Он улыбнулся:
— Компания «Фа Ки» потерпела убытки и закрылась на три луны до лучших времен. Много было крапленых билетов.
Я кивнул, однако не стал останавливаться.
— Почтенному старцу лучше не соваться в их комнаты, — продолжал охранник. — А что вам там нужно?
Я закатил глаза, изобразив на лице старческое нетерпение:
— Разве может журчащий ручей спрашивать у гладкой поверхности озера?
Пожав плечами, охранник вернулся к своим обязанностям. — Бродя по запутанным переходам, я наконец нашел помещение, снимаемое компанией «Фа Ки», только много мне это не дало. Письменный стол тикового дерева, дорогостоящие гобелены, восточные ковры — все исчезло. Комната, в которой меня недавно принимали, теперь стояла пустая. Она сослужила свою службу и больше была не нужна.
Но мне не долго пришлось удивляться. Рядом, в крошечной комнатушке, три китайца играли в свое извечное домино. Я обратил внимание на их сдержанность и быстрые точные движения. Чувствовалось, что они принадлежат к особому типу. В стороне, в темном углу, сидел четвертый китаец, крохотными узкими глазками молча следя за происходящим. Я немного понаблюдал за игрой, точнее — за игроками.
Немного погодя по сигналу одного из них они поменялись местами. Тот, что сидел в углу, теперь присоединился к остальным, а один из игроков занял его место.
Было очевидно, что эти китайцы-наемники охраняют помещение. В Китае искусство убивать является одной из профессий. Каждый уважающий себя гражданин имеет собственных наемных убийц, чтобы в случае надобности обратиться к специалисту, а не убивать самому — нельзя же пломбировать самому себе зуб или вырезать аппендицит.
Эти четверо были настоящими наемными убийцами и, судя по всему, хорошо знали свое ремесло.
— Тому, кто достиг преклонного возраста, лучше дышать там, где воздух чище, — многозначительно заметил один из игроков.
— Тому, кто достиг преклонных лет, нужно совсем мало воздуха, — возразил я. — Юности требуется больше воздуха, ибо она дышит и говорит без нужды. Старость только дышит.
Они переглянулись.
— Отец, — учтиво проговорил один из них, поднимаясь. — Мы не просто сидим, мы ждем. В любую минуту здесь может подняться дым, пороховой дым, и он закоптит воздух. Разве сможет достигший преклонных лет уйти отсюда быстрее, чем придет полиция?
Я слегка склонил голову:
— Благодарю тебя, юноша. Молодость имеет силу и верит в полет. Старость знает науку равновесия и верит в мудрость. Да будет страх вам неведом.
С этими словами я повернулся и медленно, с достоинством побрел своей дорогой. Итак, они ждали. Ждали, когда придет тот, кого нужно убить. Неужели босс с ледяными глазами готовил этот теплый прием для меня?
Мертвое тело мошенника, найденное в китайском квартале, вряд ли обеспокоило бы полицию. А если к тому же этот мошенник оказался бы Эдом Дженкинсом, полиция и вовсе издала бы вздох облегчения.
Я зашел в ночную чайную. Мне нужно было посидеть и подумать. Усевшись с чашкой чая перед низеньким столиком тикового дерева и поглаживая бороду, я погрузился в размышления. Хороший актер сливается с персонажем, которого изображает. Обнаружить манеры западного человека в Чайнатауне, да еще будучи загримированным под китайского старца, означало быть разоблаченным. Хорошо зная психологию китайцев, я всегда старался не только говорить и выглядеть в соответствии со своей ролью, но так же и думать.
Сидя в чайной, я пытался мыслить в соответствии с философией китайцев, которая рассматривает время как вечность, а не как короткий промежуток жизни одного человека.
Спокойно, философски, я еще раз вернулся к событиям последних дней. Справа, из-за ширмы, было слышно, как милуются парочки, решившие провести остаток бурной ночи в полумраке китайского ресторанчика. Но мне был слышен также и другой звук: слабые непрекращающиеся всхлипывания — за ширмой тихо плакала женщина.
Движимый скорее любопытством, нежели чем-то другим, я подошел, отдернул занавеску и шагнул за ширму.
На диванчике, отодвинув посуду в сторону и склонив голову на столик, сидела девушка. Закрыв лицо руками, она горько плакала. На левой руке ее была родинка.
Усевшись напротив, я принял полную достоинства позу и стал поглаживать бороду.
— Подобно колесам повозки, прокладывающим свой путь за упряжкой, страдания неотступно идут вслед за нами, — изрек я слабым старческим голосом с сильным акцентом — ведь сейчас я был китайцем, плохо говорящим по-английски.
При звуке моего голоса она распрямилась и изумленно уставилась на меня. Это была та самая девушка, которую я знал под именем Мод.
— Кто вы?
— Назначение старости — утешать юность, — проговорил я, поглаживая бороду.
Она внимательно оглядела меня, глаза ее покраснели от слез. Бояться мне было нечего — в полумраке отгороженного занавесками уголка она не смогла бы меня узнать — мой грим всегда безупречен. Мне кажется, я мог бы сказать, о чем она думает, но воздержался.
— Я могла бы его спасти… — коротко проговорила она. — А теперь он обречен, обречен на смерть… Этот человек ничего не значит для меня, и все же я восхищаюсь им.
— Смерть всего лишь сон, — заметил я, поглаживая бороду. — Чем скорее мы засыпаем, тем скорее просыпаемся.
Она уронила голову на руки:
— Я должна предупредить его. Но если я это сделаю, мне конец. Я у них в руках. Что же мне делать? Господи, что же мне делать?
Я положил руку ей на плечо.
— Ничего не нужно делать, — сказал я. — Я предупрежу его.
— Вы? — спросила она, приподнявшись на месте. — Да кто вы, в конце концов? Прикосновение вашей руки такое ободряющее, оно волнует меня. Откуда вам известно, о чем я говорю?
Я понял, что зашел слишком далеко. Она умела очень тонко чувствовать, эта девушка с родинкой на руке. Я отодвинул занавеску и зашаркал по коридору на кухню — к выходу. Белым девушкам запрещается появляться здесь. Сложив все воедино, я начал представлять всю картину в целом.
Дома я снял грим и принялся ждать. Что-то подсказывало мне, что на меня хотят повесить убийство. Без сомнения, рассуждал я, они попытаются заткнуть мне рот, прибегнув к помощи закона. Хотя нет, едва ли — в суде я мог бы рассказать слишком многое. Меня нужно во что бы то ни стало убрать. И самый правдоподобный вариант — убийство, во время которого погиб бы и я. Предположим, я находился в квартире Р.Си. Руперта, когда там лежало еще теплое тело, и допустим, некто, спрятавшийся в засаде, убивает меня, а потом звонит в полицию и сообщает, что видел, как я вошел в квартиру Руперта. Тогда он, якобы заподозрив неладное, последовал за мной, увидел, как я убиваю Руперта, окликнул меня, пытаясь предотвратить преступление, но я оказал сопротивление, и он застрелил меня. Полиция, разумеется, возьмет его под стражу, допросит и, обнаружив, что убитый не кто иной, как Эд Дженкинс, отпустит на все четыре стороны, да еще рассыпется перед ним в благодарностях.
Я снова принялся прокручивать в голове весь план, пытаясь поставить себя на место своих противников. Я уже почти решил, что съеду с квартиры и устроюсь в какомнибудь надежном местечке, пока все это не закончится.
Единственное, что меня смущало, так это бумаги Чэдвика. Заполучить их я мог, только играя на стороне негодяя с ледяными глазами. Ну ладно, в следующий раз ему не удастся ускользнуть от меня, сколько бы его убийц ни охотилось за мной.
На третий день я получил письмо. Без подписи, напечатанное на машинке:
«Эд, я узнала тебя, когда ты коснулся моего плеча. Спасибо. За мной следят, и у меня нет возможности связаться с тобой. Над тобой нависла опасность, но какая именно, мне узнать не удалось. Знаю только, что она связана с каким-то коридором. Но что это за коридор — не представляю. На всякий случай не ходи темными коридорами».
Я прочел письмо и усмехнулся. Это могло быть честное предостережение, но могла быть и западня. Да, не надо было дотрагиваться до ее плеча. Женщины чувствительны к мужским прикосновениям, и в моей руке конечно же было больше тепла и силы, чем в старческой руке китайского мудреца. Я совершил ошибку, зато я знаю теперь слабое место в своем гриме.
Если это письмо не искреннее предостережение, значит, оно является частью разработанного ими плана, и тогда мне трудно понять, как этот план сработает. Я не мог забыть, какое выражение было в глазах Хорька, предупреждавшего меня о девушке с родинкой на левой руке. А потом прозвучали те выстрелы… Я думал и думал обо всем этом, но рано или поздно работе человеческой мысли наступает предел, и тогда мысли начинают вращаться по кругу.
Это очень опасно, потому что, когда приходит время действовать, мозг отказывается работать. Я предпочитаю спокойно ждать, как будут развиваться события, чтобы получить дополнительную информацию. В таких случаях мой мозг восприимчив, свеж, и я готов встретить опасность лицом к лицу.
Прошло еще три дня, и в утренней газете я прочел о смерти Стэнли Брандиджа. Полстраницы занимал панегирик — описание жизни и деятельности усопшего. Я, не останавливаясь, прочел его до конца, после чего лег в постель, чтобы хорошенько выспаться.
Ближе к вечеру позвонил Колби:
— Мне нужно увидеться с вами, Дженкинс. Можете прийти ко мне в контору?
Я усмехнулся про себя — он не держал конторы, во всяком случае под именем Колби.
— Хотя… может, мне самому зайти к вам? — быстро прибавил он. — Я мог бы прийти прямо сейчас, дело не терпит отлагательства.
— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.
Через десять минут он, беспрестанно облизывая губы, уже стоял на пороге моей квартиры — нервный, возбужденный, с моргающими слезящимися глазами и дергающимся носом.
— Дженкинс, я очень спешу и не могу сейчас объясняться, однако мне известно, что в награду за вашу работу вам были обещаны некие бумаги. Так вот, я только что узнал, что вас обманули. Приходите сегодня вечером ко мне домой, и мы во всем разберемся. Ведь вы выполняли эту работу по моему заказу, и я, в известной степени, считаю себя ответственным и хочу, чтобы вы получили интересующие вас бумаги. Во всяком случае, я мог бы дать вам кое-какую полезную информацию.
Я бросил на него быстрый взгляд, изобразив на лице немалое удивление:
— Вот как? А я думал, они все здесь.
Он покачал головой, поправил свой дикий галстук и пригладил напомаженные волосы. Вид у него был довольный. По-моему, он считал меня этаким тупым болваном, который если в чем и смыслит, так только в открывании сейфов.
— Нет, вас пытались надуть. Приходите ко мне сегодня в девять вечера, и я кое-что расскажу вам.
Я взял карандаш и раскрыл записную книжку:
— Так где это?
— Саут-Хэмпширд, 3425, — проговорил он, глядя на меня пристальным взглядом ястреба.
С самым что ни на есть невинным видом я записал адрес. По моему лицу не пробежало ни тени подозрения, хотя я сразу понял, что он дал мне адрес Л.А. Дэниэлса.
Этот жулик с крысиным носом и слезящимися глазами имел больше возможности прочесть что-либо в моем раскрытом блокноте, нежели на моем лице. Мне бы не удалось прожить столько, сколько я прожил, если бы я имел привычку выдавать свои мысли.
— Позвоните в дверь дважды, — сказал он. — Только не забудьте, Дженкинс, вам нужно быть ровно в девять.
События последующего часа будут представлять для вас большой интерес.
Я кивнул и убрал записную книжку.
— Хорошо, я буду, — сказал я, указывая ему на дверь.
От его волос в квартире остался удушливый запах парфюмерии, и мне хотелось поскорее избавиться от этой напомаженной крысы, пока меня не одолело искушение задушить его его же собственным красным галстуком.
Я не мог предсказать, как развернутся события, но одно знал наверняка: с того момента, как я дважды позвоню в эту дверь, все завертится с такой быстротой, с какой казнят в сан-квентинской тюрьме. У них было достаточно времени, чтобы выработать план. И если они рассчитывали сделать из меня подопытную обезьяну, то дело завершится еще до того, как я войду в дверь. Я сел в машину и поехал по Хэмпширдскому шоссе. Дом под номером 3425 оказался в стороне от проезжей части. Это было внушительных размеров здание, украшенное причудливыми башенками и всякими архитектурными завитушками. Построен он был в 1910—1911 годах, когда район еще считался пригородом и толькотолько начинал застраиваться. В те времена к каждому дому прилагалось по нескольку акров земли. Теперь этот район оказался чуть ли не в самом сердце города, большинство старых домов было снесено — они занимали слишком много места, — там, где они стояли, и выросли огромные многоквартирные дома. Это же здание относилось к постройкам старого типа.
Я вышел из машины и хорошенько огляделся — дом не охранялся. В половине девятого, выбрав одно из окон в задней части дома, я пробрался вовнутрь. Дом казался пустым, только в одной из передних комнат на первом этаже горел свет, и я, стараясь держаться в тени, осторожно пошел по коридору.
Из комнаты доносились голоса, в одном из них я узнал голос Чарлза Колби. Он говорил тихо и напряженно, как если бы был здесь незваным гостем, — собственно, так оно и было.
— И запомни, когда он войдет, ты стреляешь. Только не жди, стреляй сразу, а не то он может удрать.
В ответ послышалось нечто вроде мычания. Очевидно, этот второй принадлежал к тем людям, которые предпочитают действия непринужденной беседе.
Потом наступила тишина, ее нарушал лишь скрип раскачиваемого стула.
— Заманим его в кабинет, — нервно продолжал адвокат, — и как только он войдет — начинай.
Так я узнал все, что мне было нужно. Прошмыгнув вверх по лестнице, я оказался перед кабинетом, расположенным в северном крыле дома. Вдоль всего этажа тянулся длинный коридор, и последней комнатой в нем был кабинет.
В кабинете царил полумрак. Небольшой огонь, горевший в камине, несколько скрашивал обстановку, хотя и не давал особого тепла. Вдоль стен стояли массивные книжные шкафы, на полу лежал ковер, в комнате было множество украшений, статуэток и картин.
Перед камином стояло огромное и, как мне показалось, пустое кресло. Однако вскоре я понял, что ошибся. В кресле, откинувшись и вытянув к огню ноги, сидел небольшой человечек с седыми висками. У меня тут же возникла идея, и я всей тяжестью навалился на подлокотник. Только тогда человечек открыл глаза и с изумлением посмотрел на нависшую над ним фигуру.
— Тихо, ни звука, — предупредил я.
Человечек не выказал ни малейшего волнения, лишь окинул меня острым взглядом стальных глаз. Этот адвокат оказался старым воякой и, судя по всему, не раз встречался со смертью. Я вздохнул с облегчением. У меня, признаться, была надежда, что он окажется именно таким.
— Слава Богу, что вы не из слабонервных и способны внимать голосу рассудка, — сказал ему я. — Послушайте, меня зовут Эд Дженкинс, я известный мошенник, о котором вы, быть может, слышали или читали в газетах. Я пришел оказать вам одну услугу.
Он кивнул и, приложив палец кгубам, зашептал:
— Одно детективное агентство предупредило меня, что вы собираетесь проникнуть в дом и убить меня. Эту информацию они получили со стороны. Они сказали, что пришлют своих людей для охраны. Если вы замышляете недоброе, я весь в ваших руках, если же нет, скажите тогда, зачем пришли. Я уже стар, и для меня не имеет особого значения, когда я умру, но все же мне хотелось бы знать, что происходит.
Он поерзал и уселся поудобнее — чтобы лучше меня видеть. Он был так невозмутим и так старательно выговаривал слова, что чуть не обвел меня вокруг пальца. Я едва успел выхватить у него пистолет, который он вытащил изпод полы пиджака и чуть было не наставил на меня.
Я усмехнулся, он улыбнулся в ответ. Да, этот старый вояка умел признавать поражение.
— А теперь слушайте. — Чтобы убедить его в серьезности своих намерений, я ткнул его под ребра пистолетом. — Я не собираюсь причинять вам зла. Вы мне не нужны. Но кое-кто хочет убрать вас и заодно прикончить меня. Причем они собираются обставить дело так, будто это сделал я. Улавливаете мою мысль?
Он болезненно поморщился:
— Да, весьма интересно. Только кому понадобилось убивать меня?
Я выложил ему все как есть, время от времени тыча в ребра пистолетом, чтобы он не вздумал что-либо предпринять:
— Вы и Руперт подписали в качестве свидетелей одно завещание. Руперт мертв, и таким образом одного из свидетелей больше нет. Вы следующий. Нетрудно догадаться, что вскоре после этого состоится официальное утверждение фальшивого завещания.
У него вырвался смешок. Я почти уверен, что старый вояка испытывал в этот момент нечто вроде удовольствия.
— Все это, конечно, прекрасно, только подлинное завещание лежит в моем сейфе, и им никогда не добраться до него. Мой сейф абсолютно надежен, его невозможно взломать.
— Да, конечно, — устало согласился я. — Все они такие, эти сейфы. Вот, например, ваш открывается так: сначала нужно повернуть маленький рычаг пять раз вправо и набрать число сорок пять, потом большой три раза влево, набрав пятьдесят, затем маленький четыре раза, набрать тридцать один, потом снова повернуть большой дважды вправо и набрать десять, три раза влево маленький и набрать семьдесят и наконец большой один раз влево, набрав девяносто. Потом поворачиваете маленький рычаг влево, набираете девятнадцать, поворачиваете большой рычаг вправо до упора — и дверца открывается.
Он был сражен. Глаза его расширились и напоминали две огромные монеты.
— Во всем мире нет никого, кроме меня, кто знал бы номер комбинации этого сейфа, — прошептал он растерянно, обращаясь скорее к самому себе, нежели ко мне.
— И кроме меня, — прибавил я. — А теперь скажите, с кем у вас назначена встреча в девять часов?
— С мистером Деламаром, главой детективного агентства, — ответил он с готовностью.