Гостиница категорически не вписывалась в пейзаж.
Она была черно-белой.
Фонари у входа: слева – черный, с обвившейся вокруг столба змеей, справа – белый, увенчанный оптимистическим голубем. Створки входной двери: правая выкрашена свинцовыми белилами, левая – казенной тушью, какая идет для отчетов и рапортов. Левая часть здания, от окошек цокольного этажа до черепицы на крыше – цвета расплавленной, пыщущей жаром смолы; правая, от входа в погреб-ледник, где хранится съестное, до каминной трубы – снежная целина, девственная, не тронутая даже галочьими следами. И лепнина на стенах: голуби, горностаи, агнцы, единороги и зебры-альбиносы мигрировали на восток, зато запад прочно оккупировали аспиды, вороны, зембийские пантеры и чупакабры, сосущие кровь из домашней птицы.
Крылось в этой двуцветности что-то неприятное, вызывающее душевное отвращение.
Конрад попытался вспомнить сплетни или слухи, связанные с «Приютом героев», и в итоге остался с носом: память отказывала. Какая-то ерунда, игры золотой великосветской молодежи… нет, не игры, а проведение редкого обряда, интересного только узкому кругу посвященных… Проклятье! Ладно, вспомним. Или подадим запрос в архивы Приказа, там сыщутся любые сведенья – о последнем приступе мигрени у Вечного Странника, о месячной задержке у Нижней Мамы…
– Здравия желаем, господин обер-квизитор!
Ага, приметили. У кого тут глаз самый зоркий? – ну конечно, у каштаном ударенного. Спешит навстречу, торопится, спотыкается от усердия. Вон, топорик едва не выпал из-за кушака. Зря, конечно: сотрудники Бдительного Приказа любых чинов и званий должны быть степенны и внушать уважение, пускай и в присутствии непосредственного начальства.
Спешившись, барон кинул поводья подбежавшему ликтору, кивком ответил на приветствие и двинулся к гостинице. Сзади цокали копыта лошади и топали сапоги детины. Сам ликтор помалкивал, ожидая вопросов. Видимо, знал барона в лицо и помнил, что тот не любит болтунов.
Еще Конрад фон Шмуц не любил людей выше него ростом. К сожалению, таких получалось несомненное, отвратительное большинство. Посему обер-квизитор носил обувь на высоких каблуках и часто предавался мизантропии.
– Что случилось? – не оборачиваясь, поинтересовался барон.
– Осмелюсь доложить, ваша светлость, побоище. Брань с отягчающими.
– Когда?
– По всем приметам, в полночь. Шестеро постояльцев сгинули, как не бывало. В Белой зале разгром. Со стороны IV-го тупика – следы вооруженного сопротивления.
– Сопротивления? Кого и кому?
– Не могу знать! Полагаю, что постояльцев этим… злодеям, пожелавшим остаться неизвестными!
– Тела погибших? Раненые?
– Отсутствуют, ваша светлость! Либо вывезены, либо того… магическим путем!
– Соседей опросили?
– Тут соседей – с гулькин хвост. Какие есть, тех опросили, с тщанием…
– Ну?
– Не видели, не слышали. Заперлись ночью на все замки и тряслись от страха. Я спрашиваю: отчего, мол, тряслись, если не видели и не слышали? – пожимают плечами. Мы, говорят, всегда трясемся. По поводу и без.
– Выброс маны зафиксирован? Уровень?
– Не могу знать! Нам приказали до вашего появления не докладывать о происшествии в Тихий Трибунал!
Сняв форменную треуголку, Конрад за косу приподнял парик и осторожно почесал затылок. Прокуратор Вильгельм, опытный интриган и хитрая бестия, случайных приказов не отдает. О конфронтации между квизиторами Бдительного Приказа и вигилами Тихого Трибунала в Реттии знал каждый сопляк, торгующий пирожками вразнос. Обе службы втайне полагали, что чудесно справятся с делами любого профиля; особенно если Его Величество Эдвард II расформирует конкурентов за ненадобностью, переведя часть уволенных бездельников в безусловное подчинение оставшейся службе. На всякий случай, в качестве временных консультантов и мальчиков на побегушках.
Умом барон не разделял подобных заблуждений.
Но ведь сердцу не прикажешь?!
Тем временем они подошли ко входу в гостиницу. Навстречу, нюхом учуяв высокое начальство, вылетел хозяин «Приюта героев»: узкоплечий носатый коротыш с куцей бороденкой, похожий на норного вельштерьера. Барон испытал разочарование: он втайне ожидал увидеть шута горохового в черно-белом трико. А увидел скандального бюргера, потерпевшего непредвиденный убыток и готового обвинить власти во всех смертных грехах.
За хозяином тащился частный стряпчий, с пером и бумагой в руках.
– Скандал! Безобразие! – хозяин кипятился, брызжа слюной. Щеки его покрылись красными прожилками, кончик носа также покраснел, выдавая пагубную страсть к элю и бальзаму «Сбитень». – Сударь офицер, я честный содержатель гостиницы! Я почетный член Гильдии Отельеров! Это происки завистников! Желают опорочить! отбить клиентов! ввести в разорение! Я требую возмещения от казны и долю в имуществе пойманных злоумышленников…
– Согласно «Закону о правах потерпевших», – сухо заметил стряпчий, не прекращая на ходу делать записи. – Статья шестая, параграф второй.
И в задумчивости пощекотал ухо кончиком пера.
– Барон фон Шмуц, – представился Конрад, с раздражением дернув углом рта. Нервный тик приходил на помощь вовремя, когда требовалось поставить зарвавшегося собеседника на место. – Обер-квизитор первого ранга, кавалер медали «За рвение». С кем имею честь?
На свое счастье, хозяин имел рост еще меньший, чем барон, что слегка примиряло обер-квизитора со вздорностью ситуации.
– Э-э… Трепчик. Амадей Вольфганг Трепчик-младший, к услугам вашей светлости.
– Каких именно, сударь Трепчик, завистников вы желаете обвинить в происшествии? Имена, фамилии? Чины? Звания?
Хозяин прикусил язычок. Вряд ли кто-то из коллег завидовал ему настолько, чтобы, преследуя цели компрометации, организовать ночное побоище с вывозом раненых и мертвецов. Тайный голос подсказывал барону: здесь дело не в простой драке подвыпивших гостей. Высших офицеров Бдительного Приказа не срывают в выходные дни судить да рядить бытовые скандалы. И следственный наряд в составе дюжины ликторов на всякие пустяки не высылают.
– Успокойтесь, сударь Трепчик. Заверяю вас, я сделаю все возможное, дабы ваша репутация не пострадала. А сейчас дайте мне пройти и следуйте за мной.
И снова, при слове «репутация», в памяти всплыло что-то, касающееся «Приюта героев». Кажется, гостиница популярна среди приезжих. Даже местные жители снимают здесь апартаменты на день-другой – во время семейных торжеств, золотых свадеб или сороковин со дня похорон любимого дядюшки. Какое-то поверье, связанное с треклятой черно-белой раскраской…
Нет. Не вспоминается.
Барон разочарованно вздохнул и вошел в «Приют героев».
* * *
Шутовской стиль сохранялся и внутри гостиницы. Единственным исключением был крохотный холл, сплошь, включая пол и потолок, выкрашенный в пыльно-серый цвет. Видимо, чтобы настоящая пыль и паутина не так бросались в глаза. В холле имелась одинокая конторка, на которой лежала книга для записи постояльцев.
Конрад решил, что ознакомится с книгой позднее, и продолжил осмотр.
В левое крыло здания вела аккуратно прикрытая аспидно-черная дверь. А вот правая – судя по извращенной логике здешней архитектуры, белая – отсутствовала напрочь. Косяк, изрубили вдребезги, судя по характеру повреждений, боевыми топорами. Обломки лежали шагах в пяти, в коридоре, бесстыдно открытом взгляду. Там же валялся массивный засов, вывороченный, что называется, «с мясом». Барон прикинул, с какой силой терзали мученицу-дверь, и нахмурился.
– Ремонт давно делали? – спросил он, не успев подавить в душе коварный порыв сострадания.
– Этим летом! – возрыдал хозяин.
– Ну и зря…
Стараясь не наступать на изуродованные картины, опавшие со стен, словно листья с деревьев, барон прошел вглубь крыла. Каблук норовил отметиться если не на треснувшей раме, то на рваном холсте. Лица участников баталий, во множестве изображенных на полотнах, с осуждением глядели на обер-квизитора снизу вверх.
«За что?» – безмолвно интересовались герои.
Слепяще-белый коридор выводил к лестнице, застланной ворсистым ковром, похожим на снежную дорогу. Ступени уходили наверх – в жилые покои для гостей, – и вниз, в харчевню, размещенную, если верить плачу хозяина, в цокольном этаже. Заканчивался коридор еще одним раскуроченным проёмом.
– Что там?
– Каминная зала, ваша светлость…
Внутри залы царил полный разгром. Как ни странно, это окончательно успокоило обер-квизитора и в некоторой степени примирило с окружающей действительностью. Во-первых, картина места происшествия оказалась типичной. Подобное Конрад видел десятки, если не сотни раз. Во-вторых, разгром предполагал наличие улик и вещественных доказательств, что, несомненно, облегчало следствие и отыскание виновных. А в-третьих, при первом взгляде на кресла, разнесенные в щепы, колченогий столик, до половины забитый в пасть камина, драную обивку дивана, опрокинутые шандалы и торчащие из стен арбалетные болты, барон испытал приступ злорадного удовлетворения. Потому как не должна захудалая гостиница на окраине сверкать чистотой, будто военный госпиталь им. королевы Якобины в дни визита августейшей покровительницы! Не должна, и все тут.
– Что там?
– Каминная зала, ваша светлость…
Внутри залы царил полный разгром. Как ни странно, это окончательно успокоило обер-квизитора и в некоторой степени примирило с окружающей действительностью. Во-первых, картина места происшествия оказалась типичной. Подобное Конрад видел десятки, если не сотни раз. Во-вторых, разгром предполагал наличие улик и вещественных доказательств, что, несомненно, облегчало следствие и отыскание виновных. А в-третьих, при первом взгляде на кресла, разнесенные в щепы, колченогий столик, до половины забитый в пасть камина, драную обивку дивана, опрокинутые шандалы и торчащие из стен арбалетные болты, барон испытал приступ злорадного удовлетворения. Потому как не должна захудалая гостиница на окраине сверкать чистотой, будто военный госпиталь им. королевы Якобины в дни визита августейшей покровительницы! Не должна, и все тут.
А так – совсем другое дело.
Полное соответствие канону «после драки».
Барон знаком велел хозяину оставаться в коридоре. Ушлый стряпчий сделал вид, что распоряжение его не касается, но обер-квизитор мигом пресек чужое самовольство.
– На ваш век, голубчик, убытков хватит. Хватило бы чернил… Извольте не мельтешить.
Брезгливым щелчком сбив с плеча случайную пылинку, Конрад хрустнул тонкими пальцами и вошел в залу. Да-с, брань творилась нешуточная. Неведомые злодеи брали гостей «в клещи», атакуя через окно и со стороны центрального входа. Любопытно, а черный ход здесь тоже черно-белый? Барон поднял с пола осколок стекла, оплавленный и потемневший. Следы гари на стенах, каминный барельеф в копоти… От зажигательных стрел или «чусского огня» последствия были бы иными. Начнись реальный пожар, от гостиницы к утру остались бы дымящиеся развалины. Значит, отягчающее применение боевой магии.
Ведомство Тихого Трибунала.
Но, с другой стороны – стрелы, топоры…
И приказ Вильгельма Цимбала: не спешить с докладом в Трибунал.
Гоня прочь дурное предчувствие, Конрад задержался у чудом уцелевшего зеркала, поправил съехавший набок парик и продолжил осмотр. Возле дивана он был вынужден присесть на корточки. На раздавленной свече, прилипшей к доске паркета, четко отпечатался рубчатый след. Первая зацепка? Шагнув к окну, барон кликнул ликтора, наказав прихватить холщовые мешочки для сбора улик.
В коридоре нарочито громко шептались хозяин со стряпчим:
– …представить скрупулезнейшую опись…
– Совершенно с вами согласен, любезный сударь Тэрц! Я предъявлю им такой счет…
– Но опись надо составить незамедлительно! По горячим следам!
– Вот и скажите об этом господину обер-квизитору. Скажите! Вы – лицо официальное, и имеете полное право… бить официальные лица по лицу не дозволено никому…
– Посторонись!
В дверь протиснулся ушибленный каштаном служака, неся в руках целый ворох мешков разной ёмкости. При желании можно упаковать половину гостиницы в качестве вещественных доказательств. Барон поморщился: усердие должно иметь свои пределы. Иначе оно граничит с глупостью и становится поводом для насмешек. А он терпеть не мог, когда посторонние насмехались над сотрудниками Бдительного Приказа.
В спец-арсенале Конраду однажды пригрозили, что перестанут выдавать «секундантов» для дуэлей.
– Подойдите сюда. Вдоль стены, аккуратно! Ничего не трогайте, кроме того, что я вам укажу. Упакуйте вот это… и вот это… и еще…
– Ваша светлость! Я обязан включить эти предметы в опись! Дабы вчинить иск согласно параграфу…
Честно говоря, стряпчий надоел хуже горькой редьки. Кому он собирается вчинять иск? Неизвестным злоумышленникам? Гильдии Отельеров?! Но с точки зрения закона, он прав, и ничего страшного не случится, если сударь… как его? Тэрц? – внесет в опись изымаемые улики. Итак, что мы приобщаем к делу? Раздавленная свеча, оплавленный осколок стекла и серебряная пуговица. Последняя, судя по чеканке, принадлежит кому-то из пропавших без вести гостей, а никак не хозяину гостиницы.
– Извольте.
– Премного благодарен за содействие, господин обер-квизитор.
Пуговица стряпчего огорчила. Он с явной неохотой признал, что в опись испорченного имущества ее включить никак не получится. Разве что в опись испорченного чужого имущества. А это пригодится лишь в оформлении наследства родственниками сгинувших постоятельцев.
– Типун вам на язык! – не удержался Конрад.
Ответа не последовало. Похоже, крючок имел долю в сумме иска.
Завершив первичный осмотр и указав ликтору, что из улик следует забрать с собой, барон направился к выходу из залы.
– Хвала Вечному Страннику! Вы закончили! Сударь Тэрц, приступайте. Я уже послал за столяром, и как только вы управитесь…
– Не спешите, голубчик. Если стряпчего я еще готов терпеть здесь – разумеется, в присутствии ликторов! – то со столяром вам придется повременить.
– Почему, ваша светлость? Как же так?! Вы ведь закончили?
– Нет, – сухо бросил Конрад и проследовал из каминной залы в холл, сопровождаемый по пятам возбужденным хозяином.
По дороге он думал, что внешняя комиссия ликтората должна отбирать в слуги закона не дубоватых верзил, ловко управляющихся с табельными топорами, а судейских крючков, вроде настырного стряпчего, или приставучих Трепчиков-младших. Ну, хотя бы треть личного состава. Эти землю носом взроют, а ни одной оброненной пуговки, ни одного свечного огарочка не пропустят. Из природной въедливости, которая, если задуматься, сама по себе изрядный талант. А пообещай им премию…
– Ваша светлость!
– У меня есть вопросы лично к вам, сударь Трепчик. Попрошу отвечать коротко и честно. Это в ваших же интересах. Я доступно выразился?
– Куда уж доступней, ваша светлость…
– Отлично. Итак, известно ли вам, что именно произошло ночью в гостинице?
– Да! То есть, нет…
– Извольте выражаться яснее, сударь! Да – или нет?
Барон нахмурился, глядя Трепчику-младшему в переносицу: словно гвоздь вбивал. Под его взглядом хозяин съежился, сделавшись похож на побитую собаку и мокрую курицу одновременно, если в природе возможен такой монстр.
– Я… я слышал. Но не видел.
– Что именно вы слышали? В какое время?
– Около полуночи. Я в гостинице ночевал. В свободной комнате.
– Вы спали? Вас что-то разбудило?
Трепчик замялся, топчась на месте.
– Я… не спал, ваша светлость.
– Почему? – фон Шмуц картинно приподнял бровь. Обычно это разило свидетелей наповал.
– Я… я был не один.
– И, естественно, не с супругой.
– Ваша светлость! Умоляю! Виолетта меня убьет! Вы ее не знаете!
Кажется, гулящий отельер хотел упасть барону в ноги, но побоялся. И правильно. Фон Шмуц подобных выходок не жаловал. И уж конечно был рад, что не знаком с ревнивой Виолеттой Трепчик.
– А это зависит от вас, сударь мой. От вашей откровенности и желания помочь дознанию. Итак, что за особу вы осчастливили своей благосклонностью?
– Повариху, ваша светлость.
– Её я допрошу позже.
– Осмелюсь заметить, ваша светлость: Ганечка… повариха то есть – она немая. Её допросить затруднительно выйдет.
– Но вы-то разговорчивы за двоих. Рассказывайте, что слышали.
– Ох, слышал! Упаси Вечный Странник такое дважды услышать! Сперва орать стали. Орут и орут, а слов не разобрать. Потом гром ударил, с чистого неба. Ударил, значит, упал и давай кататься у нас под окнами! Треск, грохот, стекла, слышу, бьются – а они знаете какие дорогие?! Стекольщик Дорфман три шкуры дерет, гадюка, я уж с ним и торгуюсь, и по матушке…
– Стекольщика оставим в покое. Что еще слышали?
– Железо звенело. Ругань, крики; и выл кто-то. Жутко, словно на покойника… И еще они смеялись.
– Кто – они?
– Не знаю, ваша светлость. Гром, треск, брань, а они смеются. Аж мороз по хребту… После замолчали. Не до смеха стало, выходит.
– Что вы делали в это время?
– Все б вам насмехаться, ваша светлость! Что ж тут сделаешь, когда эдакие страсти?! Заперлись мы с Ганечкой на засов, и от страху тряслись! Она хоть немая, а все слышит…
– Хорошо. Дальше что было?
– Дальше? Всё. То есть, ничего. Стихло дальше. Еще, вроде, телега от гостиницы отъехала. Может, и не одна. Я до утра подождал, а как рассвело, выбрался посмотреть. Нижняя Мама! Погром и кромешный ужас!.. Да вы сами видели, ваша светлость. Ну, я сразу мальчишку в Бдительный Приказ отправил: доложить о происшествии. Стряпчего вызвал: убытки описывать. Скорби мои и беды, значит…
Барон смерил Трепчика взглядом и решил от уточняющих вопросов воздержаться.
– Как мне сообщили, пропали шесть ваших постояльцев. Это верно?
– Чистая правда, ваша светлость. Все, кто был, и пропали.
– В каком смысле – все?
– Ну, все, кто в гостинице жил. Подчистую.
Конрад подумал, что в «Приюте героев» свободно разместилась бы полурота драгун. При желании, вместе с лошадьми. Однако от лишних вопросов и на сей раз отказался. В конце концов, какое ему дело, процветает Амадей Вольфганг Трепчик, или, напротив, близок к разорению? Понадобится – выясним.