— Господь с нами — сказал я — я думал, ты на Дону, хлеб пашешь. Или в наемники пошел, в боевые эскадроны… с твоей биографией тебе-то можно…
— Есть куда более важный фронт, синьор.
— Куда мы едем?
— В монастырь. Сами все увидите. Я там живу.
Поняв, что бывший урядник и бывший мой телохранитель, который спас мне жизнь в Персии во время покушения ничего не скажет, я переключился на другую тему.
— Так все-таки, Тихон, если не мафия, так кто? Кстати, тебя как тут зовут?
— Люди зовут меня Витторио, синьор вице-адмирал. Эти люди… я думаю, что они связаны с Католической церковью.
— С церковью?
— Да, синьор, с церковью. Вероятно, это послушники какого-то монастыря, которые не первый раз занимаются подобными делами. Что вы сделали с теми двоими, которые пришли за вами?
— Один убит. Второй — возможно, остался жив, у меня не было ни времени, ни желания проверять.
Тихон кивнул, не отрывая глаз от дороги
— Это хорошо. Те, кто убивает, богохульствуя — заслуживают смерти. Третий в багажнике, как приедем — расспросим…
— Зачем они пошли на это? Они следили за мной?
— Нет… следили другие, они поняли, что вы что-то знаете, поняли, что вы не отступите и будете копать дальше и решили пригласить убийц, чтобы убить вас. Узнаем… с Божьей помощью, все узнаем…
Последние несколько километров нам пришлось пробираться по натоптанной на горном склоне дороге… асфальт тут когда-то был положен, но сейчас он был разбит вдребезги и его никто не чинил. Тихон управлял Ланчией уверенно, на скорости проходил слепые поворот, оставляя за собой тучи пыли, было видно, что он не раз и не два едет пор этой дороге и точно знает, где и на какой угол надо повернуть руль. Я, даже на полураллийной машине с самоблокирующимся дифференциалом — не рискнул бы ехать так по незнакомой дороге.
Монастырь вырос перед нами внезапно, его ворота были сразу за одним из поворотов. Высокие, несколько метров ворота, старое, потемневшее от времени дерево, замшелый камень стен, заржавленные петли, высотой с половину человеческого роста — старинные, кованые, очень редкие. Наверху, на стенах — явно дорожка для стражников, через равные промежутки в стенах — бойницы, чтобы можно было держать оборону. Это не выглядело монастырем в современном го понимании, такие монастыри я видел на Восточных территориях, это были не только монастыри — но и военные аванпосты, не раз и не два в их крепких стенах скрывались верующие, пережидая набег исламских экстремистов.
Тихон нажал на клаксон — и резкий его звук распорол благословенную тишину этого горного места. Монастырь стоял на вершине горы, и к нему просто так было не подступиться ни с одной стороны.
Дверь открылась, навстречу вышел монах. В черной сутане, подпоясанный простой веревкой, как делают только самые нищенствующие католические ордена[26]. Но я заметил кое что, что простой человек вряд ли бы заметил. Прорез — на сутане сбоку. Как раз там, где обычно бывает подмышечная кобура для пистолета.
Интересные тут монахи.
Привратник подошел к машине, пристально вгляделся.
— Да хранит тебя Господь, брат Витторио — наконец сказал монах по-русски — кто это с тобой.
— Друг.
— Русский?
— Да — ответил я за новоиспеченного брата Витторио и тоже по-русски
Удивительно — но этого простого слова, сказанного по-русски, оказалось достаточно — брат-привратник отступил и махнул кому-то. Я даже уже и не удивился — не исключено, что все это время мы находились под прицелом пулемета, смотрящего на нас из одной из бойниц.
Мы въехали внутрь, в темный, поросший аккуратно скошенной травой двор. Тихон, он же брат Витторио — ехал уверенно, мы проезжали мимо небольших групп братьев, послушников, кто-то трудился, кто-то отдыхал — и у одного монаха, кто выглянул из какого-то невысокого, двухэтажного, с большим крыльцом здания я увидел автомат Beretta ARX-160, которым не была еще перевооружена вся итальянская армия, ее получали только десантники и части первой готовности.
— Нельзя открыто носит оружие — сказал Тихон — только ночью, и то осторожно. Мы знаем, что они могут следить с неба.
— Кто они?! Что, ко всем чертям здесь происходит?!
— Немного терпения, синьор вице-адмирал, сами все поймете.
Машины здесь содержались как лошади — под огромным навесом на дворе, их было намного больше, чем нужно для такого монастыря — штук двадцать. И машины эти — были не такие, какие ожидаешь встретить в монастыре. Уж в чем в чем — а я то в машинах разбираюсь. Все они — начиная от маленькой Альфа-Ромео и заканчивая вон той Ламборгини 4x4 подобраны по одному принципу. Максимум незаметности и максимум мощи. Я не удивлюсь, если вон на той, с виду маленькой Альфа-Ромео — стоит самый мощный из возможных мотор, трехлитровый, с двойным турбонаддувом, мощностью двести шестьдесят сил. Да и Ланчия Дельта-Интеграле, на которой мы приехали — не относится к категории простых и доступных машин, это уличный боец, стритфайтер. Работая в сфере безопасности, я привык к лимузинам и огромным североамериканским внедорожникам, а вот для Италии с ее горными дорогами и узкими улочками городов — это, наверное, самый оптимальный выбор из возможных.
К нам подошли трое братьев, ни у одного из них не было оружия — но я знал, что оно у них было, чувствовал. Просто прячут. Да и… не бывает в нормальном монастыре столько монахов примерно одного возраста… я не видел тут ни стариков, ни молящихся, ни туристов. Да, неладно что-то с этим монастырем, неладно.
— Слава Богу! — сказал один из подошедших монахов
— Да, слава Богу, брат. Там, в багажнике один из этих, забери. В трапезной осталось от завтрака?
— Осталось, брат, тебе оставили…
Эти — не обратили на меня ни малейшего внимания. Видимо, тот, кто был впущен внутрь — априори признавался своим.
— Идемте, синьор. Сюда, трапезная здесь. Потрапезуем, чем Бог послал.
Когда мы шли к трапезной — тому самому двухэтажному зданию внутри двора — я не удержался и обернулся. Трое братьев не особо церемонясь, вытаскивали из багажника Ланчии связанного человека…
По трапезной — это если пользоваться местной терминологией, так то это столовая для личного состава части — можно много чего узнать, если знать, что смотреть. Количество посадочных мест, чистота, вольнонаемный или нет обслуживающий персонал, наличие отдельных мест для офицеров, меню. Здесь — чем больше я смотрел, тем больше убеждался, что это никакой не монастырь.
Старинные, темные скамьи и низкие столы — за ними неудобно сидеть, они такие, потому что в Средние века люди были намного ниже нас. Большое темное распятие на чисто выбеленной стене — распятье деревянное, и видно, что вышло оно из-под резца мастера. Раздаточное окошко не как в военной части — ты заходишь на кухню и черпаешь черпаком из котлов, ни в одной военной столовой такого нет. Чистота и порядок, типичные как для военной части, так и для монастыря, повара тоже в сутане, в углу — как дрова — стоят два прислоненных к стене автомата, прикрытых тряпкой, никакого меню нигде не вывешено, посуда чистая, вода — только холодная, горячей нет. В те времена, когда строилось это сооружение — горячая вода из-под крана не относилась к числу обязательных удобств.
Подносов не было, мы подошли к одному из котлов и зачерпнули черпаками суп. Суп был типично местный, острый и фасолевый, с какими — то овощами, очень наваристый — не суп, а почти что пюре. Хлеба к супу не было — в Италии едят не так много хлеба, потому что здесь, на этих неудобных для возделывания почвах растет немного зерна. Зерно экспортируют из Африки[27], а здесь — выращивают виноград, фрукты и маслины.
Суп мы съели в полном молчании, ложки были старые не алюминиевые, а из нержавеющей стали, с каким-то вензелем. Пошли за вторым — это были мясо с приправами — хорошо, кстати, живут, на завтрак — мясное блюдо. Было и третье — морепродукты, в Италии весьма популярная вещь, профессия рыбака здесь одна из самых почитаемых. Вина никакого не было, вместо вина мы запили завтрак монастырским пивом — очень густым и сытным. Не тем, что в бутылках продают — а настоящим, живым пивом.
— Мда… — сказал я, когда мы покончили с пивом — если вы тут так завтракаете, то как же вы ужинаете?
— Мы обычно не ужинаем — сказал Тихон — у нас трапеза бывает два раза в день, и мы держим пост. К тому же — я не ел два дня.
— Зачем? — удивился я
— Не хотел лишних глаз. Лучше всего — если в Риме тебя никто не видит и не слышит, если ты — невидим как тень. Пойдемте.
Выйдя из трапезной, мы перешли в другое здание, пошли по узким, темным коридорам с высокими потолками. Через равные промежутки в выбеленной стене были грубые, деревянные двери, все это походило то ли на тюрьму, то ли еще на что. На тюрьму — потому что я уже был твердо уверен, что это не монастырь.
Перед одной из дверей, на которой не было никакой метки, никакой таблички — Тихон остановился, постучал — и открыл ее, не дожидаясь разрешения. Сам шагнул вперед — весьма любезно с его стороны, хоть меня тут и накормили, но это не повод терять бдительность.
Кабинет. Или келья — но это неважно, разница в деталях. Икона Пресвятой Богородицы в углу, перед ней — горит масляная лампадка, сама икона — не меньше чем столетнего возраста, обделана медью. Не столе — ноутбук последнего поколения, но провода подключения сети — не видно. Керосиновая лампа — на столе.
Человек, который встал навстречу нам — сильно поседел и осунулся, его было почти не узнать. Но я его узнал.
— Слава Богу.
— Слава Богу — сказал и я, потрясенный тем, кого я здесь увидел — это вы, господин генерал-лейтенант?
— Уже нет, сударь. Перед вами — аббат Марк. Настоятель сей священной обители и скромный слуга Господа нашего. Да святится имя его.
— Да святится имя Его — повторил Тихон.
С генералом Габриеляном Дро Аташесовичем меня познакомил Кордава, он не сидел в Тегеране, но приезжал и не раз. Опытный контрразведчик по профессии, он служил в Главном разведывательном управлении Генерального штаба, имел самое непосредственное отношение к замирению Висленского края, его командировали туда точно так же, как и Кордаву — ко мне, в Персию. После того, как я уехал из страны — больше я ничего не слышал о генерале.
Оказалось, что генерал долгое время работал в Висленском крае. И там он — раскопал нечто такое, что выходило за все возможные рамки. Он не сказал — что именно он раскопал. Но это — заставило его уйти из армии и стать священником. Настоящим священником.
Вот только — не Римской Католической — а священником Православной Церкви.
Православная церковь — совершенно особая церковь, в САСШ ее многие путают с Римской Католической и удивленно спрашивают, почему эти две церкви разъединены — но тому есть глубокие причины. Причины эти — в ересях.
Ереси — сопровождали Римскую Католическую Церковь почти все время ее существования. С ними боролись, боролись очень долго, существовала Святая Инквизиция — и она внесла в жизнь Европы не смерть и мракобесие — а просвещение. Мало существует на земле столь оболганных институтов, как Святая Инквизиция. В Испании, вопреки общепринятому мнению, на кострах за все время существования Инквизиции сожгли намного меньше людей — чем только за один год в Германии. Германия буквально обезлюдела во время чисток, предпринимаемых безумными приверженцами Реформации, можно было ехать целый день и не встретить ни одной женщины — всех сожгли. То же самое — Богемия, Швейцария. Возьмите карту распространения религий, наложите на нее карту, на которой отмечены места процессов над ведьмами — и узнаете правду. Именно Реформация, люди, поправшие Веру Христову — ответственны за массовое безумие. И даже в САСШ — ведьм сжигали еще в восемнадцатом веке, причем судили ведьм — ученые Гарвардского университета.
В России — происходили не менее страшные вещи. Раскол. Безумное внедрение Библии никонианского образца. Массовые казни, сожжения, ссылки — только в двадцатом веке удалось прекратить это безумие и вернуться к Слову Христову. Наградой нам стали — Царьград и Иерусалим.
В двадцатом веке — стали рушиться нравственные заповеди Римской Католической Церкви. Папы начали выступать с покаяниями. К причастию стали допускать содомитов — а кое-где содомитов стали допускать и к служению. Стараясь угнаться за странами, давно отрекшимися от Бога — такими как САСШ — Римская Католическая Церковь все увереннее шагала в пропасть всепрощенчества, оправдания греха, толерантности.
Русская православная церковь, триста лет хранившая Истину Христову в преследованиях Раскола — осталась последней из мировых христианских конфессий, что решительно отвергла идею толерантности и всепрощенчества. В восемьдесят третьем году в числе прочих документов очередной Поместный Собор принял заявление, согласно которому вся территория САСШ признавалась находящейся под властью дьявола, а тогдашний президент САСШ Фолсом — еретиком, действующим волей Сатаны. С тех пор — Русская Православная церковь начала и не прекращала вести войну за спасение людских душ североамериканцев от сатанинской власти и ухищрений. Эта борьба велась на территории самих Североамериканских Соединенных штатов — десятки священников каждый год ехали туда, чтобы нести заблудившимся в дьявольской тьме людям Слово Божие, учить из жить не во грехе. Их арестовывали, высылали, обвиняли в шпионаже, иногда даже убивали — но они ехали, потому что таков был их долг.
Относительно Европы — никаких специальных документов по поводу Римской Католической Церкви не принималось. Но и экуменического общения — не было, в Москве и Риме (даже не Ватикане) были небольшие представительства, только для решения каких-то текущих вопросов. Никакого обмена священниками, никаких курсов и стажировок, ничего. Однако — территория, окормляемая священниками из Рима — сатанинской не признавалась.
По слухам, которым я никогда не придавал значения, в составе Русской Православной Церкви существовал глубоко засекреченный Орден Безмолвия, призванный бороться с проникновением сектантов, сатанистов и прочей нечисти на Русь, а так же — нелегально действовать за границей, искореняя зло и ересь любыми возможными способами. Любыми — это значит, вообще любыми. Тем более, что было кому — в монастыри, в скиты — уходили те, кто сжег свою душу в Бейруте в девяносто втором, до этого — в польских рокошах, на территориях. Вот сейчас — в Персии. По сути — это были здоровые еще мужики, часто и пенсию выслужившие год за два и год за три с огромным опытом участия в локальных войнах, с привычкой к оружию. К монастырям на Дальнем Востоке не подходили не только хунхузы, беглые каторжане и прочие разбойники — по слухам и ниндзя, японские лазутчики — предпочитали не лезть на рожон. Но я никогда не думал, что встречу в центре Европы, в Италии — полностью православный монастырь, в котором собрано до ста человек вооруженной братии как раз из таких — готовой к немедленным действиям и, судя по тому, что произошло со мной — активно действующих, по крайней мере, в Риме. Никак не ожидал — что встречу такое.
Но это — было. Я видел в келье католического монастыря, оказавшегося православным, а рядом со мной сидел человек, который дважды спас мне жизнь: тогда, в Персии и сейчас, в Риме. А напротив меня — сидел человек, который весьма ценился в контрразведочном отделении и и участвовал в подавлении польского рокоша. И этот человек — тихим голосом и с глазами, полными внутренней веры и убеждения — говорил об Апокалипсисе…
— В средние века жил некий Мишель Нострадамус, многим позже ставший известным как пророк. Интерес к его пророчествам не угасает и до сих пор, они зашифрованы, и толковать их можно довольно широко. В одном из катренов — неправильных четверостиший с пророчествами — Мишель Нострадамус написал следующее
После смерти очень старого Папы
Будет избран римлянин цветущего возраста,
Его обвинят в том, что он ослабляет святой престол,
Он долго продержится, его дело будет опасным.[28]
Существует и еще одно пророчество, приписываемое некоему Малахии Ирландскому, но по мнению некоторых исследователей — относящееся к временам Средневековья. Это пророчество касается лишь пап — преемства пап на троне. Автор этого пророчества дал характеристику каждому из пап, причем очень своеобразно — кличками. По его мнению — пап будет всего лишь сто двенадцать — и позволю вам напомнить, что сейчас на троне — сто одиннадцатый папа.
По мнению Малахии или того, кто прикрылся его именем — сто десятого папу будут звать «тяжело работающее Солнце». Сто десятым папой стал кардинал из Висленского края Кароль Войтыла, которого сразу после интронизации пытались убить. Кому то очень не нравилось, что на трон Римской Католической Церкви воссядет папа, который происходит из области, находящейся под управлением Русского Престола. Тяжело раненый Папа останется жив — но с тех пор перейдет на крайне антирусские позиции и сделает немало для дестабилизации обстановки как в самой Польше, так и в Российской Империи. Не забывайте — покушение на Папу станет спусковым крючком для самого страшного рокоша в Польше за последние сто лет, унесшего десятки тысяч жизней.
Сто одиннадцатый папа — ныне правящий архиепископ из Германии — назван Малахией «торжество оливковой ветви». Его избрание стало компромиссом между группировками, сложившимися в кардинальском конклаве за долгое, очень долгое время правления предыдущего Папы. Кардинал Ратцингер очень стар, он старше всех, кто когда-либо избирался Папой, и его избрали, в том числе и по тем соображениям, что жить ему осталось недолго, и за то время, пока он правит — можно будет договориться об избрании настоящего Папы, уже на долгие годы.