– Ха – ха – ха… – старческий подбородок заиграл. – Почему, дружок, почему либо – либо? Есть и четвертый путь: сделаем всё вместе!
Турецкий блокбастер
Четвертый вариант на самом деле даже не рассматривался. Как-то само по себе и единогласно было принято решение о похищении Нугзара.
Гурджиев и Горозии сидели за столом в гостиной, Нико ближе к окну. Фуко спал на диване.
Нико то и дело поглядывал на вход в подъезд, который был перед ним как на ладони. Перед Раем на столе лежал «Оракул», на полях которого тот ручкой вырисовывал маленькие фигурки, похожие на египетские. Частью машинально, частью – чтобы произвести впечатление на Нино. Больше других Нино нравились жук-скарабей и сидящая кошка с поднятыми ушками, которая напоминала ей копилку из детства. Нино подглядывала украдкой, не переставая играть в тетрис в лэптопе. Нико так глубоко вошел в роль похитителя, что на живопись Рая даже внимания не обращал – Нугзар мог объявиться в любую минуту.
– Постой, разве на пятом не та тетка живет, – Рай спросил, не поднимая головы, и пририсовал ко лбу кошки направленный на нее пистолет, – у которой грудь, как дыни, и большие губы, мясистые?
– Та самая, – подтвердил Нико, – Манана Кипиани.
– Приятная женщина, Манана, пальчики оближешь, – Гурджиев понял, что увлекся, и повернулся к хозяйке дома: – Разумеется, после тебя, Нино ханум!
– Разумеется, – Нино рассмеялась и подумала: все мужчины одинаковые. Хотела еще что-то добавить, но в это время на улице зашумела машина.
Нико глянул вниз, резко обернулся и молча, только губами, приподняв брови, сказал: «При-е-ха-ли!»
Фуко навострил уши. Нино сразу всполошилась и засуетилась. Гурджиев приложил к губам указательный палец. Затем тихо встал, горделиво вышел из гостиной. Фуко соскочил с дивана, последовал за ним. Гурджиев глазом прилип к дверному глазку, глядя на лестничную площадку.
* * *Когда на верхнем этаже глухо захлопнулась дверь, Гурджиев вернулся в гостиную. Горозии встречали его стоя, как солдаты командира. Чем-то они напоминали тех кошек со стоячими ушами, которых Рай рисовал на полях «Оракула». Горозии терпеливо ждали инструкций Рая. Они до конца не понимали, какая роль достанется им во всей этой истории. Об этом Гурджиев не распространялся.
Донесся шум отъезжающей машины. Нико посмотрел на улицу.
– Гай Гракх Браб покидает занятые позиции? – спросил Рай и сел на диван.
Его школьная шуточка выстрелила вхолостую, Нико кратко кивнул головой.
– Значит, до утра ничего интересного не произойдет, – сделал вывод Гурджиев и тут же спросил: – Этот Нугзар кем-то приходится Арнольду Чикобаве?[3]
– Не знаю, – Нико сел на стул, посмотрел на жену, вернул вопрос Раю: – Кто такой Арнольд Чикобава?
Фуко подскочил на диване, затем положил голову на колени Гурджиеву.
– Был один такой… – Рай потрепал ушко Фуко, – да так, просто вспомнил.
Бестолковые беседы Гурджиева и его расслабленность заставили Нино занервничать – вдруг у него нет никакого плана и он просто действует по ситуации? Хотя, возможно, это тоже было частью плана. Гурджиев ведь обожал морочить людям голову.
Первым не стерпел Нико, спросил прямо:
– Сейчас что делаем?
Гурджиев посмотрел Нико в глаза и спокойно ответил:
– Ждем-с, дружок, ждем-с…
Этого расплывчатого ответа оказалось достаточно, чтобы Нино тут же расслабилась – перед ней сидел все тот же авантюрист и способный на все человек. Такой не мог действовать без плана, не просчитав заранее каждый нюанс. Он ведь мог притвориться кем угодно: и святым и убийцей, и мудрецом и заложником обстоятельств… впрочем, Нино не понимала, для чего нужна эта конспирация.
– Может, посмотрим что-нибудь? – нарушила Нино затянувшуюся неловкую паузу.
– Можно, – Гурджиев посмотрел на Нико, будто последнее слово оставалось за ним, – до утра все равно еще полно времени.
Нико вовсе не был настроен смотреть что-либо, внутренне напрягся в ожидании утра, все же сказал:
– Можем что-нибудь в интернете посмотреть.
– Что скажете насчет клевого турецкого фильма? – предложил Гурджиев.
– Турецкого? – кроме кофе, Нино ничего клевого турецкого не смогла вспомнить.
– Иви бир фильм, – Рай похвалил подобно сладкой пахлаве, – чок иви бир фильм!
Нико только пожал плечами и вывернул нижнюю губу – мол, мне все равно. Единственное, от слов Рая ему захотелось есть.
– А ну-ка, посмотри, Нино ханум, – Гурджиев сказал, – есть где-нибудь «Дорога»?[4]
Нино набрала текст на клавиатуре лэптопа, вгляделась в экран.
– Сколько, оказывается, этих «Дорог», – удивилась Нино, глазами пробежала список выстроенных на экране фильмов с одним и тем же названием, развернула лэптоп к Гурджиеву: – Мы эту «Дорогу» ищем?
На раскрытом постере фильма небритый усатый мужчина в кепке нес на спине женщину, у которой на голове был платок, а на плечах – накидка с бахромой. Черная кепка мужчины тоже была обвязана сверху платком в цветочек. У обоих головы были посыпаны снегом, а лица были озабочены. Видно было, что они переживают из-за одного и того же, но по совершенно разным причинам. Мужчина смотрел вперед, куда-то в пространство, женщина – вниз и слегка вбок – в вечность.
Гурджиев прищурился, на секунду прекратил теребить ухо Фуко, вгляделся в постер издалека.
– Ай сагол, Нино ханум! – сказал он. – Сенде сагол!
Между тем «Дорога» оказалась не таким крутым фильмом, как рекламировал Гурджиев. По крайней мере, Горозии не усмотрели никакой крутизны в истории нескольких несчастных узников, которых на неделю освобождают из турецкой тюрьмы: возвратившийся домой Сейт-Али узнает, что жена загуляла. А ее родственники заперли ее, как собаку, в подвале, чтобы Али убил ее и смыл позор с семьи… На другого узника, Мехмеда Салиха, который отбывает наказание за грабеж, семья жены валит вину за смерть шурина, которого полиция убила при ограблении. Мехмед безуспешно пытается оправдываться. В конце убегает вместе с женой Эмине на поезде, но их настигает родственник Эмине и убивает обоих… Еще один узник – Омар, возвращаясь в родную деревню, решает прокрасться через границу, но накануне пограничники убивают его брата контрабандиста, и т. д. и т. п. Мало того, что полно убийств и насилия, так еще и все герои фильма какие-то выцветшие, несчастные и безнадежные, и все подернуто желтоватым налетом.
В отличие от Горозий, турецкий блокбастер так увлек Гурджиева, что тот до самого конца он не мог оторвать взгляда от экрана, только тихо охал и сжимал кулаки. В конце даже прослезился. Горозии сочли, что Рай переживает за героев фильма, хотя у того просто глаза устали вглядываться в экран лэптопа.
Утреннее преображение
Утром, лежа в кровати, Нино заметила, что только что проснувшийся Нико одним глазом не то удивленно, не то отчужденно смотрит на нее, будто сам еще не понимает – проснулся он или нет.
– Давай быстрее! – прошептала Нино.
Нико потер глаза кулаками, как в детстве, когда его поднимали в школу, и спросил сонным голосом:
– Сколько времени?
– Восьмой час.
Ответ тоже как будто из детства… Из открытого окна доносился шум машин с проспекта Руставели. Перед домом щебетали спрятавшиеся в деревьях птички. Город просыпался. Было еще прохладно. Эх, сейчас бы еще поспать… Вдруг Нико вспомнил про вчерашнюю историю. Вспомнил, что этим утром они похищают человека, и сразу же очнулся.
Когда он вышли в гостиную, Гурджиев уже был на ногах, кровать убрана. Видимо, утренний тай чи только что завершился – на слегка раскрасневшейся лысой голове блестели крошечные бисеринки пота. Он стоял боком к окну, смотрел на улицу. Он был одет в кремовые шорты, белую майку и был босиком, его поза выражала спокойствие и надменность. Или Нико это только показалось? Видно, что Рай полностью собрался, как опытный полководец перед боем. Рядом стоял Фуко, как верный оруженосец. Оруженосец выглядел слегка растерянным – не понимал, что происходит.
– «Брабус» на месте, – сказал Гурджиев через плечо, повернулся и потопал к прихожей.
Остальное Нико завершил про себя: «Значит, сейчас Нугзар спустится по лестнице!»
Горозии молча последовали за Гурджиевым. Тот слегка приоткрыл дверь, одним глазом глянул на лестничную площадку и, не поворачиваясь к Горозиям, поднял в воздух указательный палец и прошипел: «Тс-с!»
Фуко удивленно поднял одно ухо – смотрел то на Рая, то на Горозий.
Вдруг все разом посмотрели на потолок – услышали, как на верхнем этаже закрылась дверь, а затем раздались шаги на лестнице.
Гурджиев глубоко вдохнул, подождал несколько секунд и резко открыл дверь. Спускаясь по лестнице, Нугзар Чикобава резко остановился, посмотрел Гурджиеву в глаза. Тот только этого и хотел – встретил взгляд Нугзара и зачавкал губами, подобно грызуну. Нугзар, управляемый взглядом Гурджиева, вдруг потерял вес, как космонавт; взлетел с лестницы на несколько сантиметров и начал в полете снижаться к Гурджиеву. Удивление и страх у него быстро переросли в отупение почти магического характера. Тем временем лестничную площадку заволокло густым, тяжелым, серебристо-серым туманом. Легкий ветерок откуда-то донес запах жареной картошки.
Фуко удивленно поднял одно ухо – смотрел то на Рая, то на Горозий.
Вдруг все разом посмотрели на потолок – услышали, как на верхнем этаже закрылась дверь, а затем раздались шаги на лестнице.
Гурджиев глубоко вдохнул, подождал несколько секунд и резко открыл дверь. Спускаясь по лестнице, Нугзар Чикобава резко остановился, посмотрел Гурджиеву в глаза. Тот только этого и хотел – встретил взгляд Нугзара и зачавкал губами, подобно грызуну. Нугзар, управляемый взглядом Гурджиева, вдруг потерял вес, как космонавт; взлетел с лестницы на несколько сантиметров и начал в полете снижаться к Гурджиеву. Удивление и страх у него быстро переросли в отупение почти магического характера. Тем временем лестничную площадку заволокло густым, тяжелым, серебристо-серым туманом. Легкий ветерок откуда-то донес запах жареной картошки.
– Иди ко мне, хабиби… – Гурджиев бормотал, раскрыв руки, будто собирался заключать хабиби в объятия, – иди к папочке… иди… иди…
И Нугзар с расширенными глазами молча летел к Гурджиеву. Видно было, что вовсе не хочет обняться с папочкой, но управляющая им сила превосходит его волю.
Нино молилась, чтобы не высунулся кто-нибудь из соседей. А Нико захотелось спрятаться в кладовке.
Гурджиев вышел на лестничную площадку – встретил Нугзара с распростертыми объятиями. А тот смиренно припал головой к сердцу Гурджиева. Без сил, как подрубленный. Не подхвати его Гурджиев, точно грохнулся бы на пол. Не разжимая объятий, Рай затащил Нугзара в квартиру, усадил на пол, прислонил спиной к стене и закрыл дверь.
Все произошло так быстро, Горозии и оглянуться не успели. Стояли на месте как вкопанные. Все действо они наблюдали, как кино. Туман только сделал картинку еще более киношной. А запах жареной картошки возбужденный мозг Нико превратил в приятный аромат соленого попкорна.
Сидевший на полу Чикобава поднял глаза на Горозий и схватился за сердце. Открывал рот беспомощно, как выброшенная на берег рыба. Гурджиев дал ему затрещину. Чикобава сжался, в уголках рта выступила пена.
– А ну-ка! – Гурджиев еще сильнее заехал ему по лицу. – Без фокусов!
В ответ Нугзар издал долгий хрип, постепенно смягчился, обессилел и обмяк… губы сразу почернели, глаза налились кровью, голова упала набок. Лицо быстро распухло и приняло баклажанный оттенок. Гурджиев склонился, эффектно повторил расхожий киножест – зажал сонную артерию Нугзара указательным и средним пальцами. Какое-то время постоял в таком положении, затем произнес: «Мда-а», а про себя с сожалением подумал: «Я часть той великой силы, что вечно хочет добра и вечно совершает какую-нибудь хуйню». Даже в таких ситуациях Гурджиев оставался поэтом.
Увиденное насколько потрясло Нико, что он как только на месте не заскакал. Нино выглядела спокойнее. Спокойствие ее было напускным – ее мозг клокотал, разум безрезультатно искал выход из создавшейся ситуации. Все молчали. Даже Фуко все это время лишь махал хвостом. Нико первым не выдержал, тихо спросил:
– Умер?
Гурджиев подбоченился. Видно было, что он не ожидал такого развития событий. Задумал одно, а получилось совсем другое. По крайней мере, такой вывод сделал глядевший на него Нико. Во всемогуществе Гурджиева в ту секунду даже Нино стала сомневаться.
– Возможно, так лучше… – Гурджиев глянул на окаменевшего Чикобаву и сказал: – Паниковать не надо. Я контролирую ситуацию.
Нино передернуло. Вдруг она увидела, как почерневший и скособоченный Нугзар приходит в себя, его глаза приоткрылись.
Фуко заскулил, лизнул Нугзара в лицо.
– Фуко, фу! – скомандовал шепотом Нико. – Ко мне!
Собака не послушалась, но лизать лицо Чикобавы перестала.
Гурджиев вдруг сел на корточки, заглянул в Нугзару в кроваво-красные глаза:
– Ты жив?
Тот ничего не ответил.
– Слышишь меня? – снова спросил Гурджиев.
Тот заморгал глазами.
– Можешь говорить? – допытывался Гурджиев.
Вскоре изо рта Чикобавы глухо раздалось:
– Могу.
У Гурджиева заблестели глаза. Взгляд у него сейчас был такой чистый и наивный, что, казалось, кинь ему сейчас мячик, он начал бы чеканить его носом, подобно цирковому тюленю. Было видно, что сейчас он скорее импровизировал, чем действовал по какому-то плану, совсем как его любимый Хаус.
Вдруг в брюках Чикобавы запищал мобильный. Нино чуть не завопила. Гурджиев не растерялся, быстро достал из кармана Нугзара аппарат и поднес экран к его глазам, спросив:
– Кто?
– Мой водитель, – захрипел Нугзар.
– Посмотри мне в глаза! – Гурджиев четко и с выражением произносил каждое слово. – Ты сейчас спокойно скажешь водителю, что скоро спустишься. Понял?
– Понял.
Гурджиев нажал на кнопку, приложил мобильный к щеке Нугзара.
– Скоро спущусь, – сказал Нугзар.
Гурджиев отключил аппарат, велел Чикобаве:
– Встань и иди!
Тут он чуть хватанул, Чикобава даже не пошевелился.
Гурджиев, быстро оценив мифологичность всей этой сцены, спросил помягче:
– Можешь ходить?
Тот в ответ вывернул нижнюю губу. Рай помог ему встать.
С такого близкого расстояния Нино впервые смотрела на Нугзара Чикобаву. Ростом он был чуть ниже Гурджиева. В прихожей Горозий он стоял, как маленький памятник. Ухоженным телом, узкой талией и плечами шире талии походил на статуэтку «Оскара». Симпатичный, изящный мужчина. Только его распухшее лицо баклажанного цвета все портило.
– Ты сейчас уйдешь… – говорил Гурджиев, смотря Нугзару в лицо и кладя мобильный в карман его брюк; говорил очень медленно, не только между словами делал паузы, а сами слова как-то растягивал: программировал или гипнотизировал Чикобаву, – и никому не расскажешь о том, что случилось здесь. Сегодня вечером придешь один и принесешь один миллион евро. Понял?
– Понял, – прохрипел Нугзар, еле ворочая языком. Гурджиев открыл дверь, выглянул на лестничную площадку, затем отошел в сторону – дал Нугзару пройти:
– Иди.
Нугзар Чикобава тяжелым шагом вышел на лестничную площадку, медленно побрел вниз по лестнице… Гурджиев закрыл дверь, быстро повернулся и направил указательный палец на Горозий, как пистолетное дуло:
– Вот вам и миллион!
3
Шоколадные усы
Все произошло настолько по-идиотски, что Горозии сразу поверили, что Нугзар Чикобава принесет миллион. О том, что тот же Чикобава мог создать им проблемы, причем серьезные, они как-то не подумали.
Нино тотчас же твердо решила, что с работы уйдет. Что ни говори, женщине ее типа нечего делать в мэрии Тбилиси. Тем более в отделе спорта. Карабкаться по горам карьерного роста она так и не научилась. Нет, просто нечего ей там делать, тем более что у нее такие большие голубые глаза и меланхоличный взгляд. А Нико думал, почему не попросили больше. После того как операция прошла как по маслу, миллиона ему показалось маловато. Радовали лишь, что в условиях нынешнего мирового кризиса этот миллион по своей покупательской способности приравнивался почти к двум. Одному только Гурджиеву было наплевать, что принесет Чикобава – деньги или проблемы.
Нико пошел на кухню, включил электрический чайник, открыл «Нутеллу» и принялся делать бутерброд. Нино села на стул и закурила. На улицу она не выглядывала, чтобы не увидеть случайно баклажанного цвета лицо Чикобавы. На кухне и так держался тяжелый запах собачьего корма и помойки. Из окна меж тем как на ладони видно было, как Чикобава с трудом вышел из подъезда, открыл дверь «Брабуса» и тяжело опустился на заднее сиденье. Не чувствуя вони, Нико старательно и бережно намазывал «Нутеллу» на кусок хлеба, как художник наносит мастихином краску на холст.
На кухню заглянул Гурджиев. Поверх майки он надел кремовую рубашку с короткими рукавами, на ноги – старые кроссовки Нико со стоптанными задниками. Он держал Фуко за ошейник. Собака стояла рядом и нехотя помахивала хвостом.
– Пойду с Фуко погуляю… – сказал Гурджиев и тут же добавил: – Заодно и мусор вынесу. – Видимо, вонь таки ударила ему в нос.
В чайнике зашумела вода. Гурджиев нажал на педаль помойки, вытащил из ведра полный мешок мусора. Нино стряхнула пепел с сигареты в пепельницу и про себя отметила, насколько безволосы желтовато-белые ноги Гурджиева, будто он только что их побрил.
– Скоро вернешься? – спросил Нико, не поднимая головы.
– К Мамадавити[5] сходим… – Гурджиев завязал пакет, – потом не знаю, может, еще выше поднимемся.
– Тогда возьми ключ, – сказал Нико, – может, мы тоже выйдем.
Нино слегка вздрогнула и удивленно посмотрела на мужа. Он все так же вдохновенно, как художник, мазал кусок хлеба шоколадной пастой. В словах Нико ничего удивительного не было. Но в тембре его голоса Нино уловила какую-то странную беззаботность.
– Надеюсь, что не задержитесь допоздна… – при выходе с кухни Гурджиев засюсюкал, как ребенок, – и не оставите меня вечером одного наедине с миллионом.