— Зеленого, — ответил я. — Цвета смешаются.
— Верно. Мир, в который ты попал в ту ночь, является белой плоскостью, на которую проецируются свойства всех слоев реальности. Изменения в любом из миров вызывают изменения и в том мире. Когда-то там было лето. А еще раньше весна.
— Ты хочешь сказать, что в настоящий момент усредненное состояние всех реальностей выглядит как беспросветная осенняя тоска?
— Вне всяких сомнений, — Олень снова помотал головой, отгоняя мух. — Вселенная умирает.
— Это естественно, — пожал я плечами. — Всему на свете рано или поздно приходит конец.
— Я не о том, — ответил Олень. — Агония уже началась. Когда-то мир становился с каждым днем все лучше, но теперь лучше уже не будет, поскольку пройдена точка наивысшей энергии. У любого процесса есть расцвет, кульминация и закат. Кульминация этого мира в прошлом. Все. Наступает поздняя осень. И люди сыграли в этом не последнюю роль.
И действительно вдруг наступила осень. Мы с Оленем оказались в том самом пожелтевшем лесу, на краю той самой поляны. Моросил дождь. Медленно падали листья. Я поежился и опустил закатанные штанины.
— Погоди! — Я испугался, что Олень пропадет или я проснусь и не узнаю чего-то очень важного. — Ты сказал о роли людей.
— Тебя это волнует? — Олень поднял морду. — Как странно... Беда как раз в том, что люди стали никому не нужны. В том числе и самим людям. В том числе и сами себе. Никому ничего не нужно. Кроме денег.
— Разве что-то изменилось? — удивился я. — Разве раньше было не так?
— Конечно. Раньше мир был пестрым, как лоскутное одеяло. В каждом месте, а их было много, люди ценили разные вещи. В Римской Империи тоже деньги ценились превыше всего, но варваров в лесах было куда больше. Для них деньги не значили ничего. Они ценили то, что называли доблестью. Были и другие. Для кого-то что-то значила любовь, для кого-то что-то значил талант. Для кого-то бог не был пустым словом.
— Постой! — помотал я головой. — Сейчас тоже есть люди, которые ценят талант и любовь.
— Нет, — грустно заметил Олень. — Мир уже не такой пестрый. Осталось всего три или четыре лоскута, в которых ценятся разные вещи — красота, сила, страсть. Но большую часть вашей реальности заполонило желание денег. Ими измеряется все. Даже талант — за сколько можно продать творение или сколько на него было затрачено. Даже красота. Даже жизнь.
— Но далеко не все люди измеряют окружающее таким мерилом!
— Ну и что? — Олень посмотрел на меня тем же взглядом, каким иногда смотрела Зинаида Исаевна. — Сколько бы ни было, осталось их слишком мало. Порог перейден. Баланс нарушен. Все. Видишь, как падают листья? Надо уметь наслаждаться и такой красотой.
— Думаешь? — зло спросил я.
— Ничего другого не остается. И чем дальше, тем будет хуже. Агония человечества будет очень тяжелой. Болезненной. Люди никому не нужны. Даже себе. Они выкашивают друг друга в войнах, взрывают себя в толпе, выкидывают друг друга из окон, чтобы завладеть квартирой, а потом продать ее. Накачивают себя наркотиками, чтобы упасть красиво, как эти листья. Даже дети уже никому не нужны. Их попросту перестали рожать. Люди подсознательно чувствуют, что миру приходит конец.
— И ничего исправить нельзя? — с напором спросил я.
— Когда тебе снится кошмар, ты что-нибудь можешь исправить? — Олень посмотрел мне в глаза так, что я испугался до ледяных мурашек. Это не было взглядом травоядного. Это не было взглядом хищника. Нет! На меня через черные глаза Оленя смотрел какой-то древний демон, я ощутил это совершенно явственно.
«Ни хрена себе добрый волшебник!» — ужаснулся я, вываливаясь из сна.
Наверное, я вскрикнул, потому что, когда открыл глаза, Катя встревоженно приподнялась на кровати.
— Что с тобой, Саша? — спросила она.
— Ничего. Кошмар.
— Опять? — напряглась она. — Сфера взаимодействия?
— Нет, — ответил я. — Просто кошмар.
— Честно?
— Да.
За окном светало. Я уткнулся в подушку и снова заснул.
Глава 5 СТЕКЛА
Окончательно мы с Катькой проснулись около двух часов дня. Макс давно бодрствовал, что понятно было по гулким взрывам и коротким автоматным очередям, доносившимся из гостиной, где стоял домашний кинотеатр. Иногда звенели падающие гильзы.
— Хорошо, что эта ужасная ночь позади, — Катька обняла меня и прижалась щекой к плечу. — Хочешь соку?
В гостиной шарахнуло особенно сильно, взвизгнули осколки, посыпалось откуда-то битое стекло и кирпич.
— Томатного, — ответил я. — Когда плохо высплюсь, это единственное средство, способное привести меня в чувство.
Кто-то сдавленно крикнул за дверью, звонко лязгнул затвор.
— Знаю, — улыбнулась она.
Мы встали, оделись и направились в столовую. Проходя через гостиную, я махнул Максу.
— Сань, ты обещал отвезти меня в тир! — оторвался он от экрана.
— Отвезу, — подтвердил я.
Фильм шел новейший, наверняка из тех, что я привез от Гоги-пирата три дня назад. Очевидно, по сюжету назревала танковая атака, если бронированные машины, со свистом висевшие над выжженной землей, можно было назвать танками. С натяжкой можно, наверное.
В холодильнике отыскалась запотевшая банка итальянского томатного сока. Не из тех, на пакетах с которым гордо красуется надпись «без консервантов», а действительно натуральный продукт. Двадцать долларов за банку — достаточная гарантия того, что не будешь пить всякую рекламируемую дрянь.
Катька взяла телефон и принялась звонить Анечке — нашему домашнему доктору. Выпив сок, я достал из холодильника вчерашние суши с осьминогами и начал выкладывать их на поднос. Полгода назад у нас была кухарка, но вскоре мы от ее услуг отказались — по тем же причинам, что и от услуг многих наемных работников. Проще через Интернет заказывать еду в японском ресторане, чем связываться с трясущимися от жадности агентствами, предлагающими работников. Меня раздражало, что любой бизнесмен средней руки и выше мечтает получать деньги, ничего не давая взамен. В Москве это превратилось в какой-то спорт. Получится или нет? Сколько раз надо пообещать дать денег, а потом кинуть, чтобы человек перестал работать? Кто-то в этом спорте выигрывал по очкам, кто-то проигрывал, получив выстрел в голову, но сама игра не прекращалась. Однако больше всего меня напрягало то, что мы с Катькой теперь в этом спорте стали едва ли не чемпионами. Правда, лично у меня это не вызывало никакого азарта.
— Я договорилась с Анечкой на три, — сообщила Катя, кладя телефонную трубку. — Успеем?
— Должны, — кивнул я.
Мы перекусили, после чего я позвонил Пашке и велел готовить машину, а сам занялся выяснением подробностей вчерашнего покушения. Для этого надо было задействовать нашу собственную службу безопасности. Я набрал номер Эдика.
— Саша? — спросил он несколько удивленно. Я в последнее время редко к нему обращался, не было повода.
— Да. У меня тут очень щекотливое дельце.
— Зинаида рассказывала. С ментами проблемы?
— Нет. На это забей. Наоборот, я хочу сам создать им некоторые проблемы. Короче, надо у них изъять жмурика и кинжал, которым он меня чикнул. Это важно.
— Изъять?
Я ожидал удивления в его голосе, но услышал лишь легкое напряжение. Нервы у Эдика были, наверное, из хромированной стали.
— Именно так, — подтвердил я. — Изъять. Жмурика из криминального морга, а кинжал из хранилища вещдоков.
— Саш, ты понимаешь, как это сложно?
— Понимаю. Поэтому обращаюсь к тебе, а не к Ахмаду. Тебя мне рекомендовали как человека, для которого нет ничего невозможного в его области.
— На понт и на слабо меня, Саш, брать не надо. Обидно ведь! Что я, пацан какой? Если ты не шутишь, то возникает вопрос цены.
— Хочешь, я тебя удивлю? — улыбнулся я.
— Валяй.
— Бюджет на это дело не ограничен.
— В смысле? Лимон, что ли?
— Нет, Эдик. Вообще не ограничен. Постарайся уложиться в пятерочку, но если не выйдет, я еще подтяну средства. Но отчет потребую по каждому шагу и за каждую копейку, чтобы ты поскромнее кидал себе на карман.
— Ты меня сегодня второй раз обижаешь.
— Забей, Эдик. Меня вчера так сильно обидели, что ты уж как-нибудь переживешь. Веришь?
— Ладно, не грузись.
— Добро. Берешься?
— Без вопросов. Хочешь, я тебя тоже удивлю?
— Валяй.
— Пятерочка мне не нужна. В лимон уложусь.
— А смысл?
— Вопрос чести.
— Что?! — ему и впрямь удалось меня удивить.
— Понимаешь, если я с этим делом справлюсь, моя репутация укрепится, — ответил Эдик. — Это почти меркантильный интерес, Ты ведь сам потом снова обратишься ко мне, а не к Ахмаду.
— Почти меркантильный?
— Почти. Есть ценности подороже денег.
— Да ну, — поддел я его, желая выяснить, что он думает по этому поводу.
— Вот тебе и ну. Это Ахмад или Сулейман могут с лохов просто взять денег, а работу сделать спустя рукава. Я нет.
— Вот тебе и ну. Это Ахмад или Сулейман могут с лохов просто взять денег, а работу сделать спустя рукава. Я нет.
— Почему? Это что-то новое на рынке труда.
— Нет, Саш. Это старое. Новое — то, что делает Ахмад. Поглядим еще, кто дольше продержится, как ты говоришь, на рынке труда.
— Какая разница, кто сколько продержится? Они за год нахапают больше, чем ты с такими принципами за десять.
— Может, и так. Но у меня два сына. Не знал? Хотелось бы передать им дело с хорошей репутацией. А что касается денег... Ты ведь мне позвонил по миллионному делу, не к Ахмаду.
«Вот это номер, — подумал я. — Может, не так все плохо в мире, как мне казалось? Погорячился Северный Олень, точно погорячился. Возможно, нашему престарелому миру до агонии еще далеко».
Я продиктовал Эдику фамилию следователя, который меня допрашивал, и велел работать оперативно.
— Зачем тебе труп? — спросила Катя, присев на диван.
— Исследовать, — серьезно ответил я. — Хотя нет, вру. На самом деле не хочу, чтобы этот жмурик лежал в ментовке.
— А смысл?
— Не знаю. Кать, что-то происходит вокруг нас, что-то очень странное. Я бы сам хотел разобраться. Без ментов, без чужих экспертов и, уж конечно, без вмешательства ученых из Академии наук.
Я подумал, стоит ли Катьке рассказывать о приснившемся. Что рассказать, а что утаить?
— Мне сегодня Олень приснился, — признался я.
— Тот самый?
— Да. Но вообще сон был настолько странным, что я не понял, на чем он основан. Реальный это был контакт с некой сущностью или только проекция моего воображения.
— Рассказывай, — потребовала она.
— Мы с Оленем говорили о гибели мира. Тему начал он. А потом он так посмотрел на меня... Кать, я во сне до судорог испугался. Его глазами на меня глянул какой-то жуткий доисторический демон. Я вот сейчас вспоминаю, и мурашки по коже. И теперь вообще не понимаю, что собой представляет этот чертов Олень.
Слово «чертов» снова вызвало на спине волну ледяных мурашек, а сердце неприятно заныло в груди.
— Мне кажется, это отображение какой-то части твоего подсознания, — предположила Катя. — Проявляющаяся во сне.
— У меня тоже до сегодняшнего дня это была версия номер один. Сейчас сомневаюсь. Не мог я такого придумать.
— Мог, — успокоила она меня. — Ты же спал, а сон разума всегда рождает чудовищ. У нас столько всего внутри! Миллиарды лет эволюции оставили свои следы. Почти стертые, но не до конца. Где-то в глубине нашего естества, на генном уровне, мы запросто можем помнить рев хищных динозавров.
— Нда... — вздохнул я. — Но грибница, растущая из трупа, — это произошло не миллиард лет назад, а вчера. Беспокоит меня эта хрень. Честно.
— Меня тоже, — ответила Катька. — Но надо ехать, Анечка ждет. Грибница грибницей, но если клинок был отравлен, это представляет более значимую опасность на данный момент.
— Согласен. — Я кивнул. — Поехали. Только давай Макса возьмем, я его обещал в тир завезти.
— Это еще зачем? — напряглась Катька.
— Он меня вчера огорошил. Говорит, что я когда-нибудь стану старым и не смогу стрелять из винтовки. Поэтому, если он не научится, некому будет тебя защитить от злых колдунов.
— Чисто мужская позиция, — фыркнула Катька. — А я, значит, сама о себе уже не в состоянии позаботиться?
— Ты к тому времени тоже будешь старой, — улыбнулся я.
— Очень смешно.
Она фыркнула и встала с дивана.
Анечка заведовала крупной частной клиникой на севере Москвы. Пашка повез нас не по шоссе, а боковыми улочками, чтобы не увязнуть в пробках. Благодаря ему до клиники мы добрались минут за сорок. Я бывал здесь несколько раз осенью, когда Макс болел, но сейчас тут многое изменилось. Охраны на въезде стало побольше, и оружие у них стало посолиднев — импортные пистолеты-пулеметы вместо дробовиков. «Стечкин», которым я полгода назад вооружил Пашку, пришлось сдать на посту, получив взамен алюминиевый номерок.
Корпуса клиники тоже частично реконструировали. Добавилось затемненных зеркальных стекол, никелированных труб и автомобильных пандусов для подъезда к самому входу. Пашка заехал по одному из них и остановился у дверей, Я выбрался на очищенный от снега асфальт, ежась от пронизывающего холода.
— Макс, побудешь с Павлом? — спросила Катька у сына, выходя следом. — Мы с Сашей одни быстрее управимся.
Они что-то еще говорили, но я не расслышал. Мое внимание привлекло нечто важное, чего я никак не ожидал увидеть так скоро. Внизу, метрах в тридцати от нас за прутьями забора, в толпе на тротуаре мелькнул огненно-рыжий сполох. Не только волосы незнакомки, но и ее длинношерстная шубка была ярко-рыжего цвета.
«Так-так, — подумал я. — Сон в руку. Алиса? »
Конечно, это могло быть и простым совпадением, но я был почти уверен, что рыжая девушка в толпе — Алиса из сна. Это меня не на шутку встревожило, поскольку я не знал, чего ожидать от ее появления. Но ничего не произошло. Заметив мой взгляд, она смешалась с толпой и скрылась из вида.
— Что там? — настороженно поинтересовалась Катька, проследив направление моего взгляда.
— У меня паранойя, — соврал я. — Повсюду чудятся снайперы.
— Тебя же резали, а не стреляли. — Она зябко поежилась и подняла воротник белой шубы.
— Привычка, — пожал я плечами. — Пойдем.
Мне было стыдно за вранье. Надо было Катьке обо всем рассказать, но я был уверен, что ей не понравятся снящиеся мне рыжие незнакомки. Точнее, не сами незнакомки, а тот факт, что они мне снятся. Не хотелось ее расстраивать попусту.
Мы поднялись на третий этаж, где нас встретила Анечка.
— Привет, — улыбнулась она, открывая дверь в кабинет. — Давайте-ка раненого сюда.
Катька уселась на кушетку, а я разделся и улегся спиной кверху на операционный стол.
Анечка осмотрела повязку, вздохнула.
— Так-так... — Она осторожно сняла бинт с раны. — Ох эскулапы... Кто же так зашивает? Им бы так зашить одно место! Потерпи, не дергайся.
Она вызвала ассистентку и попросила принести какие-то инструменты.
— Вовремя приехали, милые мои, — сказала Анечка. — Если бы края раны в таком виде срослись, шрам бы остался как от удара серпом. Сейчас укольчик сделаем, и я подправлю шов. Совести у людей совсем не осталось. И ведь врачи!
Она вколола мне анестезию, продолжая непрерывно болтать. Спина потихоньку немела. И вдруг зазвонил телефон.
— Влад, — сказала Катька, передавая мне мобильник.
— Да, — ответил я в трубку.
— Саня? Ты где? — послышался в трубке голос Влада.
Мне показалось, что он либо пьян в стельку, либо укололся фенамином.
— В Караганде. По роумингу, — недовольно ответил я.
Влад хихикнул, потом спросил неожиданно:
— Приколоться хочешь?
— Ты с дуба рухнул? — разозлился я. — Или феном обдолбился?
— Нет. Я фотки смотрел. Нуте, что мы вчера сделали. Ножик, которым тебя почикали.
— И что?
— Да я всю ночь парился, где видел такую рукоятку, как на ноже.
— И что? — Я всерьез напрягся.
— А нигде, — беззаботно ответил Влад.
— Ты заколебал! — разозлился я. — Мне тут жопу скальпелем режут, а ты прикалываешься!
— А, извини, я не знал. Думал просто, может, тебе надо.
— Что надо?
— Ну про кинжал. Ты же его зачем-то фотографировал!
— Так, Влад, погоди, — попробовал я внести ясность. — Ты что-то знаешь про кинжал?
— Нет. Я знаю только про рукоять. Точнее даже не я...
— Стоп! — я не позволил ему увести разговор в сторону, уже окончательно поняв, что Влад как следует закинулся каким-то суровым стимулятором. — Что именно тебе известно про рукоять?
— Да не знаю я ничего про рукоять! Зато знаю про Спящего Бога.
Вот уж чего я от Влада не ждал, так это столь резкого поворота.
— Саша, не дергайся, — попросила Анечка, — Я же скальпелем работаю, а не зубной щеткой. Потом не можешь поговорить?
— Нет!
Я подозревал, что уже минут через пять от Влада ничего нельзя будет добиться. Поэтому откладывать разговор было никак нельзя.
— И что ты знаешь про Спящего Бога? — осторожно спросил я в трубку.
— Это не я. Это индийские брахмапутры. Короче, я недавно зацепил одну чумовую деваху...
— Влад, мне совершенно не интересна твоя сексуальная жизнь. Что ты знаешь про Спящего Бога?
— Это не я, это она. Она, прикинь, блин, тантристка. Ну собираются в клубешнике на закрытую типа дискотеку, ну и там дают джаз. Трахаются по науке и все такое. Даже дрочат толпой.
— И что?
— В смысле? — не понял Влад.
— Ты говорил про Спящего Бога.
— И что?
— Ты не договорил.
— А на чем я закончил?
— На том, что они там дрочат толпой! — психанул я.
Анечка фыркнула.
— Ну да. Я в шоке был, когда увидел.
— А Спящий Бог тут при чем? — я уже почти дошел до точки кипения.
— Ну я же говорю, блин, у них там все по науке, Типа эту хрень индийские брахмапутры придумали тыщу лет назад. Так вот они среди прочего придумали бабу с шестью руками, богиню. И ее мужа со здоровенным членом. Он тоже у них за бога катит. А еще у них есть тайный бог. И он, прикинь, все время дрыхнет! Вообще. Беспробудно. Наверно, закинулся чем-то конкретным. Но ты же еще не знаешь, в чем прикол! Я тебе не говорил?