– Давно хотел тебя спросить! Что ты испытываешь, когда грубишь девушкам? – прошептал он.
Инструктор боевых маголодий озадачился. Заметно было, что этим вопросом ему приходилось задаваться нечасто.
– В данном случае я разговариваю не с девушкой, а со стражем № 13066! – сказал он, веско кашлянув. – Посмотри, на что похожа ее флейта! А ее подопечный! Дрыхнет в десять утра, а она ему завтрак готовит! Позор! Кем она хочет его сделать? Патентованным тунеядцем? Лентяем-хроником?
– Ты же не знаешь, а значит, ты не имеешь права думать о ком-то дурно. А если поправка № 18/23? – заступился Горазд.
Беспокойный Ратувог сунул нос в пустую чашку, ничего в ней не нашел и огорчился.
– Поправка 18/23? И где тут одр болезни? Этот вот пошлый сибаритский диван с цветочками – одр болезни? Коринфская колонна мещанства! Не хватает только журчащего фонтанчика на батарейках!
Дафна смутилась и спешно принялась припоминать, не получал ли Мефодий в последние дни какой-нибудь травмы, дающей ей право воспользоваться лазейкой в кодексе.
– Мефодий упал с мотоцикла, – поспешно сказала она, впервые радуясь этому событию.
– Когда?
– Позавчера! Эссиорх сто раз объяснял, что мотоцикл слишком тяжелый, чтобы пытаться тормозить ногами, не дождавшись полной остановки. У Мефодия же велосипедная привычка, что можно соскакивать, когда захочется.
– И что, поломал что-нибудь? – усомнился Ратувог.
– Нет. Но стесал себе кожу на ноге. И на ладонях тоже.
Инструктор с сомнением посмотрел на спящего Мефа.
– А чего такой румяный?.. Или, скажешь, что это диатез на нервной почве? Волосы распустил и дрыхнет! На девчонку похож! Стыдитесь, номер один-три-ноль-шесть-шесть! Вы его запустили!
Дафна быстро оглянулась на Мефодия. Неужели правда похож на девчонку? Уф, нет! Очертания лица жесткие, определенно мужские. Похоже, у Ратувога обычная солдафонская реакция на длинные волосы.
– Уже стыжусь. Кстати, никто не знает: страж света может изменить номер? – спросила она.
– Зачем?
– Ну мне не нравится мое число. 13, а потом еще и 66. Не просто криво, а вдвойне криво. Да еще и нолик посередине. Вроде как результат всех моих благих намерений.
– А какой бы тебе номер хотелось? – сочувственно спросил мягкий Горазд.
– Какой-нибудь приятный. Ну, например, 55.555! Или 12333!
Горазд хихикнул. Круглое лицо его напарника приобрело форму вытянутого овала.
– Слышал? И как тебе эта масштабная идея со сменой номеров? – спросил Горазд у Ратувога.
Тот пожелтел.
– Ахинейский бред! И что это будет за армия света? Сегодня меняются номерами, завтра флейтами, потом крыльями и боевыми наградами. А послезавтра чем? Честью?..
– Я этого не говорила! – оправдываясь, сказала Даф.
– Разумеется! Потому что ты об этом не думала!.. И как, по-твоему, поступить с тем номером 12333, который уже существует? Вывести в чистое поле в расход?
– Ну почему в расход? Вдруг он сам захочет поменяться? Вдруг ему надоело быть 12333-м? – отважно предположила Даф.
Златокрылые переглянулись.
– А если не надоело? – предположил круглолицый.
Даф вспылила. Её всегда ужасно раздражали стражи (да и люди тоже!), всё всегда знавшие за других. Хуже хронической категоричности только бесхребетная уступчивость.
– Как вы можете догадываться, если наверняка не знаете? – спросила она с досадой.
– Да так вот могу! 12333 – это мой номер! – кисло сказал инструктор.
– Ох!
Дафна ощутила себя человеком, который, страдая от жары и усталости, обошел пустыню, чтобы найти единственную лужу и сесть в нее. И надо же было так угадать! Это как раз тот случай, когда интуиция граничит с антиинтуицией. Посмотри на тысячу шкатулок, внутри одной из которых оса, и выбери именно ее.
– Не обращай внимания! Он только снаружи колючий. На самом деле он добрый. У него в казарме живет четыре ангорских хомячка, – ободряюще шепнул ей Горазд.
– Уже двенадцать, – ворчливо поправил Ратувог.
– Как двенадцать?
– Так, двенадцать! Это же ангорские хомячки. Пока мы тут с ней болтаем, их может стать тридцать шесть… Кстати, не знаешь кого-нибудь, кому нужен ангорский хомяк, а еще лучше два или три? – спросил он, неуверенно кашлянув.
– Нет. Кажется, никому, – сказала Дафна.
Ратувог не удивился. Видимо, это был не первый отказ, который ему пришлось выслушать.
– Так и подумал. У тебя крайне неосведомленный вид, № 13066! Работай над собой!
– Буду работать! – пообещала Даф.
– Только не прямо сейчас. Мы немедленно отправляемся в Эдем!.. Через семь… даже уже через шесть минут тебя примет Троил.
– МЕНЯ? Зачем? – переспросила Даф испуганно, начиная нервно вертеться на месте.
Она была в смятении, как хозяйка квартиры, которая вспомнила, что к ней сейчас явится толпа гостей, а у нее в холодильнике только полпачки маргарина с застрявшей в нем вставной челюстью дедушки.
– На месте узнаешь. Пять с половиной! – безжалостно сказал Ратувог, взглянув на часы.
Даф секунд на десять застыла, а затем в лихорадке заметалась по комнате, налетая на стулья, ушибаясь и ойкая.
– Вот смотри: типично женская реакция! Вначале они тормозят, потом раскачиваются, и лишь убедившись, что уже опоздали, начинают дико спешить. Я это еще по пилотажу заметил – всюду одно и то же! – негромко сказал приятелю Ратувог.
– Может, стоило сообщить ей пораньше? – сочувственно предположил Горазд.
– Чтобы она убила себя и нас своим беспокойством? Нет уж, увольте, старший страж Горазд! Я склонен думать, что даже и за шесть минут говорить было неоправданно рано! Правильнее было бы, ни о чем не предупреждая, притащить ее к Троилу прямо вместе со сковородкой, в фартуке и с флейтой, к которой прилипла скорлупа! – заявил Ратувог.
Горазд укоризненно положил руку ему на плечо.
– Будь снисходителен! Вспомни со сколькими нашими такое было! Чего далеко за примерами ходить? Ты сам был послан на три дня подменить парнишку, самовольно сбежавшего из военной части к больной девушке. И что же? Застрял на земле на двенадцать лет!
Ратувог нахмурился, затем невольно улыбнулся, покосился на Дафну, в очередной раз налетевшую на стул, и, понизив голос, произнес:
– И, между прочим, не подумай, что хвастаю, дослужился до майора! А капитана мне так вообще дали на два года раньше!
Горазд вздохнул:
– Всё равно у меня совесть неспокойна. Как только я подумаю, что мы должны сделать с парнем…
– Приказ есть приказ! – отрезал Ратувог.
Наконец Даф перестала метаться.
– Я готова! – громко сказала она.
Оба златокрылых повернулись. Неизвестно когда Даф успела облечься в куртку. Из рюкзака торчали верная флейта и зазубренный хвост спешно сдернутого с крыши Депресняка. Должно быть, ради того, чтобы ввести в заблуждение златокрылых, котик послушался сразу.
– Готова, так идем! – проворчал Ратувог и взял Дафну за руку.
Оба исчезли одновременно, только рюкзак с котом замешкался и некоторое время задумчиво болтался в воздухе, точно пытался сообразить, что он делает тут в одиночестве. Наконец исчез и он.
Старший страж Горазд остался в комнате. Он подошел к дивану, на котором спал Меф. Присел на корточки и, почти соприкасаясь с ним головой, долго смотрел на него вблизи. Меф заворочался во сне. Перевернулся на другой бок. Тогда, решившись, светлый страж встал и, беззвучно прошептав что-то, коснулся прохладной ладонью лба Мефодия…
* * *Из-за дикой спешки визит Дафны в Эдем имел характер метеоритной атаки. Чтобы посетить родные места и не опоздать к Троилу, у нее было ровно три минуты. Для полноценной ностальгии этого явно недостаточно, а вот для легкой паники в самый раз.
Понимая, что пешком путь до Дома Светлейших займет не один час, ей поневоле пришлось последовать примеру Ратувога и материализовать крылья. Дафна призвала их, испытывая сильнейшее беспокойство. Она давно боялась смотреть на свои крылья. Ей казалось, что у нее не осталось и половины светлых перьев, а раз так, то в Эдеме все будут смущенно коситься на нее, точно на мусорщика, явившегося в рабочей одежде на выставку редких цветов.
Когда легкий зуд в лопатках подсказал, что крылья появились, Даф набралась храбрости и повернулась. Уф! Всё оказалось не так уж и страшно. Собственно темными стали девять перьев и еще два маховых пера потемнели до половины. Вроде бы ничего – жить можно. Хуже было то, что и остальные перья утратили прежнюю слепящую белизну и имели желтоватый цвет застиранного белья.
«Сползаю… – подумала Даф виновато. – Сползаю!.. Слишком долго не была в Эдеме, мало грызла себя, осуетилась. Вот сейчас возьмут меня под белы ручки и скажут: а давно ли ты, милая, смотрела на себя со стороны? Давно ли работала над собой? Тебе надо вытряхивать себя как пыльный половик, а ты к Троилу собралась!»
Разбегаясь и ловя распахнутыми крыльями тугой ветер, Дафна опасливо оглянулась на Ратувога. Как он, профессионал, отнесется к ее полету? Давно не тренировавшаяся, Дафна ощущала себя зажатой и испуганной, точно бледный рыхлый москвич, трусливо появившийся из пляжной кабинки в первый свой курортный день и перебежками пробирающийся к морю между загорелыми телами атлетов.
Разбегаясь и ловя распахнутыми крыльями тугой ветер, Дафна опасливо оглянулась на Ратувога. Как он, профессионал, отнесется к ее полету? Давно не тренировавшаяся, Дафна ощущала себя зажатой и испуганной, точно бледный рыхлый москвич, трусливо появившийся из пляжной кабинки в первый свой курортный день и перебежками пробирающийся к морю между загорелыми телами атлетов.
К счастью, Ратувога менее всего интересовало, как она летит. Не оглядываясь, он уже несся далеко впереди, то спускаясь к вершинам деревьев, то без усилий набирая высоту. Заметно было, что полет не доставляет ему никаких усилий. Он летел как мыслил, летел как жил. Техника полета его казалась органичной и естественной. Ни одного непродуманного движения. Желая набрать высоту, он не делал взмахов крыльями, а лишь откидывал голову, выгибался и, ловя встречный ветер широкими маховыми перьями, мгновенно взмывал, теряясь в лазурной бесконечности.
Дафна испытала ревнивое чувство. Когда-то она сама неплохо летала, а теперь вот запустила, и, хотя навык остался, всё тонкости ушли.
«А ты как хотела! Чтобы летать, мало тренироваться три ночи в месяц на городских крышах! Надо быть легким, веселым, радостным, любящим! Именно любящим вся и всех. Ты же набила себе карманы мелкими обидками, раздражением, подозрениями всякими! Где тебе лететь? Тебе бы под землю с ушами не нырнуть – и то хорошо!» – грызла себя Дафна.
Белоснежные, скоростные, до боли гармоничные крылья Ратувога не давали ей покоя, покусывая сердце легкой завистью.
«Надо же! Пунктуальный, занудный, как немецкий поэт-романтик, а как летает!» – подумала Даф и тотчас, не успев зачерпнуть правым крылом таинственно ускользнувший ветер, оказалась в кустарнике. Судя по мелким белым цветкам и салатово-зеленой с фиолетовым подворотом листве, это был кустарник крушения ложных иллюзий.
Кустарник великодушно спружинил, и, кроме самомнения, ничего не пострадало.
«Чего это я? Ах да! Завидовать в Эдеме нельзя, а осуждать тем более!» – спохватилась Даф.
Осуждающий в Эдемский сад никогда не войдет. А то и там ему померещится, что белые голуби несимметрично летают или тарулку с амброзией съели без должного уважения.
Она лежала на спине и смотрела вверх. Голубизна неба Эдема была пронзительной и острой. До боли в глазах. До щемления сердца. Душа Дафны мгновенно наполнилась сияющим светом, но не удержала его в себе долго. Он выветривался, размывался, исчезал, и вновь на поверхность выползали бодрые черные жучки мелочных забот: сказать, встретиться, сделать…
«А ты как хотела? Влезла в корыто повседневного мира – вот и пускай себе кораблики пополам с мыльными пузырями!» – жестко сказала себе Даф.
Она выбралась из кустарника, расправила крылья и, отплевывая прилипшие к губам листья, помчалась догонять Ратувога. Тот, по счастью, притормозил и выписывал в небе петли.
– Ты где была, № 13066? Упала, что ли? – крикнул он.
– М-м… В каком-то смысле… – неопределенно пробормотала Даф.
Можно было, конечно, придумать что-нибудь более спасительное для репутации, например, что ей захотелось понюхать цветы, но она опасалась, что за всякую, даже невинную ложь вновь окажется в кустарнике.
Вслед за Ратувогом она зигзагом пронеслась по Эдемскому саду, помешав двум румяным чернобровым русалкам утопить в пруду излишне любознательного эльфа. Изящный горбоносый эльф пищал, что не подсматривал, и, ссылаясь на женевскую конвенцию по правам военнопленных, требовал вернуть колчан со стрелами.
– Ща! – отвечали русалки, прицельно бросаясь кувшинками.
В кустарнике шмыгали шпионящие гномы, десантированные с помощью катапульты из английского сектора. Их отлавливали и из чугунной пушки возвращали на родину хмурые бородачи домовые в лаптях и красных рубашках с подпоясками, вооруженные бердышами. Самых ругачих гномов они заряжали головой вперед.
Как Дафна успела заметить, ее строгого спутника нежить побаивалась. Домовые переставали заламывать гномов и бурчали: «здрасьте!» Гномы же переставали кусаться, пинаться и, стаскивая красные колпаки, умильно раскланивались.
– Хау ду ю ду! – говорили они вежливо.
– Нечего тут хаудуюдудкать! Идите себе!.. И что с ними будешь делать, с этими мифическими? – ворчал Ратувог. – На земле им места нет, а здесь они мгновенно устраивают дележ территории. Наш сектор, ваш сектор. Туда не лезьте, сюда не ходите! Того и гляди примутся пилить райские деревья и устраивать засеки. Писк везде, шум!
– А на земле почему нельзя было оставить? – спросила Дафна, хотя примерно знала ответ.
– Как оставишь? Чахнут они там. Люди верят во всё, что угодно, кроме правды. Покажи им хоть кентавра, хоть русалку – спишут на генетическое уродство и все дела. Драконов в средневековье всех перебили, а теперь говорят – миф.
* * *Дом Светлейших столпом огня пронзал небеса. Дафна с ее скромными возможностями видела его не дальше первого неба. Дальше всё скрывали белые, подсвеченные изнутри тучи.
Около каменных грифонов Ратувог снизился и спокойно прошел между ними. Остановился и нетерпеливо оглянулся на Дафну.
– № 13066! За кем стоим? Кого ждем? – крикнул он.
Дафна поспешно проскользнула между грифонами, внутренне сжавшись, точно школьница, которой нужно пройти между забором и крупной собакой. Оба грифона остались неподвижными, лишь у одного, как показалось Дафне, дрогнуло покрытое мелкой сеткой трещин каменное веко.
Ратувог проводил Дафну до златокрылой стражи.
– Третье небо. К Троилу! – доложил он, кивнув на нее.
Ратувога охрана хорошо знала, и спрашивать у Дафны, есть ли у нее пропуск на третье небо, никто не стал. И без того было ясно, что это маловероятно. Один из златокрылых, гигант с зелеными глазами и ромашкой за ухом, мельком заглянул в свиток всеведения и показал Даф на транспортную руну.
– Правила пребывания помнишь? – поинтересовался он.
– На балконы не выходить. Глубоко не дышать, – озвучила Даф.
Гигант кивнул.
– Да. Кто глубоко вдохнет или зачерпнет зрачками живительное сияние третьего неба, будет нуждаться в нем всю жизнь и не сможет нормально существовать на первом. А ведь не факт, что ты когда-нибудь поднимешься до третьего неба. Я имею в виду внутреннюю готовность и зрелость.
Даф слышала об этом и раньше. Еще один извечный принцип Эдема. Никогда не доверять своим заслугам и ни во что их не ставить. Даже если ты и планетами жонглируешь, то лишь потому, что это тебе разрешается. Меньше времени потеряет тот, кто дважды пропустит свой поезд, чем тот, кто один раз сядет в чужой. Выше вознесешься – больнее упадешь. Лучше скромно упасть со стула, чем нескромно с крыши.
Даф шагнула к транспортной руне. Гигант еще раз внимательно оглядел ее и протянул руку за рюкзаком.
– Извини, но кота придется оставить.
– Почему? Он будет сидеть тихо, – вступилась за Депресняка Дафна.
Златокрылый не спорил.
– В этом я не сомневаюсь. Но на третьем небе его тартарианская составляющая может раствориться. Вместе с некоторой частью кота, разумеется. Так что, поверь, ничего личного.
Даф со вздохом протянула ему рюкзак. Торчащий из него хвост с зазубриной сердито подрагивал, из чего можно было заключить, что содержимое рюкзака пребывает не в духе. Затем хвост исчез, и в затянутую горловину попыталась просунуться недовольная морда.
– У вас есть сейф? Если есть, суньте его туда. Сейчас его лучше не гладить! – на всякий случай предупредила Дафна.
Гигант задумчиво склонился над рюкзаком. Морда мгновенно скрылась и сменилась лапой с выпущенными когтями, которая попыталась ободрать златокрылому нос.
– Какой-то ты, братец, ущемленный в своей мелочной злобе! – басом сказал гигант, за лямку передавая рюкзак напарнику.
Третье небо встретило Дафну полыханием прогуливающихся жар-птиц. Вид у них был такой вопиюще-самодовольный, что Даф раз и навсегда заключила для себя, что мозгов у них не больше, чем у обычных павлинов. Заметив Дафну, три или четыре птицы подошли и, вытягивая шеи, с интересом уставились на ее карман.
– Нет у меня ничего! – с сожалением сказала Даф.
Из кармана, который она для наглядности вывернула, выкатилась блестящая монета в рубль. Каждая из птиц поочередно клюнула монету, чтобы убедиться в ее несъедобности, после чего вся группа разочарованно удалилась, продолжая сиять.
– Где ты там? Иди сюда! – услышала Дафна бодрый голос.
Дверь в кабинет Троила была приоткрыта: ее ждали. Честно стараясь дышать носом, Дафна осторожно просунула внутрь голову.
Лысина Генерального стража поблескивала как крепкое, протертое рукавом рубашки яблоко. Троил выглядел жилистым, стремительным. Казалось, перед Дафной находился не главный страж, а радостный, цельный, сосредоточенный в вечном движении к свету порыв.
Стол был завален бумагами, однако в настоящий момент Троил занимался довольно странным делом. Кинжалом для срезания дархов он преграждал путь маленькой белой гусенице с тёмной головкой, которая решительно направлялась к пергаментам. Натыкаясь на кинжал, гусеница обиженно останавливалась, поворачивала и начинала огибать его. В ее решительности сквозило твердое желание осмысленного вредительства. Троил вновь преграждал ей путь. Мешавшую ему цепь с золотыми крыльями он перебросил через плечо, за спину.