— Квест? — оживилась Марго. — Я обожаю игры «квесты».
Северин выпустил изо рта клубок дыма и пожал плечами:
— В компьютерных играх я мало смыслю. Вернемся к кресту и кругу. Одним из ключевых для двадцатого века символов, сочетающих в себе крест и круговую спираль, была фашистская свастика. Этакий закрученный в спираль крест. В свою очередь, фашисты заимствовали его у магов Древней Индии и Древнего Ирана.
Трубка Северина забулькала. Он резким движением вытряхнул из трубки влагу и снова вставил ее в рот.
— Хотите я вам покажу кое-что интересное? — предложил Северин. Не дожидаясь ответа, он поднялся с дивана, подошел к стеллажам с книгами, провел пальцем по корешкам и, найдя нужную книгу, вынул ее. Вернулся с книгой к креслу.
— Значит, вы думаете, что человек на кресте — это символ христианства, — сказал он, листая страницы книги.
— До сих пор я в этом не сомневалась, — сказала Марго.
— Тогда взгляните сюда.
Он протянул журналистке раскрытую книгу с цветной иллюстрацией на странице. На иллюстрации был изображен крест с петлей. По обе стороны петли виднелись человеческие руки. Они сжимали солнечный диск. Слева и справа от креста сидели на коленях две женщины.
— Что это такое, как вы думаете? — поинтересовался у девушки Северин.
— Не знаю, что это такое, но сильно смахивает на христианское распятие. А эти две женщины под распятием — две Марии. Мать Христа и его подруга Мария Магдалина.
— Все верно, — кивнул Северин. — Но если вы думаете, что это иллюстрация к Новому Завету, вы ошибаетесь. Это рисунок из древнеегипетской «Книги мертвых». И нарисован он за полторы тысячи лет до рождения Христа.
— И кто же на нем изображен?
— На кресте — бог Осирис. А две женщины возле креста — это жена и сестра Осириса Исида и ее сестра Нефтида. Обратите внимание: здесь мы имеем то же магическое сочетание — крест и солнце.
Марго посмотрела на отца Андрея — он был невозмутим. Она перевела недоверчивый взгляд на Северина.
— Мне кажется, что все это очень странно, — сказала она.
Северин кивнул, затем откинулся на спинку кресла, задумчиво пососал мундштук трубки и сказал:
— У американского психолога Лири есть гипотеза о некоем едином информационном поле. Он назвал его «поле сознания». О чем-то подобном говорил и английский физик Бом. Согласно их теориям наш мозг — что-то вроде радиоприемника. И вот он ловит определенную волну. Неясные образы: крест, распятый Бог, мать с убитым Богом на руках, женщины, сидящие у креста… Возможно, все эти «вечные» образы посещали в видениях древних пророков, предсказателей и жрецов за тысячи лет до пришествия Христа.
Марго выслушала слова профессора с напряженным вниманием, затем повернулась к дьякону и спросила:
— А вы что об этом думаете, отец Андрей?
— Я думаю, что это возможно, — спокойно ответил тот.
Щеки Марго слегка порозовели.
— Получается, что история с Христом приходила к человечеству в снах и пророчествах за тысячи лет до того, как она приключилась? — взволнованно спросила она.
— Получается, что так, — сказал Северин. — Удивительный факт: проходят тысячелетия, а человечество во всех уголках земли с поразительной навязчивостью воспроизводит одни и те же образы. Как будто всех нас преследует один и тот же сон. Как будто он пытается напомнить нам о чем-то, о чем мы давно позабыли. И в центре этих образов — крест и круг. Впрочем, все это слишком сложные материи, и мы с вами не будем их касаться.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что за эти фантазии я могу получить по шее от своих коллег-ученых! — со смехом ответил Северин.
Еще минут пятнадцать Марго и Северин болтали о всякой всячине, успев обсудить цены на жилье в Москве и Днепропетровске, а также коснуться таких важных тем, как морганатический брак и средняя продолжительность жизни мужчин в России. Отец Андрей слушал их терпеливо, но сам молчал. В конце концов он кашлянул в кулак, привлекая внимание, и вежливо спросил:
— Игорь Федорович, у вас ведь на кухне есть телефон?
— Да, конечно.
— Могу я им воспользоваться?
— Пожалуйста.
— Попытаюсь разузнать о Солнцеве, — сказал отец Андрей журналистке и поднялся с кресла.
Оставшись одни, Марго и Северин с улыбкой посмотрели друг на друга.
— Еще кофе? — предложил Северин.
— Нет, спасибо.
— Как хотите. Кстати, Марго, могу я узнать, зачем вы задаете мне все эти вопросы?
Марго покосилась в сторону кухни, задумчиво постучала ногтями по чашке.
— Я брала интервью у профессора Тихомирова, — сказала она. — И вскоре он погиб. Вернее, его убили. Я хочу узнать — за что.
— Вот как, — неопределенно проговорил Северин. — Да, я знал Тихомирова. Но не с лучшей стороны. Это был довольно вздорный, завистливый и упрямый человек, верящий в свои собственные фантазии больше, чем в голос разума. Он любил разгадывать загадки. Но еще больше любил их задавать.
— Рукопись его последней книги пропала, — сказала Марго. — Мы считаем, что он ее спрятал перед тем, как… умереть.
Северин усмехнулся и почесал мундштуком трубки переносицу.
— Забавно, — проговорил он. — А как с этим связан Андрей?
— Я веду журналистское расследование, а дьякон мне помогает.
— Ясно, — кивнул Северин. — Андрей всегда был добрым юношей. — Северин пососал трубку, затем вежливо произнес: — Может, поведаете мне о своих изысканиях подробнее? Честное слово, я никому не расскажу.
Марго колебалась.
— Ну же! — поторопил ее Северин. — Изнываю от любопытства.
— Хорошо, я расскажу. Дело вот в чем…
Марго подробно рассказала Северину об интервью с профессором, о своем знакомстве с отцом Андреем, о книгах, которые Тихомиров прислал дьякону, об историке Белкине, о посланиях на форзацах книг и о страшном таксидермисте, черпающем вдохновение в разговорах о смерти.
За спиной у Марго вежливо кашлянули. Марго обернулась. Отец Андрей стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и с хмурым видом смотрел на Марго.
— А, батюшка, — улыбнулась Марго. — Уже поговорили?
— Поговорили. Нам пора двигаться.
Марго посмотрела на Северина и вздохнула:
— Да, мы спешим. У нас еще куча дел.
— Ну, дела есть дела, — развел руками Северин. — Жаль, что мало посидели. Будет время и желание — заходите.
— С удовольствием! — сказала Марго, подавая Северину руку и пожимая его сухую, сильную ладонь.
На улице дьякон был молчалив и хмур.
— Что это с вами? — спросила Марго. — Вы узнали про аспиранта Солнцева? Он действительно лежит в психушке?
— Да. Но сегодня мы с ним увидеться не сможем. Он наказан. Помещен на сутки в надзорную палату. Выпустят только завтра.
— Ясно. Вы договорились о посещении?
— Договорился. — Отец Андрей помолчал, затем посмотрел на Марго и сказал: — Нам с вами нельзя возвращаться домой. Нужно будет где-то переночевать.
— Тогда почему мы не остались у Северина? Квартира большая, жена у тещи. И сам он очень милый человек. Мне кажется, он был бы не против.
— Он хороший человек, но слишком любопытный. И абсолютно не умеет держать язык за зубами.
— Правда? — Марго покраснела. — По-моему, я рассказала ему больше, чем нужно.
— Да, я слышал.
— Но вы сами виноваты. Вы не должны были оставлять меня с ним одну.
— Я не думал, что вы так болтливы. Журналисты добывают информацию, но не делятся ею с каждым встречным. Так я считал до встречи с вами.
Брови Марго возмущенно взлетели вверх.
— По-вашему, я плохая журналистка? Замечательно! Я — дура набитая, а вы белый и пушистый. Ну и оставались бы с Севериным, раз такой умный, а я бы сама все разузнала про Солнцева. Я вас на кухню не посылала. Вы со мной даже не посоветовались!
— Я…
— Я-я! Только и знаете, что о себе. В какой-то миг мне показалось, что вы не такой, как другие. Что вы особенный. А вы… вы такой же болван, как мой бывший муж.
Марго отвернулась и надула губы. Дьякон выглядел слегка ошеломленным. С полминуты он молчал, затем смущенно произнес:
— Марго, я не хотел вас обидеть. Иногда меня заносит и я говорю не то, что нужно. Это все нервы. Вы меня… простите?
Марго изогнула губы в холодной усмешке и ответила:
— Я подумаю.
Проводив гостей, Северин остановился перед стеллажами с книгами. Сунув руки в карманы халата и сжимая в зубах потухшую трубку, он стоял и о чем-то размышлял. Взгляд Северина был устремлен на корешок одной из книг, на котором золотыми буквами было оттиснуто: Тихомиров А.В. «Ретроника и ошибки истории».
Северин протянул руку и снял книгу с полки. Откинул обложку и взглянул на фотографию автора. Со снимка на него смотрел пожилой седовласый человек с одутловатыми щеками и тяжелым подбородком. Взгляд небольших светлых глаз был спокоен и холодноват.
— Ну? И чего ты добился? — спросил Северин у фотографии. — Амбиции, азарт, страсть, нетерпение, желание славы и признания… А теперь ты лежишь в гробу и всем на тебя плевать. Когда уляжется шумиха вокруг убийства, все о тебе забудут. А раз так — грош цена всем твоим прозрениям и догадкам, старый дурак. Забвение, полное забвение — вот что тебя ждет. Впрочем, как и всех нас.
Северин вздохнул, закрыл книгу и швырнул ее в корзину для бумаг, стоявшую возле стола.
8. Алеша Берсенев знакомится со смертью
1919 год, октябрь
Старенькая телега, за которой из кустов наблюдали четыре пары настороженных глаз, одиноко тряслась по ухабам дороги, жалобно поскрипывая колесами. Плотный рыжебородый мужик шел рядом, держа лошадь под уздцы, второй — в каком-то странном зеленом картузе — сидел на телеге и сворачивал самокрутку.
— Хорошая телега, — сказал Пирогов. — Может, остановить их?
Алеша вздохнул:
— Опасно. Вдруг они махновцы?
Пирогов внимательно вгляделся в мужичков и покачал всклокоченной головой:
— Да нет, не похожи. Те все в черном, наглые и уверенные. А эти просто деревенские оборванцы. Как думаете, идальго? Выйти к ним?
— Можно и выйти, — равнодушно произнес артист. — Но риск, конечно, есть.
— А, будь что будет! — сказал Пирогов и раздвинул кусты рукой.
Мужики вскинули головы на шум.
— Здорово, мужики! — поприветствовал их Пирогов, шагая к телеге. — Далеко ли путь держите?
Мужики переглянулись.
— В деревню идем, — сказал рыжебородый.
Алеша, артист и Евгений Александрович вышли из кустов. Мужики смотрели на них, раскрыв рты.
— А вы кто ж такие будете? — спросил один из них, справившись с удивлением.
— Мы странствующие артисты, — ответил за всех Пирогов. — Даем представления в деревнях и городах.
Мужики снова переглянулись.
— Издалека странствуете? — поинтересовался, прищуриваясь, один.
— Издалека, — ответил ему Пирогов. — А как до вашей деревни, далеко?
— Верст пять будет. А что?
— Не подвезете нас?
Мужик в зеленом картузе обвел четверку угрюмым взглядом и с сомнением произнес:
— Уж больно вас много. Все не уместитесь.
— Всем и не надо, — сказал Пирогов. — У нас тут один ногу подвернул, его бы посадить. А мы рядышком пойдем.
Евгений Александрович, опираясь на сучковатую палку, выдвинулся вперед, виновато улыбнулся и сказал:
— Сам не знаю, как так вышло… — И грустно посмотрел на травмированную ногу.
— Так как, возьмете нас? — осведомился Пирогов.
— Отчего же не взять. Возьмем.
Пирогов и артист подвели страдальчески вздыхающего Миронова и помогли ему взобраться на подводу.
— Ну как, Евгений Александрович? — спросил Алеша. — Вам удобно?
— Вполне, — смиренно ответил бывший учитель.
— Может, вам дерюжку подстелить? — поинтересовался Зеленый Картуз.
— Нет-нет, друзья, все в порядке, — поспешно заверил его Миронов. — Прошу вас, не обращайте на меня внимания. Вы сделали все, что могли, чтобы облегчить мои страдания.
— Ну как знаете. Н-но, пошла!
Мужик хлестнул лошадку вожжами по тощему крупу, и она снова зашевелила копытами. Артист, Пирогов, Алеша и рыжебородый мужик шли рядом с телегой. Рыжебородый искоса на них поглядывал.
Евгений Александрович пристроил больную ногу на свернутую дерюгу. Некоторое время он смотрел на затылок мужика, правящего лошадкой, затем сказал:
— Простите, вы не подскажете, какая власть сейчас в вашей деревне?
— С утра была офицерская, — не оборачиваясь, ответил мужик. — А какая сейчас — кто ж его знает.
— А вам какая нужна? — спросил рыжебородый.
Миронов повернулся к нему:
— Да нам, собственно, без разницы. Мы, будучи артистами, стоим в стороне от политики.
Мужик усмехнулся, затем звучно высморкался в пыль дороги, вытер нос рукавом и сказал:
— Оно, конечно, дело хозяйское. Но нынче и в стороне накладно стоять. Все одно к стенке поставят — не те так другие.
— Да, свинское время, — снова подтвердил Евгений Александрович. Он слегка порозовел и приосанился от гордости, что нашел общий язык с мужиками, и со скромной горделивостью поглядывал на своих молчаливо плетущихся за подводой друзей.
— Стало быть, вы своим ремеслом на жизнь зарабатываете? — спросил мужик в зеленом картузе.
— Да, — ответил Миронов.
— И как? На пропитание хватает?
— Ну с голоду пока не умерли, — с улыбкой ответил Миронов.
— Ясно. Харчами платят али как?
— Когда как. Иногда харчами.
— А в городе, наверное, и деньгой звонкой случается получить?
— Иногда случается, — сказал Миронов. Но тут же, смущаясь, добавил: — Впрочем, редко. Весьма редко.
— Да-а, — протянул мужик. — В наше время много не заработаешь. Скоро своим трудом зарабатывать совсем разучатся. Будут только друг у дружки отбирать. У кого ружье, за тем и правда. Так ведь?
Евгений Александрович вздохнул:
— Вы правы. Тяжелое время. Античеловеческое.
Зеленый Картуз обернулся и посмотрел на рыжебородого. Тот незаметно кивнул.
— Тут неподалеку ручей, — сказал рыжебородый. — Надо бы лошадь напоить. Вы как, не шибко торопитесь?
— Нет, — ответил Миронов.
— Тогда свернем ненадолго. Заодно и сами передохнем.
Держа лошадь под уздцы, рыжебородый свернул подводу на едва заметную лесную тропу. Минут пять шли молча.
— Тпру! — сказал вдруг мужик в зеленом картузе.
Лошадка остановилась.
— Что случилось? — встревожился Алеша.
— В самом деле, почему встали? — спросил, утирая пот с толстого, усталого лица, Пирогов. Он повертел головой и недовольно добавил: — Я что-то не вижу тут никакого ручья.
— А его тута нема, — сказал мужик в зеленом картузе.
— Как нема? А где же он?
— А нигде.
Щербато усмехнувшись, мужик достал из-под полы обрез и наставил его на Пирогова. Рыжебородый последовал его примеру, и теперь уже два обреза смотрели воронеными дулами на путешественников. Артист потихоньку полез рукой в карман, но рыжебородый приметил это.
— А ну, вынай руку из кармана! И подойди к другим. Живо!
Артист повиновался.
— Господа, — жалобно заговорил Миронов. — Но это же глупо. Нам с вами нечего делить. Я взываю к вашему разуму!
— Тебя забыли спросить. А ну, господа хорошие, выворачивай карманы! — Зеленый Картуз направил обрез на артиста. — Ты первый, шляпа!
Артист вынул из кармана револьвер и положил его на телегу. Рыжебородый присвистнул.
— Таперича отойди! — прикрикнул он.
Артист отошел. Мужик взял револьвер и взвесил его на ладони.
— Добрый «маузер», — одобрительно сказал он. Откинул барабан, посмотрел на медные головки патронов и защелкнул его обратно. — Добрый «маузер», — повторил он. — С полным барабаном. — Мужик ткнул револьвером в сторону Пирогова. — Теперь ты.
Пирогов вынул из кармана амбарный ключ и сморщенную маленькую картофелину и положил все это на телегу.
— Одежу тоже сымай, — приказал мужик.
— Не понял.
— Сымай, говорю, одежу.
Пирогов насупился; нехотя стянул с себя бархатный камзол и положил его на подводу, оставшись в грязной белой рубашке.
— Теперь ты, хлопчик.
Алеша выложил из карманов носовой платок, огрызок яблока, несколько медных монеток.
— Шо? Это все?
— Все, — кивнул Алеша.
— Фуражку клади.
Алеша снял фуражку и положил на дерюгу.
Зеленый Картуз покосился на кучку вещей, лежащих на дерюге, и дернул уголком рта:
— Негусто. Что ж вы такие бедные, господа артисты? А еще говорили, что вам звонкой монетой платят.
Артист и Пирогов посмотрели на Миронова. Евгений Александрович покраснел и дрогнувшей рукой поправил очки.
— Друзья, это я так, к слову… — промямлил он.
— «К слову», — передразнил его мужик. — Надо ж понимать, чего можно говорить, а чего нельзя. Ну что нам теперь с вами делать?
— В самом деле, — хмуро и тихо сказал Миронову Пирогов. — До седых волос дожили, а не знаете, что за свои слова нужно отвечать.
Евгений Александрович потупился. Он выглядел совершенно несчастным.
— Ну ладно, ребята, — забасил Пирогов. — Вы забрали все, что у нас было, — это ваш улов. У нас возражений нет. Теперь мы можем идти?
— Нет, не можете. Стойте здесь, а нам с кумом надо перекинуться парой словечек.
Рыжебородый подошел к Зеленому Картузу и стал тихо с ним переговариваться. Однако, несмотря на предосторожности мужиков, путешественникам было слышно каждое их слово.
— Что будем с ними делать? — спросил рыжебородый.
— Отпускать нельзя, — ответил Зеленый Картуз. — Паны из благородных, офицерам пожалуются.
— Пожалуются, — подтвердил рыжебородый. Он покосился на путешественников и сказал: — Придется здесь оставить.