Дальше следует развилка. Либо государство, следуя инстинкту самосохранения, немного отступает и под воздействием внешних обстоятельств начинает сдерживать себя, либо оно старается все подмять – и подминает вместе с перспективой. После чего неизбежен новый кризис и новый путь навстречу новой развилке.
Так вот, что касается России образца 2007 года. Очень важно понимать: мы никуда сейчас не прячемся от жизни. Культура для нас – не замена истории, не боковое ответвление жизни, не анклав и не пещера вроде пермского укрывища, куда недавно спрятались сектанты, ожидающие близкого конца света. Культура – это закономерная часть исторического процесса и, если хотите, один из ее ключевых центров. Да, она слишком хрупка, чтобы ее нельзя было раздавить чекистским сапогом; она слишком зависима от условий обитания, чтобы государство не могло при желании ей помешать развиваться. Но смысловые решения принимаются – здесь. Будущее определяется – здесь. И прошлое сохраняется именно в ее пределах. И культурное пространство обладает способностью постепенно разрастаться и восстанавливать силы, даже после того как его, казалось бы, вытоптали до основания.
То, что мы наблюдаем сегодня, и есть медленное самовосстановление культуры. Понимаемой не как набор разрозненных искусств, а как средоточие осмысленной жизни. Самовосстанавливается и российское общество; из мозаичного состояния оно переходит в мягкую объединительную стадию. Вопрос в одном: рухнет ли наше истероидное государство под собственной тяжестью при полной атрофии мышц, либо, на что надежд все меньше, начнет внутренние преобразования, поучится у русской культуры и российского общества искусству собственного переобустройства.
Ярмарка интеллектуальной литературы открылась 28 ноября, закроется вечером 2 декабря. Так что лозунг дня: вплоть до 2 декабря – все на выборы хорошей книги. После которых, утром 3-го, никто не заподозрит нас в фальсификации.
Бяка-закаляка
На неделе между 3 и 9 декабря. – В стране состоялись выборы в Думу. Прошли четыре партии; «Единая Россия» получила 67 с лишним процентов голосов – меньше, чем получил Путин лично на вторых президентских выборах.
После объявления результатов думских выборов гарант Конституции прилюдно выдохнул с облегчением: теперь-то он уверен, что никакие потрясения России не грозят, народ не поддержит внешний слом системы. В подтексте читалось: ну вот, могу и уходить.
Но система, окружающая гаранта, почему-то успокаиваться не спешит; ощущение катастрофизма остается. Оно сформировалось не сегодня; не сегодня, видимо, и разрешится. По мере приближения 2 декабря, как по мере приближения судного дня, в верхах нарастала паника. Чем яснее становилось, что партия власти получит в Думе абсолютное большинство, а проигрывающая оппозиция не сможет вывести людей на улицы, чтобы оспорить грязноватый результат, тем очевидней было: всюду липкий страх. Страх – чего? Страх – перед кем? Перед коварным Западом, который спит и видит, как бы свергнуть путинский режим? Перед затаившимися олигархами, которые плетут коварный заговор, чтобы лишить нас самого святого? Но ведь о наших правителях можно сказать что угодно, кроме того, что они дураки. Они – совсем не дураки. Лучше нас знают, что беглые олигархи рады бы посчитаться, да ручки коротки.
Чем же был порожден этот нарастающий испуг в преддверии неизбежной победы?
Возможно, тем, что был растрачен последний запас политических сил, вскрыт стабфонд легитимности, началась электоральная инфляция. Путин, спасая тонущую партию, закачал в нее свою популярность – и второй раз прием уже не сработает. А жизнь в 2007-м не закончится. И, по секрету скажем, в 2008-м – тоже. Мама, мама, что мы будем делать, когда придут морозы-холода? Так хочется стабильности, уверенности в завтрашнем дне… И как же можно отпустить Путина в самостоятельное плавание, если никаких гарантий спокойного существования он на самом деле не оставил? Если нет самодостаточных государственных институций, а есть один-единственный институт по имени В. В. Путин?
Или паника подпитывалась предчувствием того, что будущая победа более чем условна? Так оно и вышло. Победил Путин, а «Единая Россия» – проиграла. При условии жестокого административного диктата, при невероятных преференциях на местах, она смикшировала путинский результат; за него лично на последних выборах проголосовало на 7 миллионов граждан больше, чем за него безлично – в качестве бренда «Единой России». Прикормленные волхвы могут сколько угодно лукавить, объясняя, что голоса мироновцев надо обязательно прибавить к грызловским, и тогда получится искомое путинское число. Мы-то понимаем, что сено нельзя приплюсовать к корове.
Или просто повторилась вечная история Чуковского? Девочка рисует бяку-закаляку, сама начинает верить в ее реальность, приходит в ужас и пускается в слезы? Но тогда дело вовсе плохо; оппоненты режима смотрят на него куда оптимистичнее, чем режим на себя самого. Оппоненты закладываются на долгое существование в замороженном обществе, под неформальной властью каудильо, и если надеются на реванш, то в очень отдаленной перспективе. Когда, возможно, и в них нужда уже отпадет: придут другие времена, взойдут другие имена. А надежный режим всерьез готовится к скоропостижной разморозке, не зная, кто и когда нажмет на роковую кнопку «Выкл.».
Вообще говоря, это сеанс коллективного саморазоблачения. Подсознательные страхи вылезают наружу, если вытесненная совесть пребывает в неизлечимом разладе с собой; если система психической самонастройки расшатана постоянной необходимостью врать, красть, мстить, отжимать и завинчивать гайки. Особенно если резьба уже свинчена, а гаек почему-то не хватает: кто-то погрел на гайках руки. Причем – из своих, чужие не были допущены. Тогда начинает мерещиться ужас: призраки несуществующих угроз самозарождаются в воспаленном сознании и проецируются в окружающее пространство. Так страдающие белой горячкой начинают крушить все вокруг, чтобы избавить себя от внешней опасности, а опасность между тем подстерегает их изнутри.
В политике, как в медицине, враждебные воздействия извне не так страшны, как загнанные комплексы. Внешние воздействия расшатывают временную систему и формируют другую, в размен. Не всегда лучшую, но, по крайней мере, не позволяющую государственному телу рухнуть. Когда же риск внешних воздействий сведен к нулю, внутренние комплексы обретают двойную силу. И радостно подтачивают тело. Не позволяя обществу подготовиться к системному кризису. Не допуская создания запасных плацдармов. Стоит одинокое дерево в открытом поле, на котором выкорчевано все; стоит, становится трухлявым; попадает молния, и тут же приходит конец: обуглившаяся головешка посреди торжествующей и беззащитной пустоты.
Постоянная борьба – естественное сопровождение истории. Пока борьба происходит в конкурентном политическом мире, густонаселенном, противоречивом, вероятность полного самоуничтожения страны низка. Когда же этот мир превращен в пустыню, очищенную от микробов – и от жизни, то борьба перемещается в саму систему. Что мы, собственно, и наблюдаем.
То вдруг запахнет гарью; Черкесова вытащат за вихор из-под чекистского ковра, устроят нагоняй, чтобы не жег понапрасну спички в опасном месте, – и тут же повысят в звании, назначат главой Государственного антинаркотического комитета: не обижайся, парень, мы шутя. А генерал Бульбов – сидит.
То вдруг полыхнет в деньгохранилище; силовики начнут сжимать огневое кольцо вокруг министра финансов Кудрина. А замминистра Сторчак – сидит.
То Шварцкопф расскажет «Коммерсанту», как рейдерски захватывает бизнесы под господина Сечина; и ясно, что юноше пообещали хороший заказ, если он поможет кудринскому клану отомстить. А потом оставляют и без бывших покровителей, и без обещанного заказа. То Генпрокуратура отменит постановление Следкома о несчастном Сторчаке, то Следственный комитет отменит решение прокуратуры… Война всех против всех. На фоне торжества административной демократии.
Одно хорошо – городу и миру показали: нет прямой и гарантированной связи между личной свободой и налаженным бытом, между независимостью и обеспеченностью; утешаться мыслью о всесильных законах вольного рынка, который сам собою обеспечит нам реальную демократию, больше не приходится. Ничто не делается само собой. И раз в четыре года тоже не делается. Надо работать. Изо дня в день. Над страной, над ее настоящим. В противном случае будущее покажет нам ту самую «государственную дулю», которую, по счастливой оговорке Юрия Лужкова, сформирует «Единая Россия».
Лужков, конечно же, поправился. Сказал: да нет же, Государственную думу! Но осадок остался.
Каудильо ВВП
На неделе между 10 и 16 декабря. – Путин назвал Медведева. Медведев назвал Путина.
Лужков, конечно же, поправился. Сказал: да нет же, Государственную думу! Но осадок остался.
Каудильо ВВП
На неделе между 10 и 16 декабря. – Путин назвал Медведева. Медведев назвал Путина.
У чекистов собственная гордость и собственное понимание общей цели. Политика для них – не вольная игра общественных страстей, а холодно спланированная спецоперация; где-то в тайных бумагах уже четко прописан финал, определены этапы, посчитаны средства. Но чтобы враг не догадался, не смог предупредить удар, нужна дозированная информация, она же информационное прикрытие, система ложных ходов, обманок, лисьих уловок: бежим налево, хвостиком машем направо.
Так была организована думская кампания, так будет строиться президентская. По дороге ко второму декабря как следует пугнули сопредельный мир. Нагнали страху на родимых либералов. Помахали в воздухе красным флагом с черными разводами, намекнули на свастику. После этого предъявили симпатичного Медведева, и публика вздохнула облегченно: кажется, сажать не будут. Вопрос о том, как нам быть с демократией, что делать с существующей Системой, не возник; меньшинство запугивали с таким превышением необходимой обороны, так сжимали в мертвой хватке, что любое отступление, хотя бы на полшага, любое понижение давления, хоть на пол-атмосферы, вызывало чувство благодарности и успокоения. Преемнику на следующий же день пришлось прогнуться и гарантировать Системе: он ни на что всерьез не претендует, принимает правила игры, предложит Путину стать премьером и готов рассчитаться на первый-второй. То есть быть младшим и вторым при старшем – и первом. Но даже это не сломало впечатления; лучше уж такая неустойчивая, переходная система, чем тоталитарный монолит.
В полной мере разделяя общие пристрастия умеренных либералов, ничего не имея против преемника лично и даже сочувствуя ему, все же не могу не спросить: а это будет переход откуда – и куда? Из эпохи монолита в эпоху постепенного высвобождения? Или никуда из ниоткуда? Тогда это не переход, а снова бесконечное балансирование над полной бессмыслицей чекистской политики, неважно, мягкая она или жесткая. Если мы готовы медленно, без потрясений двигаться вперед, к ответственной свободе граждан, то – давайте. В потрясениях никто не заинтересован, ни мы, ни вы. Да, на этом неспешном пути нас ждут испытания и противоречия; нам будут ставить подножки; нам придется падать; но мы научимся вставать, отряхиваться и возобновлять движение. Если же это будет еще одна дымовая завеса для пролонгации самодостаточного чекизма, то увольте. Не потому, что спецслужбы плохи сами по себе. А потому, что они сами по себе не бывают. Не их это дело, политика. Не их это тема – мера нашей свободы. Их тема – мера нашей безопасности. Как мы ее понимаем. А не как им заблагорассудится.
За те семь лет, что погоновожатые находятся у власти, процесс размывания общественных смыслов достиг катастрофического масштаба. Игра в бесконечные бирюльки ради удержания власти как таковой, в подмены, замены, подставы и шлейфы уже привела к тому, что страна расфокусирована и держится на внешних ненадежных скрепах. Но и внутренние скрепы не скрепляют; Система, железно подмявшая под себя почти все дееспособные структуры, все инструменты влияния, от телевидения до кино, ничего не в состоянии предложить самой себе – в качестве лекарства от самораспада. Самая жесткая, самая беззастенчивая выборная кампания за всю новейшую историю России, с контролем за подчиненными, с отзвонами начальству о голосовании, с людьми в штатском, накручивавшими счетчики, не дала желаемого результата. Путин обреченно отдал «Единой России» свой главный политический капитал, безусловную личную популярность; помогло, да не слишком – и больше не сработает. У Системы теперь только два реальных пути. Либо медленный демонтаж, без угрозы самообрушения, либо свинчивание металлическими швилерами, прободение и умерщвление всего живого. Она сама, изнутри себя самой, принять решение не готова; ей все мстится, что можно обогнуть и переждать, что не нужно самоопределяться, не требуется заново искать смыслы существования России в истории; достаточно прикрыться масками, спрятаться за спины Преемника и Контролера; авось и проскочим.
Не проскочим. Все разговоры о том, что Путин станет каудильо и подобно Франко из временных премьеров перейдет в пожизненные вожди, упираются в простое возражение. Не о том, что время нацлидов прошло, что это загробные тени исчезнувших политических предков, полная двусмысленность. В конце концов, никто не доказал, что прошлое не возвращается, а чужое не может стать своим. Проблема в другом. Полумистический статус каудильо (в гораздо большей степени, чем статус фюрера или вождя) должен быть обоснован не ближайшей, краткосрочной целью удержания стабильности; не откровенным ужасом при мысли, что институты рухнут, если каудильо уйдет из власти, поскольку государство не создано, а общество подавлено. Этот статус должен быть обоснован ценностно; каудильо остается навсегда не потому, что без него посыпется Система, а потому, что он олицетворяет собою цель национального движения, связан с массовой верой в избранность народа, в историческое предназначение нации. А какими такими ценностями, какой картиной мира, каким представлением общества о самом себе, о смысле своего земного существования и сущности небесного предназначения мы готовимся обосновать избрание вождя?
Перед преемником стоит сложнейшая задача. Проявить слабость, чтобы Система не смяла. Проявить силу, чтобы Система не обвалилась, а сама себя неспешно развинтила, и страна собрала бы ее – заново, в другом порядке, в другом соотношении, соподчинении частей. Спецслужбы внизу, где им положено быть – и где они справляются с поставленной задачей, за что страна им благодарна, уважает, чтит. Политика в сердцевине, потому что она важнейший инструмент демократической перенастройки жизни. Культура, образование – вровень с экономикой. Потому что от них зависит будущее. Хватит сил на это? Войдет в историю. Не хватит? Все мы из истории выйдем. Никому, ни одной стране не дана охранная грамота исторического существования; либо каждый день мы трудимся над собой, либо кто-то измывается над нами.
Версия «Time»
На неделе между 17 и 23 декабря. – Путин назван человеком года.
Накануне Съезда Победителей, назвавшего Медведева преемником, а Путина – при нем – премьером, журналисты «Time» объявили русского царя человеком года. Да, сказали они, его не назовешь хорошим парнем, он не уважает свободу прессы, не допускает производства инакомыслия в промышленных масштабах, только в диетических дозах, но зато обеспечил стабильность, а это то, что русским надо.
Само по себе решение – что обсуждать? Решили себе и решили. По целому ряду критериев Путин и вправду главный человек уходящего года. Пока Буш увязал в Ираке, мучался с Ираном и остужал перегретые рынки, Саркози воевал с железнодорожниками и разводился с любимой стервой, Гордон Браун расхлебывал овсяную кашку, заваренную Тони Блэром, а Мушарраф то вводил чрезвычайное положение, то отменял его, – Путин ерундой не занимался. Он отдавал приказы по церквям: объединяйтесь; и они объединялись, забыв о взаимных проклятиях и подозрениях в сотрудничестве с КГБ. Он лично выдавал ярлыки на княжение партиям: ты будешь править, ты – подгавкивать, а ты ступай отсюда, не нужна. Он одиноко возвышался над страной, и страна влюблено трепетала. А может быть, смотрела в другую сторону; во всяком случае, не плакала.
Так запутать боярские кланы, так загипнотизировать электорат, так удивить наблюдателей очередной конфигурацией по принципу народной сказки – «старший прячется за младшего, а с младшего и спроса нет» – и выстроить над пропастью во лжи роскошный замок из видений и иллюзий никто бы не смог. Ни один реальный претендент на звание человека года – 2007. Разве что Джоан Роулинг, чей повзрослевший Гарри Поттер все больше походит на Путина, грустного победителя злых волшебников и разрушителя инородных чар. Но даже она проиграла. Куда ее фантазиям тягаться с образным мышлением ВВП.
Так что обсуждаем не решение как таковое, обсуждаем мотивы его принятия. Вновь и вновь, как на заевшей пластинке (интересно, что в пространстве цифрового мира будет аналогом царапаной пластинки? цифра ведь аналога не признает) или во время буддийской мантры, повторяется сквозной мотив: россииненужнасвобода, россииненужнасвобода, россииненужнасвобода. Ненужнаненужнаненужна!!!
И ничто не сможет их вышибить седла, ничто не вынудит отказаться от доктрины Кондолизы Райс/ Владислава Суркова, которые едины во взаимной нелюбви и во взаимном недоверии к возможностям самодостаточной, саморазвивающейся России. Только царская палка, только хомут и шоры могут удержать сто сорок миллионов дикарей в настоящей узде, избавить сопредельные страны от вечной угрозы, даровать европейцам мир и безопасность. Те самые мир и безопасность, которые, как сказано в Писании, станут предвестьем Антихриста и лозунгом последних времен. Все побоку. Даже то, что нынешний лауреат, Vladimir Vladimirovitch Putin, в благодарственном интервью воздает хвалу Горбачеву и Ельцину за то, что решились сломать изжившую себя авторитарную систему («сам бы я так не смог»), а Ельцину еще особо – за то, что дал стране свободу. Для западных журналистов это дань ритуалу: русский лидер обращается к англоязычной аудитории, должен произнести что-нибудь демократическое. Поставить вешку.