагами или вражды к друзьям. Но многие попали во враги народа, лишь в связи со своим выдающимся богатством. Триумвирам нужны были деньги для войны с убийцами Цезаря.
Началась жестокая и подлая охота за людьми. Был схвачен и убит великий Цицерон. По иронии судьбы, ему перерезали горло, которое сыграло не последнюю роль в достижении им всеобщей известности и величия.
Брут и Кассий — убийцы Юлия Цезаря были разгромлены, первый покончил с собой, а второй был убит.
Понемногу Октавиан оттеснил от власти Лепида и стал единоличным властителем в Риме. Но на Востоке, в Египте, оставался еще Марк Антоний. В решающей морской битве при мысе Акции, у берегов северной Африки, объединенный флот Антония и его любовницы Клеопатры потерпел сокрушительное поражение. Марк Антоний покончил с собой. Клеопатра, став пленницей Октавиана, также вскоре покончила жизнь самоубийством.
Оставшись победителем, Октавиан приказал перебить всех своих врагов и, в первую очередь, родственников Антония и Клеопатры, что и было сделано без всякой жалости.
Он сохранил все существовавшие республиканские учреждения и должности, но фактически установил единоличную монархию, и, готовя себе преемника, усыновил Тиберия, когда тому было уже сорок два года. Тиберий был вынужден жениться на дочери Октавиана, хотя был уже женат и имел сына.
Сенат присвоил Октавиану почетное звание Август (возвеличенный богами) и с этого времени повелитель римлян стал именоваться Император Цезарь Август. Но синонимом высшей власти стал титул принцепс, а форма государства, созданного им, получила название принципат.
Несмотря на изощренные попытки завуалировать перед народом фактическое установление диктатуры, это ни для кого не было секретом. Патриции и сенаторы Рима, помня, как он обошелся со своими противниками, раболепствовали перед ним.
В Сенат, по закону, могли быть избраны только те, чьи предки были римскими гражданами вплоть до пятого колена, однако это правило цезарем нарушалось, проводившим в высший орган власти своих ставленников.
Тиберий ввел некоторые новшества, например, запретил сенаторам занимать иные государственные должности, за исключением должностей трибунов и консулов. Занимавшие до избрания посты квесторов, эдилов, преторов и легатов, должны были их оставить. Но многое оставил и от своего предшественника, в том числе и День приема обиженных, который создавал видимость заботы властителя Рима о каждом, без исключения, своем подданном.
На высоком подиуме находился высокий, но скромный трон из слоновой кости без позолоты и мишуры. В красной, даже пурпурного цвета, мантии — торжественной одежде римских императоров, на нем восседал Тиберий с золотым венком на голове. По обеим сторонам трона стояли два деревянных столика.
За столиком справа сидел легат по делам провинций Север Примул. Перед ним лежала древняя инкунабула с эдиктами и институциями римских императоров и консулов.
Столик слева занимал, ведущий императорские анналы, Иосиф Флавий, писец и историк Тиберия, изготовившийся острым каламусом зафиксировать каждое слово повелителя римской империи. Листы папируса и бронзовая чернильница сбоку, также выражали степень его готовности.
Секретарь сидел за массивным мраморным столом сбоку, у ступеней подиума. Вид у него был значительный и деловой — он вел процедуру заседания.
У подножия трона на ступеньке сидел переводчик — бородатый, курчавый, с несколько гнусавым голосом.
— Обжалуются действия наместника императора в Иудее! — голос секретаря был высок и торжественен.
— Пусть будет изложена суть жалобы, — император взмахнул рукой.
В залу быстрым шагом вошел человек невысокого роста, в черном платье до пят, без всяких украшений. На макушке его крупной породистой головы с залысинами покоилась круглая черная шапочка. Половину лица закрывала темная густая, слегка вьющаяся, борода с некоторыми вкраплениями седых волосков. Живые, глубоко посаженные глаза, блестели из-под густых черных бровей.
— Следует обнажить голову перед венценосным, — прошипел секретарь.
Человек в черном послушно снял шапочку и, подойдя к подиуму, склонился в глубоком продолжительном поклоне.
— О, великий Тиберий, сын богов и богинь, достойнейший из достойных среди живущих на земле, несчастный священник склоняет перед тобой голову, — Каиафа протянул императору шкатулку из коричневатого камня с золотистыми разводами и свиток пергамента, обмотанный толстой красной нитью, скрепленной коричневого цвета печатью.
Император повел бровью, и подскочивший секретарь принял протянутое и быстро отошел в сторону.
— Говори.
Император повел бровью, и подскочивший секретарь принял протянутое и быстро отошел в сторону.
— Говори.
— В подвластной тебе Иудее, — начал первосвященник без всяких предисловий, — объявились смутьяны, которые осмелились хулить твое имя и прекословить твоей власти. Возглавил их некий плотник и сын плотника Иисус из Назарета…
Тиберий нахмурился при этих словах — второй раз на его слух всплывает это имя. В провинциях неспокойно. Бесчисленные самозваные вожди, предводители и пророки призывают людей стряхнуть владычество Рима, возникают серьезные беспорядки, бунты и восстания. В самом Риме почти не осталось регулярных войск — легионы постоянно перемещаются по бескрайней империи, подавляя очаги смуты и сопротивления.
— … однако наместник твой Пилат отказался утвердить приговор синедриона. И хотя мятежный пророк умер на кресте, многие в Иудее считают, что Рим равнодушен к его преступлениям против кесаря и воодушевленные этим создают секты в его поддержку и призывают к выступлениям против римлян. Самого же его объявили мучеником и богом…
Иудея… Маленькая, но очень беспокойная провинция. Как доложил ему секретарь, в ней смешалось множество народов и вероучений. Этот представитель правящей религии, похоже, надеется на помощь могущественного Рима в борьбе со своими недругами. По-видимому, хитер, лукав и коварен, если осмелился жаловаться принцепсу на его наместника.
Император не понимал чужого языка, однако перевод говорил о хорошей логике изложения жалобы. Что-то в облике жалобщика показалось ему несообразным и искусственным. Он насторожился, внимательно всмотрелся в лицо говорящего, и ему вдруг показалось, что правильные черты благообразной физиономии первосвященника внезапно исказились — на нем проступило жестокое и злобное выражение. Верхняя губа приподнялась, и из угла рта явственно показался уродливо искривленный клык, а густая борода исчезла, уступив место разрозненным рыжим длинным волоскам, торчащим на конце заостренного подбородка.
Он быстро глянул по сторонам. Флавий ретиво, не поднимая глаз, скрипел каламусом. Легат Север Примул, похоже, дремал, уставившись немигающим взглядом куда-то в угол зала. Секретарь усердно ловил каждое движение владыки, чтобы уловить его настроение и не пропустить сути императорского волеизъявления по его глазам и жестам.
— … и народ иудейский смиренно примет твое решение, каковым бы оно не было, — закончил ходатай, облик которого вновь выражал глубочайшую покорность и кротость.
— Померещилось, — подумал император и мотнул головой, отгоняя наваждение, чем ввел в заблуждение своего чиновника, тотчас вскочившего на ноги.
— Твоя инвектива будет внимательно изучена, фаст — день судебного решения, состоится через два месяца. Тебе сообщат об этом дне, и ты можешь на нем присутствовать… — секретарь привычной скороговоркой излагал судебную процедуру, но увидел поднятую вверх руку Тиберия и замолчал.
— Объявляю тебе, сын Иудеи, — звучный голос императора вибрировал и отзывался эхом в высокой просторной зале судебного присутствия, — твоя первоначальная жалоба отклонена. Не годится выносить решение лишь на основании твоих слов и поданной тобой акции. Но она не будет оставлена без внимания. Мною для проведения следствия будет направлен в Иудею специальный претор. По его докладу и содержанию твоей акции будет принято окончательное решение.
— Император мудр, — пискнул секретарь, голос которого сорвался от неожиданного вмешательства Тиберия. — Заседание закончено.
Лицо Каиафы не отразило никаких эмоций, оно сохраняло застывшее выражение покорности и подобострастия. Он почтительно склонился, развернулся и вышел из помещения тем же быстрым шагом.
Умен был император. Не поддержал иудейского первосвященника против своего недавнего соперника, хотя вначале и хотел это сделать. Нет, пусть будет ненавистный Пилат занят раздорами и смутой в своей провинции. Пусть вспыхнет в Иудее очередной бунт. Тогда можно попенять прокуратору на плохое ведение дел и неумелое руководство доверенной провинцией. И можно, в очередной раз, решить его судьбу.
Гай Юлий Полибий ждал принцепса в просторном зале триклинии, тишина в котором нарушалась лишь журчанием фонтанов. Он сидел на широкой мраморной скамье у стены, выходящей широкими окнами на Тибр.
— Да берегут тебя Пенаты, величайший цезарь — дуумвир встал и почтительно склонил голову.
— И тебе — беневент,[11] — император сделал знак рукой в сторону обеденного ложа.
Пол в триклинии был выложен зеленым лаконийским мрамором, как и несколько колонн, поддерживающих высокие своды. Обеденные ложи изготовлены из розового порфира.
Городской глава почтительно дождался, пока на ложе возляжет император и лишь затем прилег на ложе напротив, облокотившись на пурпурную пуховую подушку. Он был одет в прелоксту — тогу, окаймленную насыщенным пурпуром, официальную одежду главы магистрата Рима.
Тиберий любил изысканную пищу. Стол, наряду с традиционными римскими кушаньями, украшали золотые тарелки с протертым мясом жареного бекаса, обильно приправленным острым соусом из индийских пряностей, в серебряных мисочках плавали в собственном соку язычки фламинго, большое блюдо с греческим орнаментом было почти доверху наполнено печенью мурены, выдержанной в винном уксусе. Большая глиняная миска с причудливым орнаментом была наполнена привезенными с Италийских гор печеными яйцами горных куропаток, фаршированных кусочками тушеной форели. Отдельно, в приземистых серебряных чашах вздымались холмиками желтоватые шарики его любимого лакомства — фазаньи и павлиньи мозги.
Император звякнул серебряным колокольчиком, и вышедшие из полумрака три флейтиста слаженно заиграли тягучую восточную мелодию. К столу почтительно приблизился прислужник в голубой простой тоге с покрытой пылью запечатанной амфорой.
— Сегодня воздадим хвалу Дионису сорокалетним цекубским вином, — Тиберий щелкнул пальцами.
Слуга серебряным зубильцем сбил печать и плеснул из амфоры в чашу, подставленную появившимся в триклинии дегустарием. Дегустарий сначала понюхал вино, затем омочил им губы и, наконец, сделал маленький глоток. Блаженно откинув вверх голову, он сделал еще один глоток и возвестил, — клянусь Бахусом, вино достойное тебя, великий цезарь…
После неспешно протекавшего обеда, за которым принцепс и градоначальник обменивались впечатлениями от римских новостей, Тиберий удалил всех слуг.
— Что привело тебя ко мне в официальный день, мой верный Полибий?
Короткий, почти в форме приказа, вопрос заставил претора подобраться, он положил подушку на колени и облокотился на нее обеими руками.
— Прошу тебя, венценосный, приподними голову и взгляни внимательно на реку.
Тиберий величаво повернул свою крупную голову. Тибр за окном пенился и бугрился, а вода была необычайно мутной с комками водорослей и ила. Уровень ее был значительно повышен.
— В устье Тибра дует очень сильный юго-западный ветер. Река кое-где возмутилась и вышла из берегов. Вода пошла вспять. Но главное, повреждены и во многих местах разрушены акведуки, подающие воду в Рим. Многие римляне лишены питьевой воды, а та вода, что поступает, смешана с морской. Все недовольны. В городе назревает бунт…
— Почему же мне не сообщают об этом, — лицо императора исказилось в гримасе ярости, — где начальник преторианской гвардии, — рука его схватила колокольчик.
— Я докладываю тебе об этом, великий. Не торопись гневаться на преторианцев. Я упросил квестора Туллия быть первым носителем печальной пальмовой ветви. Клянусь молниями Юпитера, у меня есть хороший замысел в связи с этим. Выслушай же меня…
— Говори. Но защитит тебя Марс — в случае городского мятежа гнев мой падет на тебя, несмотря на нашу дружбу.
— У Рима должен быть жестокий и справедливый отец, — претор покорно склонил голову…
План Гая Юлия Полибия, главы римского магистрата был весьма хитроумным, изощренным и коварным.
Уже в самом Риме появились последователи иудейского пророка — Иисуса из Назарета. Они смущали народ, особенно городскую чернь и рабов, понятиями равенства всех живущих под единым небом. Отрицали старую религию, где каждому занятию, всякому ремеслу был свой бог, свои обычаи. Были, на редкость, фанатичными и упрямыми в своих верованиях.
Следовало свалить всю вину на разрушение акведуков и перебои с водой на представителей секты Иисуса. Гнев богов обрушился на Рим в ответ на крамольные речи провозвестников новой веры. Нептун, бог моря повернул воды древнего Тибра и разбил водоводы. Аннона, богиня урожая, поклялась оставить империю без хлеба. Гнев Юпитера пока непредсказуем, но грозен и неминуем. Людская ненависть и императорские репрессии должны избавить Рим от приспешников очередного иудейского пророка.