Майя вздохнула и, опять ощутив невесть откуда взявшийся ком в горле, безвольно опустила руки. Потом закрыла глаза и осипшим, словно бы потрескавшимся, голосом начала:
Майя глаза держала закрытыми. Когда закончила читать, по-девичьи вытерла ладонью слезы и почти без перерыва продолжила:
– Читайте еще! – режиссер погрузился в сентиментальное настроение и, похоже, не хотел выбираться из него.
* * *Она много читала в тот вечер. И хотя некоторые стихи были надрывны, тяжелы и вызывали душевную муку, Майя испытывала удовольствие от сцены. Пусть нет зрителей, пусть она пока не играет в спектакле, а только декламирует собственные поэтические сочинения, пусть пока не ясно, сложится ли ее сценическая история, не важно. Важно то, что именно сейчас она искренна в своем душевном порыве, именно сейчас ей внимает пусть один, но очень важный и благодарный слушатель и именно сейчас, в этот момент, она счастлива!
Под впечатлением услышанного Андрей Григорьевич произнес:
– Майя, вот что я вам скажу! Вы – человек искренний. Я считаю в актерском мастерстве искренность главным качеством. Да, есть такие понятия, как талант, способности, дар… Не знаю, есть ли нечто подобное в вас. Пока не знаю… Но даже и это неважно. Я вас беру! Вы очаровательны даже в своих переживаниях. Вы полны любви, горечи, обиды, и, что самое главное, вы не стесняетесь выражать все эти чувства!
Он немного помолчал, обдумывая конкретное предложение. Майя спустилась со сцены.
– Давайте сделаем так… Для начала попробуйте себя в детских спектаклях. У нас в репертуаре две сказки и один мюзикл. Мы посмотрим, какие роли вам подойдут. А потом… Потом видно будет…
* * *У режиссера давно лежал готовый сценарий, и название имелось подходящее: «Роман в письмах». Сначала мелькали какие-то варианты типа «Любовные послания» или «Письма о любви», но они казались ему избитыми или, как иной раз говорят, затертыми.
«Роман в письмах», возможно, тоже не отличался оригинальностью, но все же избегал слова «любовь», что казалось ему правильным. Слишком уж затасканно и выхолощено звучало оно в последнее время. «Счастье», «любовь», «ангел» – красивые слова, но чем реже они произносятся, тем большую смысловую нагрузку несут. Поэтому Андрей Григорьевич старался избегать подобных слов в названиях спектаклей, и в афишах его театра они практически не встречались.
В конце концов уговаривал он себя, размышляя над сценарием, еще есть время подумать о названии. Дело не в этом, а в том, что почему-то спектакль этот Андрей Григорьевич никак не решался поставить. То ли волновался, что не под силу это его молодому коллективу. Никак не мог подобрать главных героев таким образом, чтобы они энергетически и эмоционально соответствовали друг другу.
Так или иначе сценарий лежал в зеленой пластиковой папке в третьем ящике его рабочего стола и ждал своего часа. С приходом Майи Андрей Григорьевич вернулся к своим мыслям насчет постановки «Романа в письмах».
Он наблюдал за поведением новой актрисы в детских спектаклях. Оказывается, это очень показательно, – работа актера в сказках. С одной стороны, роль кажется несерьезной, неинтересной, подчас даже скучной. И можно вроде бы позволить себе быть на спектаклях усталым, без настроения и иметь намерение поскорее отделаться от этой глупой работы. Отыграл, отскакал зайцем или прокаркал вороной – и домой! С другой стороны, перед детьми не соврешь. Обмануть ребенка невозможно. Если Баба Яга не выглядит угрожающей и вредной, считай, спектакль насмарку. Если какая-нибудь лягушка или комарик вяло прыгает или неубедительно пищит, то зачем вообще тогда нужен этот персонаж в постановке? Ни уму ни сердцу!
Майя играла с упоением. Будь она злой волшебницей или пригорюнившейся старушкой, у которой пропала внучка. Показательны в этом отношении были и детские аплодисменты. Ребята хлопали самозабвенно и не хотели уходить, вызывая артистов на поклон чуть ли не по три раза! И именно Майе чаще других актрис второго плана или эпизода перепадали нечастые на детских спектаклях цветы.
А однажды… Однажды давали благотворительный спектакль для детей из детского дома. Были какие-то спонсоры, оплатившие детишкам буфет, подарившие по книжке и по большой шоколадке.
Ребята были настолько захвачены действием, что, когда в антракте загорелся свет, даже не поняли, что это перерыв. Воспитатели объявили, что можно выйти, перекусить в буфете, зайти в туалет, а потом вернуться на место – смотреть продолжение. Казалось, дети с каким-то сожалением покидают зал и недоумевают, а почему же им сразу не показали сказку до конца.
В конце спектакля был шквал оваций. Мальчишки кричали в голос: «Еще! Еще!», девчонки в восторге аж подпрыгивали. Воспитатели их одергивали. От спонсоров артистам преподнесли по букету цветов. Можно было закрывать занавес.
И тут какой-то мальчик из середины зала заторопился к сцене. Ему даже пришлось расталкивать кого-то локтями, чтобы суметь протиснуться. Воспитательница крикнула: «Боря, вернись!» Но Боря уже стоял под сценой и робко протягивал Майе шоколадку, ту самую, что подарили спонсоры.
Майя, игравшая в том спектакле роль Бабы Яги, была сражена наповал. Как взять у ребенка столь редкую для него сладость?! Как можно не взять то, что предлагается от души?! На всякий случай она переспросила:
– Это мне?
Боря смущенно кивнул, сунул шоколад Майе и тут же повернулся бежать к своим.
Этот эпизод видел Андрей Григорьевич. Он зашел потом в гримерку к Майе и долго успокаивал ее рыдающую.
– Ну что ты, глупенькая? Это же хорошо… Детей ведь не обманешь, не проведешь… Значит, ты искренна была перед ними, честна…
– Андрей Григорьевич, а что можно сделать для детского дома? Чем помочь?
– Ты хочешь поучаствовать в судьбе этих детей? Или помочь материально? – задал он вполне логичный вопрос, но Майя была не готова к ответу. Она неопределенно пожала плечами:
– Не знаю пока, но мне очень хочется как-то облегчить их участь, что ли? Это, конечно, высокопарно звучит… Но у меня, правда, душа рвется…
– Может, кружок театральный организовать? – предложил Андрей Григорьевич.
Майя вытирала нос и умиленно смотрела на полурастаявшую шоколадку. Мальчик, видимо, долго держал ее в руках, прежде чем отдать.
– Кружок? Прекрасная идея! Прекрасная!
– Майечка, только есть одно «но»…
– Какое же?
– Этих детей нельзя бросить!
– То есть?
– Их уже один раз бросили родители. Неважно по какой причине, но они оказались покинутыми… Так вот, если у тебя сиюминутный порыв, если это только прилив острой жалости, то ничего затевать не стоит… Ты не торопись, подумай. Потому что, если ты начнешь заниматься с детьми, а потом бросишь, то это будет неправильно.
– Да… да… Вы правы… – всхлипывала Майя. – Я пережду, я подумаю…
– И вот еще что… – Андрей Григорьевич не собирался заканчивать разговор, а, наоборот, удобно усевшись, медленно продолжал:
– Начнем-ка мы, Майечка, репетировать новую пьесу. И главную роль я рискну предложить тебе.
– Мне? – такого поворота разговора Майя не ожидала. – Какую пьесу? Какую роль?
– Знаешь, может, я не вовремя этот разговор затеял… Ты сейчас отдыхай, приходи в себя. А завтра вечером – общий сбор труппы. Там и поговорим!
* * *Теперь у Майи жизнь была расписана по минутам. Работа, репетиции, руководство театральным кружком детдома. И все эти занятия были необычайно важны для нее. Жизнь закипела, забурлила, заиграла новыми красками. А то, что в ее теперешней многогранной жизни не было места для личной жизни, она даже не замечала. Да и когда?! Единственное свободное время, которое у нее имелось, – это поздние вечера, когда они с Мариной могли в умиротворенном состоянии попить чай у Майи на кухне. О чем только ни беседовали они за каждодневными чаепитиями: о детях, о планах на лето, о домашних делах и о новых рецептах, и о том, что случилось у соседки Зинки, и почему то, и зачем это… В общем, типичные бабские посиделки.
А однажды Марина спросила:
– Ну скажи, подруга, если не секрет, конечно, почему вы все же развелись с Саней? Такая пара прекрасная!
Майя вздохнула. Не тяжело, а, скорее, привычно:
– Ты же знаешь. Новая Санина любовь. Никакого секрета. Какой же может быть секрет, если он уже и женился, и ребенка родил.
Но Марину такое объяснение не устроило. Она в нетерпении махнула рукой:
– Да нет, не то! Это на поверхности так вроде бы логично выглядит. На самом-то деле наверняка есть первопричина. Новая любовь – это следствие.
– Почему ты так думаешь? – поразилась Майя глубине подхода подруги.
– Да потому что я тебя с детства знаю. И Саню твоего прекрасно знаю. И понимаю, что просто так, на ровном месте, ничего случиться не могло. Вы представлялись идеальной семьей, эталоном. Понимаешь? И самое главное – не только казались такими, а были на самом деле. Так что давай, подруга, открывайся, что там между вами произошло?
Майя сидела потрясенная. Она-то, конечно, знала истинную причину, но думала, что это только одна она знает, а всем окружающим вполне объяснима банальная логика, ставшая чуть ли не разновидностью нормы: влюбился в молодую! Сплошь и рядом такие истории. Никого они уже не удивляют и, похоже, даже не интересуют.
– Помнишь, как-то мы говорили с тобой о сексе в браке? Давно еще… года три-четыре назад… – начала Майя.
– Ну говорили, и что?
– Я тогда призналась тебе, что у меня с желанием какие-то проблемы. Вернее, даже не так. Не проблемы с желанием, а просто отсутствие желания.
– Да помню…
– Ну вот тогда, наверное, все и началось. Саня – мужчина очень сексуальный, с повышенной потенцией. Ему, мне кажется, всегда хочется. А мне, как оказалось, нет. По молодости еще как-то все устраивало, а потом поняла: не хочу! Ну сколько можно подчиняться чужим желаниям?! Насиловать себя?! Заставлять?!
– Слушай, какая-то у тебя нестандартная ситуация. Мне кажется, у людей все наоборот. Мужики со временем уже ничего не хотят, а женщины бы с удовольствием.
– Не знаю, как у других. Я про себя, – раздраженно прервала подругу Майя.
– Ну да… Извини. Просто я уверена, многие тебе позавидовали бы…
– А чему завидовать? Чему? – взорвалась Майя. – Насилию? Подавлению? Или чувству вины, которое возникает, когда муж на тебя обижается, если ты отказала? Так и мучаешься: или виновата, или изнасилована.
Майя почти кричала.
– Да ладно тебе, не кипятись! Давай дальше…
– А что дальше? Дальше я сказала мужу: стоп! Не могу так больше, не хочу и не буду!
– А он?
– Он был удивлен, конечно! Наверное, считал так же, как и ты, что такая потенция, как у него, – это счастье для женщины. Что такому стремлению к сексу можно только позавидовать. И все время спрашивал меня: а что же ему теперь делать? Не идти же ему к проституткам при живой жене!
– Ну?!
– А я говорю: «Почему обязательно к проститутке? Разве мало женщин, желающих интимной близости?»
– Неужели и вправду: ты его сама отправила гулять на сторону? – в изумлении переспросила Марина.
– А что мне оставалось делать? Что?
– А Саня? Неужели пошел? – Марина недоверчиво глядела на подругу.
Майя невесело усмехнулась:
– Как видишь!
– Послушай! Но ведь ты же только погулять его отпустила, а он взял, да и женился!
– Ну что поделаешь? Любовь! – и добавила после паузы: – А знаешь, я не жалею. Поначалу, да! Тяжело, горько, обидно было. А теперь нет. Столько у меня всего нового в жизни появилось! Так я сейчас интересно живу! Иногда даже думаю: может, мне специально такая ситуация была дана, чтобы я в себе что-то открыла.
– Это правда, Майка! Ты же артисткой стала! Так нравится мне ваш театр! Уютный, располагающий к философским размышлениям, к душевности.
– Ну вот, видишь! А еще и работа в детском доме! Меня эти дети на такую высоту поднимают! Не знаю даже, какими словами объяснить, чтобы ты поняла. Не в плане самоутверждения или самореализации… И уж тем более не в статусном или амбициозном каком-то аспекте… Нет! Столько в них чистоты, искренности, нерастраченной нежности, что рядом с ними становишься лучше, добрее… Слова получаются немного высокопарными, но это правда, Марин! Мне кажется, они любого готовы любить, кто к ним хоть на чуть-чуть приблизится. Душой, я имею в виду…
– А часто ты у них бываешь?
– Пока раз в неделю. Ставим с малышами сказку «Колобок». Но, честно говоря, надо бы почаще к ним приходить. Так они ждут занятий! Так хотят играть! Мы с ними и костюмы сами мастерим. Кстати, пересмотри свои вещи, может, найдешь что ненужное. Нам все сгодится.
– Ой, хорошо, что сказала! У меня столько всего: и мои, и Ленкины вещи!
– Давай! Я все заберу. Там дети разного возраста: от полутора до семнадцати лет. Наверняка кому-то что-то пригодится. А нет, так мы костюмы сошьем. Я пока только с малышами занимаюсь, а смотрю: старшие тоже хотят. Я бы с удовольствием и с ними тоже спектакль поставила, только времени пока нет приходить чаще.
– Надо же, как ты вдохновилась работой с детьми! Неожиданно, мне кажется, даже для тебя самой.
– Жалко их очень. До слез! Первое время, когда только начала кружок вести, часто плакала. Смотрю на них и молча плачу. А они понять не могут, спрашивают: «Тетя Майя, а почему ты плачешь? Что у тебя болит?» А я отвечаю, мол, Колобка жалко или еще какого героя сказочного. Они меня успокаивают, руки гладят… Сейчас более-менее ничего, привыкаю.
– Слушай! – у Маринки загорелись глаза. – А давай Фонд помощи организуем! Попробуем для начала во дворе бросить клич: книги, игрушки, одежду соберем! Как ты думаешь?
– Отличная мысль! Прекрасная, я бы даже сказала! Какая же ты молодец!
– Ладно, не захваливай! Это же твоя идея! Считай, я просто поддержала тебя!
* * *Если кратко пересказать содержание спектакля «Роман в письмах», то пересказ этот выглядел бы следующим образом.
Есть мужчина, и есть женщина. У каждого из них своя семья, своя жизнь. И друг с другом эти мужчина и женщина вроде бы не пересекаются. Только в письмах. Когда-то они встречались, потом разошлись, а потребность друг в друге осталась. И вот пишут они письма. Пишут, получают, отвечают, ждут, отправляют, бегают к почтовым ящикам…
И получается вроде бы все наоборот: настоящая жизнь – это письма, это то, что подчас таится между строк, это именно то жгучее, острое, живое, настоящее, ради чего эти двое существуют. А реальная их жизнь – лишь только антураж к основному действу.
Вот, собственно, и весь сюжет. Спектакль, что называется, с открытым финалом. То есть финала еще и нет вроде бы… Начинается безоблачной идиллией, которая царит в семейной жизни женщины: она, муж, двое детей-подростков со свойственными им максимализмом, проблемами роста и самоутверждения. Но по большому счету – все в рамках нормы, ничего критичного. Со стороны, если не вглядываться в суть вещей, то и вовсе все выглядит почти идеально.
У другого героя пьесы – мужчины – есть жена и взрослая дочь, которая запуталась меж двух молодых людей. А он – отец – всячески пытается ее вразумить и направить, но что-то не очень преуспевает в этом. А дочь, забеременев от одного, принимает решение выйти замуж за другого…
И тянется обычная череда жизненных событий: нюансы детско-родительских отношений, мелкие перепалки с супругами, работа, отдых, встречи с друзьями, заболевания, гостям и прочим составляющие жизнедеятельности любой семьи…
Письмам же поначалу уделяется совсем небольшая роль. И лишь по ходу пьесы содержание посланий выходит на первый план, чтобы в финале заполонить собой все пространство. Пронзительный, трепетный, щемящий поток любви… Притом что слово «любовь» не прозвучит в спектакле ни разу. И слова «скучаю» и «хочу тебя» тоже не прозвучат…
Андрей Григорьевич очень волновался за Майю, за ход всего спектакля. Все-таки первая главная роль новой актрисы. В партнеры он подобрал ей опытного актера и по его поводу не переживал. А вот за Майю – очень! И особенно из-за того, что на репетициях она часто срывалась на слезы. Настолько входила в роль, что не выдерживала эмоционального напряжения. А режиссер считал, что, если во время репетиционного процесса актер столь максимально вовлекается в жизнь персонажа, то на самом спектакле может перегореть и не показать того уровня накала и трепета, который нужен. Майя соглашалась с ним, но не всегда могла оставаться спокойной. Слезы душили, голос сипел от плохо сдерживаемого напряжения, и гораздо больше сил у нее уходило на то, чтобы не заплакать, чем на отработку диалогов. В конце концов Андрей Григорьевич махнул рукой и разрешил ей плакать. Тем более, как про себя рассудил он, роль ее слез-то как раз и не предполагала. Так что лучше уж пусть выплачется на репетиции, чем ее прорвет на спектакле. Хотя опять же… Опять же… Эти бесконечные творческие изыскания: а как лучше – так или эдак? А как реалистичнее – плакать или нет? А что сильнее по душевному напору – показывать эмоции или не стоит?