Не дожидаясь ответа, импресарио развернулся и двинулся к дальнему концу зала, где светилась вывеска «Милиция». Расталкивая попадающихся на пути людей, я устремилась следом за Фишманом к стеклянным дверям отделения. Запыхавшись, вбежала за ним в участок и первым делом увидела разодетую в соболя даму в темных очках и надвинутой на лоб высокой шапке из лисьего меха. Любительница мехов сидела на стуле, лица ее не было видно, но сжатые в нитку губы с опущенными вниз уголками говорили о крайней степени недовольства.
Рядом с дамой восседал худой бледный юноша с гладко зачесанными назад волосами цвета воронова крыла, необычайно похожий на вампира, какими их изображает массовая культура. На соседнем стуле развалилась рыхлая бритая девица в немыслимом стеганом балахоне. Напротив иностранцев тосковал милицейский майор, вертя в пальцах шариковую ручку. В центре стола белел заполненный протокол. Импресарио перегнулся через стол, подцепил бумагу холеными пальцами, поднес к глазам и без особого любопытства принялся читать.
– Госпожа Левина, – сообщил он, отрывая от документа снулые глаза, – у вас проблемы.
– Простите? – покосилась я на майора, ожидая разъяснений, и тот раздраженно проговорил:
– Не пойму, из-за чего сыр-бор. Здесь, в аэропорту, у этой гражданочки, – он махнул подбородком в сторону дамы в соболях, – украли сумку с какими-то побрякушками. Насколько я понял, так, ничего ценного. Лабуда.
– Потрудитесь выражаться прилично! – повысил голос Лео Фишман, продолжая общение на родном для себя языке, из чего я сделала вывод, что раз американец понял замечание майора, значит, вполне прилично знает русский. – Моя жена знаменитая актриса! Она популярна во всем мире! Мисс Секси Бум проявила лояльность, приехав в вашу страну на гастроли, и не успела она ступить на землю варварской России, как пропал очень важный элемент ее костюма! В похищенной сумке находилась точная копия лунного гребня, с которым, как известно, не расставалась жена императора Клавдия, вошедшая в историю как Мессалина.
Глядя на сложенный горкой у дверей багаж иностранцев, состоящий из роскошных сумок «Луи Вюитон», в принципе я вора понимала. Мало кто смог бы пройти мимо такого лакомого куска, как американская порнозвезда, словно кричащая всеми своими мехами и сумками: «Ограбьте меня немедленно!»
– Думаю, варварская Россия не много потеряет, – ехидно заметил майор, переходя на язык потерпевших, – если такая, с позволения сказать, актриса, как госпожа Секси Бум, не выступит в Москве. Порнографии у нас и своей хватает. Для этого не нужно прилетать из-за океана. В «Интуристе» Мессалин хоть отбавляй!
– Вот и отлично! – Жесткая складка залегла у губ американца. – Мы сейчас же вылетаем обратно в Нью-Йорк! Я пригласил вас, госпожа Левина, исключительно для того, чтобы вы поняли, что гастроли срываются не по нашей вине, и ни о какой неустойке не может быть и речи.
– То есть как это, вылетаете обратно? – не поверила я своим ушам. – Из-за гребня? Разве нельзя пропавший реквизит заменить другим?
– Сразу видно, что вы не знаете, о чем говорите, – неприятно усмехнулся Фишман. – Я культуролог, неоднократно участвовал в международных конгрессах и форумах и не раз выступал консультантом на съемках фильмов об античности. И потому как никто другой знаком с особенностями костюма жены императора Клавдия. Лунный гребень для ее образа просто необходим. Мы специально для «Черной луны Мессалины» заказывали точную копию гребня, хранящегося в музее Революционной истории.
– Вот и славно, – обрадовалась я. – Раз все так просто, закажем еще одну копию!
– Не думаю, что это хорошая идея, – скривился импресарио, потирая под шарфом вспотевшую шею. – Вещица очень сложна в исполнении. Мастер работал над заказом две недели, а потом еще неделю устранял недостатки, на которые я ему указал.
– А если взять гребень в музее? – не сдавалась я. – На пару дней?
– Кто же вам позволит вынести из музейных стен столь ценный экспонат? Это одно из главных украшений экспозиции, посвященной Александре Коллонтай, и вряд ли сотрудники музея решатся с ним расстаться.
– Коллонтай? Первая в мире женщина-посол? – встрепенулся майор, неожиданно продемонстрировав знание истории родной страны. И вяло полюбопытствовал, выбивая шариковой ручкой дробь по столу: – И как же он к ней попал?
– Подарил друг детства, некий царский офицер, – пояснил осведомленный культуролог.
– Вас не должно волновать, как я добуду гребень, – горячо заверила я Фишмана, снова возвращаясь к волновавшей меня теме разговора. – Главное, что я обещаю утрясти этот вопрос. А милиция тем временем поймает вора и вернет вам реквизит в целости и сохранности. Ведь поймаете?
Взгляд, который я кинула на майора, растопил бы даже ледяную глыбу, но страж порядка не пожелал мне подыграть, неопределенно пожав погонами.
Подхватив несколько сумок иностранцев, я весело глянула на заграничную звезду и оптимистично предложила:
– Ну что, мисс Секси, пройдемте к машине? А то шофер заждался!
Лео немного подумал и согласно кивнул, помогая подняться со стула путающейся в шубе супруге, так и не проронившей ни слова за весь наш разговор.
Я слукавила. Водитель заказного лимузина особенно нас не ждал. Развернув на рулевом колесе «Спид-инфо», он ел беляш, заодно пробегая глазами статьи и собирая на газету капающий из мясного пирожка сок. Оплата ему шла почасовая, и чем дольше американцы выясняли ситуацию с пропавшим багажом, тем больше он зарабатывал. Заметив подошедших к его длинному и не слишком-то новому транспортному средству пассажиров, водитель скомкал газету, вытерев ею руки, и дернул за рычажок под рулем, открывая багажник. Но Лео Фишман класть сумки не торопился. Он недоверчиво рассматривал авто, точно не мог взять в толк, как на такой машине ехать.
– Послушайте, госпожа Левина, – постояв так с минуту, обернулся он ко мне. – В райдере записано, что Секси Бум должна передвигаться на авто представительского класса. А что нам подали?
– Чем же плоха машина? – удивилась я. – Чисто вымытая, черная, блестит! Водитель в ливрее и фуражке, в салон поместится цыганский хор!
– Она же старше моей бабушки! И гораздо уродливее, – фыркнул импресарио. – С чего вы взяли, что мы согласимся ехать на таком старье?
– Не на старье, а на раритете, – заливалась я соловьем. – Превосходный «ЗИС-110», тысяча девятьсот сорок восьмого года выпуска, доведенный русскими умельцами до состояния лимузина. Больше вы нигде на таком не покатаетесь!
– Черт с вами, ехать-то надо, – махнул рукой Фишман, укладывая сумку в багажник.
Его примеру последовала и я. Мисс Секси Бум уселась с видом королевы на заднее сиденье, с ней рядом устроился ее придирчивый муж и свита, а я устремилась к своей машине, чтобы сопровождать гастролеров в гостиницу.
Рим, I век н. э.
Ступая по булыжной мостовой упругой походкой, нубийские рабы несли носилки из эбенового дерева в центр Рима. Их потные спины блестели на солнце, как дорогой сафьян. Пробираясь сквозь толпу разгоряченных горожан, носильщики шествовали мимо базара и городских бань, пока не поравнялись с храмом Аполлона, украшенным высоченной мраморной статуей бога, голова которого с недавних пор была заменена сиятельным ликом императора. Идея стать богом посетила Калигулу во сне. Проснувшись, Гай Цезарь во всеуслышание объявил себя божеством и потребовал от подданных соответствующих почестей, для простоты поклонения заказав скульпторам переделать прежних обитателей Олимпа в себя, солнцеподобного.
На этот раз матрона Лепида подгоняла носильщиков еще нетерпеливее, чем тогда, когда торопилась на свидание с Флавием Скорпом. В голове патрицианки звучали слова болтливой сплетницы-соседки о том, как Мессалина смотрит на мужчин. Неужели ее маленький каприз, ее самовольность свели на нет плоды стараний стольких лет?
Когда в ранней юности честолюбивая дочь славного рода Домициев прибыла на гору Кармал к киммерийской сивилле, вещая старуха, по слухам, обитавшая у озера Аверон уже более тысячи лет, отложила неувядающую розу и, пристально вглядевшись в благородную римлянку, каркающим голосом пропела:
– Вещицы, что называешь своими, носишь ты не по праву. – Сухонькая ручка сивиллы поднялась в направлении прически пришедшей, плавно переместившись в область ее шеи.
Юная Лепида тут же догадалась, что речь идет о ювелирной паре, которую она надела, отправляясь к провидице. В ковчежце лимонного дерева с незапамятных времен в ее доме хранилась золотая булла [5] в полпальца величиной в виде крылатой девы с совиными лапами, попиравшими спины двух львов. В руках химера [6] держала серебряный знак двойной бесконечности, а голову ее украшали семь рогов.
Юная Лепида тут же догадалась, что речь идет о ювелирной паре, которую она надела, отправляясь к провидице. В ковчежце лимонного дерева с незапамятных времен в ее доме хранилась золотая булла [5] в полпальца величиной в виде крылатой девы с совиными лапами, попиравшими спины двух львов. В руках химера [6] держала серебряный знак двойной бесконечности, а голову ее украшали семь рогов.
Был в ковчежце и сработанный в пару к булле богатый гребень из серебра, золота и кости. Как и химера, гребень был необычайно хорош и формы необыкновенной. Серебряный лунный серп, искусно инкрустированный фигуркой обнаженной красавицы. Выточенное из кости тело женщины казалось живым, на поднятых вверх руках она держала золотой знак двойной бесконечности, точно такой, как у химеры. Золотые волосы ниспадали на молочно-белые плечи, а ноги деве заменяло золотое пламя, исполненное в виде семи извилистых, как языки огня, зубцов. Изумруды глаз смотрели на мир насмешливо и дерзко, алый коралловый рот улыбался самоуверенной улыбкой.
Ковчежец со всем содержимым достался предкам патрицианки от родственника – легата, по указанию которого римские воины стерли с лица земли храм иудейского царя Соломона. Солдаты нашли ковчежец в подземелье под храмом. Когда туда сунулись, из погреба вырвались огненные шары и сожгли первых смельчаков, рискнувших покуситься на запретное.
– Это наследство Гекаты, для дочери уготованное, – скрипела гекзаметром старуха. – Дитя, что родишь ты от брака с кузеном, дочерью Великой Темной Матери будет являться. В безлунную ночь яркие эллипсы вспыхнут на черном небе, и дочь Гекаты появится на свет. Станет дитя то царицею мира, будет над Римской империей волю вершить! Гребень дарует свободу ей делать, что хочет, булла придаст благоразумие в делах. Если отдашь ей лишь буллу, станет дочь Темной Богини богатой и знатной, но не познает свободы. Если же будет она обладать только гребнем, свобода ее будет безгранична, но что с нею делать, несчастная так и не поймет. Две эти вещицы уравновесят друг друга, одна без другой много бед принесет.
Пророчество сивиллы вселило в душу молодой патрицианки пусть смутную, но все-таки надежду. Давно она мечтала о царской власти, и если ей самой не доведется стать императрицей, роль матери правительницы Рима тоже весьма неплоха. Все случилось так, как предсказала вещунья. К Домиции Лепиде посватался двоюродный брат Мессала Барбат, до этого не проявлявший к кузине особого интереса, и знатная невеста тут же дала согласие на брак. Валерия родилась, когда в полночном небе над домом Барбатов сверкали и искрились пересекающиеся овалы. Девочка и впрямь росла диковинным цветком, сторонящимся материнской ласки. С раннего детства Валерия Мессалина стала требовать отдать ей буллу-химеру и лунный гребень, как будто точно знала, что украшения принадлежат именно ей.
Матрона Лепида не собиралась идти на поводу у дочери, рассчитывая вернуть вещицы из ковчежца не раньше, чем та подрастет. Своевольная малышка, не получая желаемое, срывала зло на безответных рабах, собственноручно бичуя их сыромятной плеткой, и часто доходило до увечий. Мать даже не пыталась влиять на необузданную дочь, ибо и сама видела, что рожденное ею дитя – квинтэссенция женского начала, страстного и темного, как сама Богиня Тьмы. В Валерии слишком много силы Великой Черной Матери, и укротить снедающий девочку внутренний жар смогут только булла и гребень. Но всему свое время. Пока дочь не выросла, Лепида сама будет владеть наследством Царицы Тьмы, используя себе на благо идущую от него небывалую мощь.
Высоко ценя свою избранность, матрона частенько советовалась с Темной Матерью, испрашивая у Гекаты ответ на тот или иной вопрос, касавшийся не только малышки Мессалины, но и прочих дел. С обращением к Гекате пришло и чувство уверенности. Домиция Лепида больше не боялась быть самой собой, отдаваясь первобытным желаниям и удовлетворяя обуревавшую ее похоть. При этом патрицианка была уверена, что дары Гекаты, которые она носила не снимая, не дадут ей попасться. Так было во время суда над Лепидой за прелюбодеяние с родным братом, Гнеем Домицием Агенобарбом. Император Тиберий, затеявший это судилище, настолько своевременно скончался, что не узреть в этом волю Гекаты было, по меньшей мере, неблагодарностью.
Поднявшись к Палатину, нубийцы завидели вдалеке черепичную крышу с ажурными бронзовыми акротериями. Непроизвольно прибавив шаг, они почти пробежали последние тысячу локтей и остановились у выкрашенных охрой и пурпуром внешних стен дома сенатора. Этот пышный особняк с многочисленными хозяйственными постройками простирался на многие и многие милле пасс [7] и выходил на улицу высоким забором, за которым шла своя жизнь.
Складка озабоченности залегла у матроны Лепиды между бровей, пока она, кивнув дворецкому, въезжала в ворота. Четыре дорические колонны с канелюрами, покрытые суриком, поддерживали верх карниза с цветочным орнаментом. Стену около двери украшал выписанный восковыми красками лаконский пес с предостерегающей надписью «Cave canem» [8] . Миновав мозаичный порог со словом «Ave» [9] , носильщики заторопились к особняку.
К левому крылу роскошного строения с колоннадой и высокими мраморными ступенями примыкал бассейн, за ним простирался обширный двор, хозяйственные постройки и жилища пяти сотен рабов, заботившихся о благе и удобстве всего лишь трех человек. С противоположной стороны располагался перистиль [10] , сообщающийся с садом. В зелени кипарисов и кустов олеандра виднелись часовни, за парком тянулись беговые дорожки стадиона, краснели черепицей покатые крыши конюшни и псарни. В саду журчали многоярусные фонтаны и повсюду белели мрамором прекрасные статуи, которых было на территории дворца сенатора никак не меньше, чем деревьев.
Бережно поставив носилки на невысокую подставку, невольники, отирая ладонями пот с запыленных лиц, тут же переплели ноги и, тяжело дыша, опустились на каменные плиты. В калитке показалась раскрасневшаяся от жары Хлоя, спешащая следом за лектикой хозяйки. Откинув полог, рабыня подала матроне Лепиде руку, помогая сойти на землю. Лепида с досадой посмотрела на гречанку, как будто видела в чем-то ее вину, и, продолжая хмуриться и поигрывать плеткой, проследовала в вестибюль, а затем и в атрий.
В главном зале дома на алтаре перед фигурками пенатов и ларов [11] стояла бронзовая чаша, напоминая по форме девичью грудь, поставленную на сосок. От фитилей, сплетенных из белого виссона, поднимался благовонный дым. Лепида специально добавляла в масло лаванду, чтобы дом пропитался ее терпким ароматом. В дыму колебались деревянные, потрескавшиеся от времени лица божеств, покровителей рода. Дальше в ряд висели восковые маски предков, которые благодарные потомки, гордые родством, несли перед собой во время праздничных шествий.
А обитателям этого дома поистине было чем гордиться. Они вели свой род от Божественного Августа Октавиана, Луция Домиция Агенобарба, Нерона Друза. Ступая по мозаичным плитам, изображавшим выходящую из вод морских Венеру, Лепида не сводила с масок задумчивых глаз. Только бы все получилось! Только бы Валерия сумела стать императрицей! Уж тогда бы она, Домиция Лепида, правнучка императора Августа, вволю насладилась дарованной ей властью!
Погруженная в свои мысли, патрицианка приблизилась к покоям дочери, не замечая покорно следующей за ней Хлои. Едва завидев хозяйку, рабы в страхе разбегались по углам, предпочитая переждать грозу в безопасном месте. В спальне матрона Лепида с досадой обвела взглядом разбросанные вещи и строго посмотрела на африканских невольниц, торопливо прибирающих комнату.
– Где моя дочь? – Голос Лепиды звенел от гнева. Плетка в руке угрожающе поднялась. – Где Мессалина?
– Молодая госпожа в нимфее, – потупившись, пролопотала самая смелая из них.
Развернувшись, чтобы выйти, жена сенатора Мессалы только сейчас заметила бледную от усталости Хлою.
– Помоги здесь прибрать и жди молодую госпожу, – распорядилась патрицианка, щелкнув в воздухе кнутом.