«Блин! Чёрт! Мать моя герилья! – понял Лёша. – Он меня сейчас увидит! Вот позору-то! Ага, социалист… ага, в «Мак-Пинке» столик протирает… ну-ну… так… обманул ячейку… коллаборационист несчастный! Да они меня убьют!».
Алёша мигом развернулся и опять скрылся в подсобке. Вышел он оттуда уже с жёсткой щёткой и мыльным раствором… для помывки плинтуса.
Так, по-пластунски, чередуя перебежки с приседаниями, как снайпер, надвинув кепку на лицо, моя плинтус, нужник, ножки стульев, низ прилавка, Алёша провел день. Вернее, его остаток. Почему нонконформист и контркультурщик пишет книгу здесь, в «Мак-Пинке», да ещё жрёт колу, было очень интересно. Даже подозрительно. Но страх попасться на глаза прогнал другие мысли.
Словом, в институт уполз Алёша полудохлым. Спину ломило, ноги затекли, хотелось спать. Ещё хотелось есть. Весь день Алёша думал о той сникерсовой мафии, что была им обезврежена. Под вечер до того надумался об этом, что вдруг понял: он смертельно хочет жареных орешков с шоколадом, карамелью и нугой. «Да ладно, – сам себе сказал Двуколкин. – Что там… Дни их сочтены. Артём пил колу, почему бы мне тогда не скушать «Сникерс»? Не я бы съел, так кто-нибудь другой… Делов-то…»
От конфеты мозг немного прояснился. На пути домой Алеша вспомнил, что сдал грязную фуфайку прачкам, не сняв бейджик. Значит, завтра снова где-то его брать!
«А впрочем… Что за глупости в сравнении с моим подвигом!».
Пока что он не знал, насколько этот день изменит его жизнь…
9.
Потом Алёша много раз припоминал как шёл, ещё немного ощущая вкус и запах шоколада, к дому – то есть, к общежитию. Вспоминал как думал, ощущая холод ветра: мол, сейчас приду, расслаблюсь, отдохну… И то, как не без наслажденья отмечал все признаки того, что вот-вот дождь: «Меня он не настигнет, я почти пришёл». На лестнице между вторым и третьим он увидел Саню и сказал ему: «Привет». Тот вскинул руку и ударился об угол. Между третьим и четвёртым две девчонки в тренировочных штанах болтали о проблемах эрогенных зон в связи с новой концепцией фелляции и посторгазменного неккинга. Зачём Алёша их запомнил? Вероятно для того и потому, что этот диалог, и запах жареной картошки с кухни, и истошный крик «Козлы! Козлы!», и звук от шлёпок по полу – всё было для Двуколкина последним проявлением старой жизни. Той, в которой он являлся лишь студентом, лишь работником «Мак-Пинка», лишь идейным другом справедливого порядка… И не знал, к чему привёл его звонок.
Зайдя на свой этаж, прибыв к пятьсот тринадцатой, Алёша взялся за ручку двери, привычно зная, что ребята там. Но не открыл. Нажал сильнее – дверь не поддавалась. Только что он слышал звуки, говорящие о том, что в комнате есть люди, но теперь они исчезли. Может, показалось? Но ребята никуда не собирались. До Алёши долетел как будто чей-то вздох. Там воры? Не имея представления, что делать, он ударил в дверь ногой.
– Кто там? – спросил дрожащий голос.
Алексей с трудом признал Аркадия.
– Аркадий, это я, Двуколкин! – крикнул он.
Открывший дверь сосед был бледен, на вопросы «Почему закрылись?» и «Что тут такое?» не ответил, только знаком показал Двуколкину входить. Алёша с удивлением наблюдал, как друг опять старательно «застёгивает» дверь на все замки.
– Садись, – сказал Аркадий.
– Да что случи… – начал Алёша, поворачивая голову.
И тут застыл с открытым ртом.
На его койке сидел парень.
Модник и красавец.
ТОТ красавец!
Тот, что был с чеченом, арестованным сегодня.
Парень засмущался под пристальным и, видимо, немного сумасшедшим взглядом Лёши, встал с лежанки и спросил:
– Прости, я занял твоё место?
– Да сиди, сиди, Евгений, – отвечал Аркадий властно. – И ты тоже. Что застыл-то?
Лёша кое-как пришёл в себя. Ещё не понимая, что всё это может значить, но уже почуяв, что, наверно, ничего хорошего, он сел рядом с красавцем, сдерживая дрожь. Лишь тут он обнаружил, что все в сборе – Виктор, программист, писатель. Первый почему-то покраснел как рак, точнее, как футболка с «Гечеварой» или бантик на груди китайца. Кстати, а китаец-то исчез! Заместо его личности на стенке неожиданно светилась пустота. Окна, за которыми шёл дождь, зачем-то были плотно занавешены. Алёша как-то странно обнаружил, что в общаге холодно, уныло, неуютно, в щели дует. Потому, возможно, что у всех был такой вид, как будто им вот-вот объявят приговор суда.
Аркадий деловито встал посреди комнаты – и тут-то Лёша понял, что его друг – нечто большее, чем просто уважаемый другими чтец заумных книг…
Чем дальше продвигалась речь вождя, тем в больший ужас приходил Двуколкин, и тем крепче чувствовал, что путь вплоть до победного конца Народной Революции – единственный возможный для него, позорного отступника.
– Друзья, – начал Аркадий. – Впрочем, нет, наверно, именно сейчас мне нужно было бы сказать «товарищи». Товарищи! Особенно Алёша. Понимаю, что вам страшно, вам не всё понятно из того, что происходит. Кто-то знает больше, кто-то меньше. Изначально было принято решение, чтобы каждый обладал лишь частью информации. Но этот метод не помог. Мы провалились. Мы почти что провалились… Так что я решил ввести костяк в полный курс дела. То есть… в смысле, я надеюсь, что когда-нибудь мы будем костяком, основой большей, сильной группы. Ну, так вот, наш план…
– Потише! – бросил Виктор. – Тут за стенами всё слышно.
– Может, музыку включить?
Включили Ману Чао.
– К чёрту! – заорал Аркадий. – Вырубайте быстро нафиг! Ману Чао – антиглобалист, вы, что, забыли?!
Виктор покопался в музыкальных записях и выловил неведомо откуда старый диск Киркорова. Под песню «Пташечка моя» Аркадий, вождь ячейки, вдохновитель Революции, продолжил:
– Да, товарищи, наш план – ниспровержение Общества Спектакля, буржуазного порядка. Все мы знаем, что наш Одномерный Человек не может совершить тот подвиг, что когда-то совершили Ленин, Мао, Че Гевара… Революция по методу Французской нынче невозможна. Слишком плотно оплели нас сети Потребления, Спектакля и Манипуляций. Но есть выход! Мы ударим по Порядку его собственными методами!
Аркадий на секунду сделал паузу. Взглянул по сторонам и сел за стол, где находились странные продукты – прежде Лёша не видал, чтобы друзья их ели, – «Кока-кола», чипсы и картошка-фри брусочками, похожими на школьные мелки.
– Так вот, – продолжил вождь. – За океаном сапатисты уж второй десяток лет дерутся за освобождение индейцев из-под гнёта империализма. Колумбийская герилья длится дольше нашей с вами жизни, Гватемальская – со времени товарища Эрнесто. Но народ о них почти не знает или знает только ложь. Ведь главный принцип Общества Спектакля – если о событии не сказано по телеку, то значит, его не было. Ведь так?
Ребята закивали.
– Значит, если поступило сообщение о несостоявшемся событии – оно становится действительным, не так ли? Например, полёт американцев на Луну. Такой и будет наша Революция.
– Но только поначалу! – вставил Виктор.
– Да. Конечно, только поначалу. Когда в одну ночь на всех информационных лентах выйдет новость о восстании в Париже, о подъёме в Сингапуре, о начале Революции в США… Когда наутро это сообщат по всем телеканалам мира… Люди встанут как один! Я это знаю. Нас, поклонников Гевары, нас, читателей Берроуза, нас, тех, кто знает, что такое Общество Спектакля – много больше, чем хотят считать буржуи. И нас больше с каждым днём… Мы только слабо верим в свои силы. Но когда повсюду разойдётся весть о Революции!..
Глаза соседа засветились. Алексею страшно захотелось быть похожим на него – таким же умным, стройным, героеобразным. Виктор раскраснелся ещё больше, словно предвкушал большое удовольствие. Артём смотрел немного хитро и, возможно, рассуждал, как всунуть в свой роман такой же эпизод. Евгений и Сергей были грустны, решительны, до крайности серьёзны.
– Как только разойдётся весть о Революции, – в огромном возбуждении бормотал Аркадий, – весь народ поднимется, все будут с нами, все, конечно, будут против буржуазного порядка. Никто и не успеет разобрать, что был обман. Первым будет Восток… А затем…
Аркадий взял дрожащими руками пачку жареной картошки, вынул около десятка жёлтеньких брусочков и зачем-то начал их раскладывать, как будто бы рисуя разные фигуры на столе. Сбиваясь, он шептал про то, как новый, справедливый мир придёт на смену старому, как сгинут к чёрту все «Мак-Пинки», жвачки, бренды, мерчендайзеры, промоутеры, реклама и толпа бездумных потребителей. На их место вскорости заступят Люди с большой буквы, они будут жить в согласии с Природой, будут мыслить, будут созидать, будут работать…
Все смотрели на картошку, молча слушали, и Лёше вдруг стало казаться, что их комнатка, пятьсот тринадцатый отсек, внезапно превратилась в центр мира. Центр мыслящего мира. Того, который разовьётся очень скоро, как ребёнок из общажно-революционного зародыша. Сверкание молнии за шторами как будто было знаком: Бог следит за ними. Он здесь, рядом…
Все смотрели на картошку, молча слушали, и Лёше вдруг стало казаться, что их комнатка, пятьсот тринадцатый отсек, внезапно превратилась в центр мира. Центр мыслящего мира. Того, который разовьётся очень скоро, как ребёнок из общажно-революционного зародыша. Сверкание молнии за шторами как будто было знаком: Бог следит за ними. Он здесь, рядом…
– Расскажи про сайты и про то, что уже сделано для этого, – прервал вождя Серёжа.
Окончание его фразы покрыл гром, как будто пробудивший их вождя.
– Ах, да, – сказал Аркадий. – Это знают почти все здесь. Только, кажется, Двуколкин… Ну так вот. Мы подготовим взлом всех сайтов основных агентств и ночью, максимально быстро, разместим там информацию о том, что начались восстания в ряде стран. Взломом занимается Сергей.
– Вот, как успехи, кстати? – вставил Виктор.
– Я нашёл лазейки где-то к трём четвертям сайтов. Скоро можно будет говорить, что в плане техники мы полностью готовы.
– Отлично, – продолжал Аркадий. – Наш Серёга – молодец. Есть ещё две вещи – тексты сообщений и картинки, то есть «фотографии событий». Эти фотки уже есть. Их сделали мои друзья по Интернету. Мы назвали их «второй ячейкой». Я не знаю их имён, не знаю даже, из какой они страны. Тем лучше. Если что, предать друг друга мы не сможем. Дальше – тексты. Несколько статей, таких, чтоб не заметно, что писал один и тот же человек. И переводы. Этим занималась наша «третья ячейка».
Выражения лиц вновь стали грустными.
– А сколько вы успели? – спросил Виктор.
«Кому он это?» – недопонял Алексей.
И вздрогнул. Оказалось, что красавцу. Неужели, это значит…
– Мы успели почти всё. Остался перевод на итальянский. Мы искали переводчика… Но тут всё это… Я спас только часть материалов…
– Я не понимаю, я не понимаю, как так можно! Почему его арестовали?! – вдруг завёлся Виктор.
– Я не знаю… Я понятия не имею… – лепетал красавец Евгений. – В общем, Гурген пошёл с утра на явку, потому что в прошлый раз от вас ответа не было. Решил оставить сообщение второй раз. Потом исчез. А в два я получаю sms-ку «SOS». Мы оба внесли в память телефонов это слово, чтобы в случае чего отправить незаметно сообщение об опасности. «SOS» – означает что-то вроде «Меня взяли, срочно прячься». Так что извините… В нашу с ним каморку я вернуться не могу, наверно, там уже наряд дежурит. Кроме вас мне идти не к кому. Я принёс диск… вот… с записями текстов – только здесь не все. Ноутбук был у Гургена. Он, наверно, уничтожил всё. Придётся переводы делать заново…
Алёша был ни жив ни мёртв.
– Дурацкий шифр! – кричал между тем Виктор. – Письмо лимонным соком – это детский сад! Да это всё прочесть – раз плюнуть. «В прошлый раз ответа не было»! Ха! Вы чего, совсем придурки!? Неужели трудно так додуматься… Чёрт…
– Тихо, Витя!
– … Неужели вы, блин, недопёрли, что записка перехвачена!?
– Кому нужна эта записка!? – закричал в ответ Евгений. – Если бы всё устроить проще, без дурацких явок и без шифра, может быть, менты бы и не знали! Мы писали, что нам нужен итальянский переводчик! Скажешь, это прямо уж улика!? Просто этот туалет в этом притоне – чушь собачья! Нашим шифром кто-то вытер зад! Как уже было!..
– Тихо, тихо! – попросил Аркадий. – Если был предатель, мы его найдём.
– И покараем! – гаркнул Виктор.
– … Только разговор сейчас другой. Гургену я, конечно, доверяю, но ему сейчас не сладко. Времени в обрез. Неделя. Две. Возможно, меньше, раз менты идут по следу. Если именно менты, не ФСБ…
– Он точно арестован?
– Сообщили в новостях…
– Ого!
– Так, тихо! Как ваш вождь я объявляю. Стало быть, во-первых, план наш должен быть приведён в исполнение не позже годовщины Че Гевары. Мы имеем восемнадцать дней в запасе. Во-вторых, нам срочно нужно доводить всю подготовку до конца. И в-третьих. Даже за короткий срок, что остаётся, надо максимально сделать публику готовой.
– Агитировать?
– Да. Сами знаете, это не просто в наши дни. Глаза и уши потребителя отвыкли от честных призывов. Они способны поглощать только манипуляцию! Скажите им – «пошли со мной!» – и что они ответят?
– Решат, что мы хотим от них их денег!
– Скажут: «Да ты хочешь мной манипулировать!».
– Вот именно! Поэтому, друзья… Хм, хм… товарищи! Ещё раз вспомните девиз – бить по капитализму его собственными методами! Поэтому до завтра каждый должен подготовить план своей… «рекламной акции». Да, так. Мы соберёмся через сутки. Каждый скажет мне, какой придумал хитроумный способ, чтобы… чтобы вселить в сердца людей Идею.
«Мама, шика дам!» – пропел Киркоров.
– Клятва, – сказал Виктор.
В самом деле, без присяги было как-то несерьёзно.
– Надо клясться непременно чтоб на чём-то, – продолжал мысль краснолицый большевик.
– Чёрт, да ведь мы совсем забыли о портрете и о книгах! – спохватился вождь.
Достал из-под кровати папку с разными бумагами. Среди них Лёша сразу углядел портрет китайца и те книги, которые соседи так любили перечитывать.
– Двуколкин, – сказал вождь. – Отныне никаких свидетельств наших взглядов. Никаких портретов на стенах и на футболках, прогрессивных книг и музыки. Возможно, завтра обыск. Пусть они найдут вот это, – он кивнул на стол с буржуйской пищей. – Мы шифруемся. Мы – стадо, мы как все. Порвём систему изнутри. Понятно?
– Но… э-э, – начал бормотать Алёша. – Если Революция задумана давно, то почему тогда…
Аркадий понял:
– Товарищ, это время нам диктует. Ситуация постмодерна. На фоне конформистской массы ложных антиглобалистов нам не нужно было выделяться. Современный дискурс оппозиции-спектакля предлагает новый архетип лояльности – послушный потребитель контркультуры. В то время как наиболее радикальное крыло осваивает формы традиционализма от толстовства до ислама, мимикрия под конформную прослойку хорошо усвоенных системой псевдолевых радикалов выступала самой эффективной. Но габитус мента диктует перемены. Мент не усечёт постмодернистской многослойности, игры. Но мы меняем стратегему, а не парадигму. Понял?
– Нет, – сказал Алёша.
– Чёрт возьми! Ну всё же просто! Позабудь, что было раньше, всё! Мы косим под буржуев! Мы и раньше это делали. Наш принцип – повторяю третий раз – бороться с капиталом его собственными методами, используя его же формы. Помнишь, тут про явку говорили? Наша явка знаешь, где была? В «Мак-Пинке». Есть такой фастфудовский притон. Ведь там нас, революционеров, точно уж искать никто не будет. А наш шифр строился на фразе из одной тупой рекламы. Ну, теперь ты понял?
У Алёши закружилась голова. Ему казалось (или, может быть, хотелось верить), что нет ни общаги, ни ребят, ни Революции, ни гнусного и глупого невольного предательства… Воздушный корабль уносил с потоками дождя Алёшу, бережно кружа и обволакивая. Вещь, содеянная им лишь несколько часов назад, слишком ужасна, чтобы тот мир, где она случилась, был реален…
– Ну, теперь ты понял?
– Да, – с трудом сказал Алёша.
Да, да, да! Он понял… лишь теперь!
В дверь снова постучали.
На столе картофельные палочки лежали в форме молота и серпа.
Все переглянулись. Что, так быстро?! Филя поперхнулся, недопев. Аркадий сунул «компромат» обратно под кровать. Артемий быстро раскидал картошку по столу. Глаза Евгения забегали, он нервно соскочил с кровати, начал озираться.
Новый стук.
Красавец застыдился своего испуга, снова сел, как будто говоря, что он готов погибнуть, если нужно.
– Кто там? – прошептал Аркадий.
Потом тоже застыдился и спросил второй раз, твёрдым голосом:
– Все дома! Что вам нужно?
– Открывашку! – прозвучало из-за двери.
На пороге стоял Саня.
– Вы чего закрылись, парни? – прогнусил он. А потом добавил: – Дайте открывашку…
Получив консервный нож, «гость» удалился.
– Уф, – сказал Аркадий, снова закрывая дверь и вынимая книги и портрет. – Нам нужно устранить всё это.
– Сжечь, – сказал Артемий.
– Да, сейчас! – ответил Виктор резко. – Самого тебя бы сжечь! Сожжёт он Мао, щас!
– Надо спрятать, – объявил Аркадий.
– В землю закопать.
– Фигня!
– В любом случае вынести из комнаты…
– И из общаги.
– В институт?
– Навряд ли.
– На работу…
– Негде.
– И у меня тоже.
– Так, товарищи! Подумайте! Кто может спрятать эти вещи на работе?
– Я, – сказал Алёша.
Он не просто мог – хотя пока не знал, где именно. О, нет, он был обязан! Должен, чтоб хоть на процент загладить ту свою вину, которую, конечно, полностью, наверно, не искупит никогда…
10.
Никто и никогда не вздумает искать революционные улики в заведении быстрого питания. Никто и никогда, если уж ему всё же стукнет поискать их там, не станет проверять кабинет менеджера. И совсем исключено, что этот некто, совершенно невозможный, стал бы вдруг смотреть не просто кабинет указанного «чина», а то место, где работает ужасная Снежана – враг свободы и всего живого на земле.