Михаил попытался припомнить приличествующий случаю отрывок, да, так и не вспомнив, махнул рукой. Вечером вспомнит. А не вспомнит – так там будет занятие поинтересней. Эх, хорошо б побыстрей добраться до цивилизованных мест. Хотя бы до Рима или Равенны. А там уж и до Константинополя рукой подать. Хороший подарок преподнесет базилевсу, вернее, его матери он, Михаил Склир, когда-то богатый, а ныне, увы, почти разорившийся торговец. Всю свою жизнь торговал ромей живым товаром. Руку набил и глаз – потому сразу и отметил Трэля, верней Никифора. Родители его были видными иконоборцами и слишком честными людьми – не смогли вовремя переориентироваться, когда императрица Феодора под влиянием страшных восстаний многочисленной черни решилась-таки заменить иконоборческие установления Исавров на нечто совсем противоположное. И выиграла! И получила благословение церкви и, что немаловажно, немалые деньги. Михаил Склир, тоже иконоборец, проиграв всю малоазийскую выручку на скачках, тоже, как оказалось, выиграл – предав своего друга Коснтантина Дреза, отца Никифора. Именно он, Михаил, организовал нападение пиратов на корабль, на котором семья Константина возвращалась в Константинополь из Фессалоник. Те и подстерегли добычу совсем недалеко от Смирны, наплевав на весь императорский флот. Тем более что императорский флот в тот день «забыл» о пиратах. Забыл по приказу свыше. Ни один огненосный дромон не показался в море! А разбойники словно это и знали. И почему бы не знать, коли пиратский предводитель Савва Одноглазый был одно время начальником работоргового каравана богатейшего константинопольского негоцианта Михаила Склира?
Славное было дело. И как гладко прошло, на редкость удачно. Константин Дрез был не последним человеком в Византии, и его казнь – даже при явных уликах – явно не вызвала бы одобрения вельмож и просто влиятельных в государстве людей. А так – сгинул и сгинул. Пираты – они такие. Не спросят, кто такой, – быстро головенку открутят. Теперь вот оказалось, что сын Константина жив. Вот он, на кнорре! Он ли? Он, он! Те же глаза, то же лицо, да еще и крестик, сработанный знаменитым мастером Козьмой Левантийцем, тоже, кстати, иконоборцем. Может, не трогать его пока? Хотя – почему бы нет? Все равно рано или поздно – а в цепи заковать придется. Хороший будет подарочек императору, вернее – его окружению. У Константина остались влиятельные родственники, и не только в столице. Теперь можно будет на них нажать, поводить за нос, поторговаться – просто замечательный простор для интриг открывается, жаль, самому только в начале поучаствовать и придется. Ладно, посмотрим сегодня, что за человечек Никифор. Может, и еще куда удастся его приспособить?
Расправив прямоугольный парус, кнорр фриза Адальстана держал курс вдоль выступающего берега Восточной Англии. Погода была солнечной, ветер – попутным, и ничто не предвещало нового несчастья. Тем более что где-то здесь поблизости находился и значительный флот Рюрика Ютландца, «крышевавшего» Адальстана, впрочем, и не только его одного.
Тот же попутный ветер нес на зеленоватых волнах стремительного зверя пучины – драккар «Транин Ланги» под командованием предателя и клятвопреступника Горма. Горма по кличке Душитель. Не так уж и боялся Душитель Ютландца, хоть и ожидал встретить в здешних местах его флот, – старые знакомые они меж собой были, Горм и Ютландец, а уж старые знакомые всегда смогут договориться. Поэтому, не обращая внимания на то появляющуюся, то исчезающую тень кораблей где-то на горизонте, Горм гнал драккар вперед, туда, где на фоне холмистого побережья Англии маячил парус торгового кнорра, недавно замеченного с мачты впередсмотрящим.
– Вот и первая добыча! – потирал волосатые руки Душитель. – Уж ясно – не пустой идет кнорр из Мерсии!
Предчувствуя близкую поживу, его приспешники согласно кивали головами, желая лишь одного – скорей бы.
– Уж я не буду прятать добычу от людей, как делал этот щенок Хельги, – стоя на корме, бахвалился новоявленный морской ярл. – Поделим сразу, по-честному, по справедливости. А уж если попадутся на кнорре девки – достанутся всем!
– Слава великому Горму! – громче всех выкрикнул Приблуда Хрольв. Круглое, похожее на сковородку, лицо его сияло от возбуждения. Ему с умильной улыбкой столь же громко вторил Дирмунд Заика, прикидывая, как бы половчей соскочить из обреченной команды этого авантюриста Душителя. Один корабль – это один корабль. Всякое может случиться. На кнорре, чай, тоже воины найдутся…
– Мы нагоним его вечером, – прикинув расстояние, уверенно заявил кормчий. – Сразу после захода солнца.
– Отлично! – хлопнул в ладони Горм. – Готовьте секиры, ребята!
Солнце садилось за лесистыми холмами Восточной Англии, темнело, и Адальстан направил кнорр ближе к берегу. Не хотелось бы в полной тьме оказаться в открытом море. Ладно хоть были б видны звезды, но ведь, похоже, туманилось.
– Пойдем спать, Никифор. – зевая, позвал юношу ромей. – Заодно сделаю тебе массаж – не будут так ныть ребра.
Трэль неохотно оторвался от зрелища заходящего солнца. Ох уж этот Михаил! Пристал со своим массажем. И так бы прошли ребра, в первый раз, что ли? Тем не менее обижать купца не хотелось, и юноша, стараясь не зацепить ногой кого-либо из спящих прямо на палубе матросов первой смены, осторожно пошел к носу, где, прямо на носовом возвышении, желтел шатер ромейского купца. Вообще-то раньше ромей спал на корме, в одной каюте с Адальстаном. Но вот сегодня, ссылаясь на жару, велел разбить для себя шатер. Что ж, у каждого свои причуды.
Михаил встретил гостя приветливо. Предложил дорогого вина, лично помог снять тунику.
– Ложись на спину, друг мой. – Поставив оловянный кубок на небольшой столик, купец показал рукой на ложе, устланное мягкими овечьими шкурами. – Закрой глаза… расслабься…
Трэль сделал так, как ему сказали, чувствуя, как ловкие пальцы купца забегали по его животу и груди. И вправду – через некоторое время боль стала легче. А ромей не унимался, руки его, словно невесомые птицы, гладили грудь юноши все сильней, с какой-то затаенной страстью…
– Не открывай глаза, – шептал Михаил. – Не надо…
Трэль и не собирался открывать, пока не почувствовал своими губами соленый вкус чужих мужских губ.
– Тьфу!
Отплевываясь, он сбросил с себя тяжелое навалившееся тело. Купец оскалился, словно лишенный добычи волк, и, зарычав, вытащил из-за пояса длинный узкий кинжал…
Поглядев в разъяренные глаза ромея, Трэль увидел там собственную смерть и немедленно выскользнул из шатра.
– Корабль! – вдруг истошно завопил часовой. – Корабль прямо у левого борта!
И тут же с вражеского корабля – приземистого и узкого драккара – полетели на кнорр копья, секиры и стрелы. Трэль отчетливо увидел, как одна из стрел, пронзив обнаженную грудь Михаила, окровавленная, вышла между лопатками. Коварный обольститель упал и, выгнувшись дугою, застыл с быстро стекленеющими глазами.
Умер, подумал Трэль.
Впрочем, особо думать было некогда. На палубу с воплями запрыгивали викинги. Уклонившись от летящей секиры, юноша перегнулся через борт и удивленно вскрикнул. Он узнал корабль! У левого борта фризского кнорра как ни в чем не бывало покачивался на волнах до боли знакомый драккар «Транин Ланги», лучший боевой корабль Сигурда, покойного бильрестского ярла, ныне принадлежащий новому ярлу – Хельги, сыну Сигурда.
– Эй! – дико закричал Трэль прямо в лицо прыгнувшему на борт викингу, в котором почти сразу узнал старого знакомого – Дирмунда Заику. Заика что-то вопил и вращал над головой небольшой палицей. – Эй, Заика! – снова закричал парень. – Это ж я, Трэль. Трэль Навозник. Где Хельги?
– Ах, Хельги? – осклабился Заика. – Т-тебе нужен Хельги? Так отправляйся же к нему, Навозник!
С этими словами Дирмунд Заика ударил вольноотпущенника палицей по голове. Вернее, это он целил в голову, да Трэль не стал дожидаться удара, уклонился и, заехав Дирмунду кулаком в морду, с разбега бросился в воду, благо берег был рядом. Ничего себе, думал он, плывя, если свои так встречают, что же говорить о чужих?
С кнорра в воду прыгали многие, и пираты, похоже, заметили это. Оставив на захваченном судне часть викингов, «Транин Ланги» ходко пошел к берегу.
Похоже, их предводитель знает здесь все мели, подумал Трэль, прячась среди вересковых кустов. Он нарочно проплыл подальше к югу. Кто знает, что там на уме у этих? Что-то не видно средь них ни Хельги, ни толстяка Харальда. Даже худенькая фигурка Малыша Снорри и та не мелькает. Что же со всеми ними случилось? Убили? Да ведь не могли же всех сразу! И что делать потом, утром? Куда идти? Хотя, конечно, главное – спрятаться, а там видно будет. Ведь сдернули же куда-то Ирландец и этот противный рыжий пацан, Вазг. Неизвестно, как Ирландец, а рыжий уж точно никаких языков, окромя родного, не знает. Но ведь ушел же! Значит знал, куда…
С кнорра в воду прыгали многие, и пираты, похоже, заметили это. Оставив на захваченном судне часть викингов, «Транин Ланги» ходко пошел к берегу.
Похоже, их предводитель знает здесь все мели, подумал Трэль, прячась среди вересковых кустов. Он нарочно проплыл подальше к югу. Кто знает, что там на уме у этих? Что-то не видно средь них ни Хельги, ни толстяка Харальда. Даже худенькая фигурка Малыша Снорри и та не мелькает. Что же со всеми ними случилось? Убили? Да ведь не могли же всех сразу! И что делать потом, утром? Куда идти? Хотя, конечно, главное – спрятаться, а там видно будет. Ведь сдернули же куда-то Ирландец и этот противный рыжий пацан, Вазг. Неизвестно, как Ирландец, а рыжий уж точно никаких языков, окромя родного, не знает. Но ведь ушел же! Значит знал, куда…
Трэль вдруг вздрогнул, повернувшись к морю. На фоне черных волн пылал неестественно яркий костер, и желтые языки пламени, казалось, лизали небо. Это горел кнорр, торговое судно неудачника Адальстана. Что сталось с ним – о том сейчас думать не хотелось, что же касается ромейского купца Михаила, то туда ему и дорога. Трэль поежился – все-таки ночью было довольно прохладно. Интересно только, врал этот Михаил про родителей или нет? Ну, пока можно считать, что врал, – все равно от этих знаний в ближайшее время не будет никакого толку. А вот на будущее… На будущее нужно запомнить. Константин Дрез. Клавдия. И этот… Козьма… Козьма Левантиец.
Всю ночь пираты ловили и добивали уцелевших. Немало «кровавых орлов» вылетело этой ночью из растерзанных спин несчастных фризов. Страшные крики уцелевших, казалось, должны были привлечь на побережье всю королевскую стражу. Если, конечно, в этой местности был король и его воины не боялись злых демонов ночи. Никто так и не пришел. Видно, не было здесь короля, либо воины были трусливы.
А пираты ушли еще до восхода. Напоследок здоровенный верзила в алом плаще, сняв шлем, с видимым удовольствием осмотрел дело своих рук. Трэль узнал его, даже не особо присматриваясь. Верзила Горм, из бывших викингов Хастейна. Так вот, значит, кто командует теперь лучшим кораблем Сигурда! А о судьбе Хельги и его друзей можно теперь строить лишь самые печальные предположения.
Утром, когда вокруг защебетали, запели птицы, Трэль выбрался из кустов и, накинув на себя чей-то сорванный плащ, погруженный в невеселые мысли, побрел, не особенно-то выбирая направление, проще говоря – куда глаза глядят. А глаза глядели на дорогу. Укатанную, наезженную, широкую, видневшуюся за соседним холмом. Да, дорога была. Куда она только вела?
– Я знаю, он был здесь. – Магн подложила под голову руки и уставилась в голубое небо с редкими бегущими облаками, белыми-белыми, словно первый снег в горах Халогаланда. Они с Хельги, обнаженные, лежали в копне свежего сена, и легкий ветерок, обдувая разгоряченные любовью тела, приносил свежий запах лаванды и мяты.
– Кто – он? – привстав на локте, переспросил Хельги, стыдливо любуясь высокой грудью девушки. – Который раз ты говоришь мне об этом, так ничего и не поясняя.
– Придет время – и ты узнаешь, – улыбнулась Магн, жутко красивая, словно древняя жестокая богиня.
Хельги не мог бы сказать, что за чувство охватывало его при виде этой странной – не от мира сего – девчонки. Была ли это любовь? Скорее, нет. Он любил Сельму, любил чисто и безоглядно, той самой любовью, трепетной и нежной, которую воспевают скальды. Что же касается Магн… Нет, здесь было другое. Молодой ярл не чувствовал стыда – в конце концов, ярлу дозволялось иметь несколько жен, и он ничуть не считал произошедшее изменой, да это и не было изменой, как не были изменой отношения с наложницами. Правда, Магн была не наложница… И от одного ее взгляда Хельги терял над собой контроль, взгляд этот проникал в самые глубины сознания, в самую душу. И тогда в голове снова – как и когда-то – начинали бить барабаны и ужасный скрежет уносил сознание Хельги в такие высоты, с которых, казалось, не было возвращения. Но он все-таки возвращался – и не помнил, что он делал с Магн или, скорее, Магн делала с ним. Ему иногда казалось, что девушка часто смотрит словно бы сквозь него и, обращаясь, адресует свои слова вовсе не ему, Хельги, а кому-то другому. Странное это было чувство. Странное и тягостное. И немножко страшное.
– В монастыре никого не убивали? – внезапно, как и всегда, поинтересовалась Магн. Странный вопрос. Убивали ли кого-нибудь в монастыре? Да вроде пока нет. Если только рядом… – Рядом? – резко напряглась Магн. – Расскажи.
– Да что тут рассказывать? – Хельги пожал плечами. – Третьего дня монахи нашли у дороги два мертвых тела – какого-то паломника и рыжего мальчишку. Да мало ли их здесь, паломников и мальчишек.
– Да, пожалуй, это не то, – согласилась Магн. – А может, и то… – задумчиво произнесла она. – Не знаю пока…
Девушка резко прижалась к Хельги всем телом и дразняще провела ладонью по его животу.
– Что ты лежишь, словно колода? – прошептала она. – Я же все-таки женщина…
Двое крестьян – зависимых от монастыря лэтов, – ругаясь, грузили в телегу трупы – худого парня, по виду паломника, и рыжего мальчишки, похоже, не местного. Погрузив, присели отдохнуть в тени кустов дрока, один достал плетеную флягу, сделав долгий глоток, протянул другому:
– Хороша водица!
– Лучше б там у тебя был добрый эль, дядюшка Эрмендрад, – тоже отпив, усмехнулся тот. – По-моему, – он понизил голос, кивая на трупы, – зря мы тут с ними толчемся. Закопали б здесь, не говоря худого слова, монахи прочли бы молитвы, какие надо… Я прав, а?
– Неправильно говоришь, братец Оффа, – покачал головой Эрмендрад. Он был постарше, этакий типичный крестьянин себе на уме, одетый на первый взгляд в рвань, но если хорошо присмотреться, и узкие штаны, крашенные в скромный коричневый цвет корою груши и дуба, и такого же цвета туника – все было из добротной шерсти, а пришитые яркие заплатки… вряд ли они скрывали дыры. На ногах у Эрмендрада ловко сидели башмаки из лошадиной кожи, подвязанные на щиколотках крепкими сыромятными ремешками, густые седоватые волосы прикрывал круглый колпак, отороченный заячьим мехом. Морщинистое лицо крестьянина, несколько вытянутое, с чуть длинноватым носом и небольшой бородкой, отнюдь не казалось изможденным. Глубоко посаженные глаза неопределенного цвета выдавали недюжинный, тщательно скрываемый ум. Хоть и был Эрмендрад зависимым лэтом, работал на монастырь несколько дней в неделю, но и свою землицу не забывал: неслись у него и куры, и утки – яиц на оброк хватало, – да и пара коровенок была, и лошадь. А что ж – семью-то кормить надо: жену, Эрдигарду, да шестерых детей, из которых трое старших – вполне в хозяйстве помощники. Как удавалось так вот жить Эрмендраду – довольно-таки зажиточно, – один Бог знал… да еще военный вождь данов. Темными ночами частенько приходили в хижину Эрмендрада тихие неприметные люди – датский херсир хоть исправно платил монастырю дань, все ж таки не рисковал оставить без присмотра ушлого настоятеля. А Эрмендрад богатство свое на показ не выставлял – умен был. Его напарник, молодой парень Оффа, с круглым простоватым лицом и светло-рыжими волосами, смотрел на мир проще: если уродился лэтом – значит, сам Бог велел на монастырь работать.
– Вот смотри, – оглянувшись и не заметив ничего подозрительного, лишь чуть шевельнулись кусты дрока, что и понятно – ветер, продолжал Эрмендрад. – Мы сегодня должны отработать на монастырь от восхода солнца до самого его заката, так?
– Ну, так, – согласно кивнул Оффа.
– А мы тут сколько уже возимся?
– Ууу… – Оффа улыбнулся. – Долгонько… Так ведь, пока лошадь нашли, пока ось чинили…
– Вот то-то и оно. – Эрмендрад наставительно поднял вверх палец и довольно улыбнулся. Что поделать, любил иногда поучить молодежь, была у него такая слабость. – И назад в монастырь торопиться не будем. Явимся к полудню, там, пока яму роем, – и вечер. Вот и день прошел. А завтра в своем-то хозяйстве работы хватит.
– Ох, и умен же ты, дядюшка! – восхищенно присвистнул Оффа. – Вот бы мне этак рассуждать научиться.
– Поживи с мое. – Эрмендрад самодовольно улыбнулся.
Слова его вызвали искренний интерес не только у простоватого Оффы, но и человека куда как умнее и пройдошистей. В кустах дрока, как раз за спиной разговаривающих крестьян, давно уже – как увидел повозку – прятался Конхобар Ирландец. Покинув надоевший кнорр вслед за рыжим Вазгом, он потерял его из виду и, прикинувшись паломником, долго бродил по всем дорогам, пока не наткнулся на трупы. Рыжего Конхобар узнал сразу и в смерть его от разбойников не поверил – нет, тут дело явно не обошлось без черного колдовства Форгайла! Потому, увидев подъезжавшую к трупам телегу с крестьянами, Ирландец даже не стал обыскивать парня, знал – никакого волшебного камня он там не найдет, а на всякий случай спрятался за кустами. Мало ли. Подслушанная беседа несколько позабавила его, но то, что он услыхал далее, заставило резко насторожиться.