Мне очень хотелось остаться здесь подольше, чтобы я смогла испытать больше. Испытать все.
Мы просмотрели больше серий «Щита», чем было нужно, чтобы отдохнуть от жестокостей. Я не могла поверить, что пропустила этот фильм, такой добротный и с таким количеством серий. Я приготовила большой ирландский завтрак. Адам сделал фахиту с домашней сальсой, такую вкусную, что я пришла в экстаз. Мы пили чай. Читали газеты. Эти маленькие моменты совместной жизни воспринимались естественными, уютными, замечательными. Что меня тревожило — они казались похожими на начало серьезных отношений, тех самых, про которые мы оба говорили, что в них не заинтересованы. Мой внутренний голос пытался предостеречь меня, но, как обычно, я не обращала на него внимания.
В одно прекрасное воскресное утро я все-таки вляпалась. Я приготовила завтрак и подавала его на стол, а Адам в это время раздвигал стопки газет, чтобы освободить на нем место.
— Как ни смешно, но, возможно, самое лучшее в отношениях — то, что не нужно много усилий, чтобы накрыть стол. Раздвинул газеты — и готово.
Он поднял глаза, сворачивая спортивное приложение, и я вдруг осознала свой промах. Я дернулась в кухню за кофе, отчаянно бормоча что попало, лишь бы замять случайно вырвавшиеся слова.
— Ясно, это не к тому, что мы состоим в отношениях. Мы же договорились, что это мимолетная связь.
Он положил газеты, и, нежно поцеловав, забрал у меня кружку.
— Ты права, мы действительно говорили, что это будет мимолетная связь.
Полная задница! Я поставила свой кофе на стол и пошла за томатным соусом, чтобы получить время прийти в себя.
Когда я вернулась, он произнес:
— Но для меня она совсем не мимолетная. Ненавязчивая — да. Забавная — бесспорно. Но, по-моему, она уже вышла за рамки мимолетной, как думаешь?
Я пристально посмотрела на него, прежде чем ответить. И хотя была более чем уверена, что вопрос не содержит подвоха, все же помедлила, прежде чем ответить.
— Да.
Он усмехался мне.
— И что, мы как-то по-другому должны себя вести потому, что у нас обозначенные отношения? Оттого, что теперь мы партнеры, или бойфренд и герлфренд, или как ты там хочешь это назвать?
Я тряхнула головой.
— Прекрасно. А теперь, когда мы с этим разобрались, мы можем позавтракать? — спросил он, удивляясь стоящей перед ним ненормальной женщине, с блуждающей улыбкой обнимающей бутылку кетчупа.
Я кивнула.
— Ну, тогда давай, ешь свой завтрак.
Я так и сделала. Надо же мне было, в конце концов, как-то поддержать силы на остаток выходных.
Глава 6 Пара
Ну вот, теперь мы официально были парой. Я говорю «официально», но это не значит, что мы где-то поставили отметку об этом или в наших отношениях что-то кардинально изменилось. Мы стали проводить вместе больше выходных, благо наши семьи и общественные обязанности это позволяли. В остальном мы продолжали видеться, трахаться до бесчувствия, если было время и соответствующая обстановка, переписываться по электронной почте и эсэмэсками, обсуждая политику и телевидение, и, при случае, в течение дня болтали по телефону о жизни.
Не появлялось причин для истерик и переживаний, не нужно было беспокоиться, позвонит ли Адам, или искать в его словах скрытый смысл, потому что он был настолько искренним, что и отвечать ему хотелось тем же. Мы говорили обо всем и про все: про наши семьи, про неприятности на работе (включая и то очень сложное время, когда я, как и большинство работающих в области журналистики, последние несколько лет рисковала попасть под сокращение штатов), о том, как хотели прожить свои жизни. А еще мы очень откровенно говорили о сексе, гораздо откровеннее, чем с кем бы то ни было раньше. Знаю, вы напуганы. Но, в любом случае, вряд ли я буду подробно говорить на эту тему заранее.
Хотя это раскрепощало — иметь бойфренда (несмотря на то, что это звучит несколько по-детски, но называть его просто «партнер» как-то язык не поворачивается), который не только восприимчив к моим сексуальным особенностям, но и упивается этим. Он любил рассказывать мне о том, что меня заводит. Когда потом я мастурбировала ночью в постели, я думала об этом. Я рассказывала ему все. Такое, от чего сама краснела. Такое, от чего становилась влажной. Фантазии настолько мрачные, что я, скорее всего, никогда не воплотила бы их в жизнь, но мы могли перешептываться о них под покровом темноты, не только потому, что были в безопасности, зная, что не осудим друг друга, но и потому, что считали их возбуждающими. Раньше я много размышляла о том, как найти парня, который не взбесился бы от моей, мягко говоря, темной сексуальности (хотя я до сих пор убеждена, что, по общим меркам, я не особенно развратная, просто немногие из нас решаются говорить об этом открыто), что теперь было просто поразительно иметь возможность наслаждаться этой стороной жизни с Адамом, а потом вместе пересматривать «Чужой среди своих» на DVD, печь оладьи в смешных формочках или до утра играть в скребл [6].
Я рассказывала ему все. Такое, от чего сама краснела. Такое, от чего становилась влажной.
Мы погрязли в повседневности, и это было прекрасно. Но однажды, незадолго до пасхальных каникул, мне позвонила мама. Она плакала. Моя мама никогда не плачет, что бы ни случилось. Объявления или те жуткие передачи, которые специально снимают для телевидения и показывают после обеда на Пятом канале — все сплошь про родителей-алкоголиков или детей, заболевших раком, — это да, но в реальной жизни она самая сильная и наиболее самостоятельная из всех женщин, которых я знаю.
Случилось несчастье: выгребая листья из канавы, она сломала колено. Ее положили в отделение экстренной хирургии, но что будет дальше, она не знала.
В обычное время это не было бы проблемой. Мои родители женаты уже почти сорок лет и до сих пор преданы друг другу. Но в это утро папа улетел на неделю в деловую поездку по Гонконгу, а подготовка к ней занимала месяцы. Обычно в таких случаях на помощь приходит мой брат — хотя бы потому, что он живет ближе, — но он был на месячной стажировке в Штатах, серьезно работая над продвижением по службе. Мама, которая никогда в жизни ни для кого не была обузой, пришла в смятение от одной мысли попросить кого-нибудь из них изменить планы.
Я необыкновенно привязана к своим близким. У меня даже вопросов не возникло, что я должна делать. По счастью, мне предстояли несколько нерабочих дней, уже отведенных под долгие выходные, и достаточно часов сверхурочной работы (а также достаточно любезный редактор отдела новостей), так что после небольшой перестановки у меня вдруг оказалось девять полных свободных дней, чтобы вернуться в родительский дом. Я заскочила домой взять немного одежды, туалетные принадлежности и ноутбук и задержалась ровно настолько, чтобы успеть позвонить папе и брату, дать им знать, что с мамой все будет нормально, а я уже по дороге в больницу и буду с мамой после того, как ей сделают операцию. Еще я позвонила Адаму, чтобы предупредить, что наши непристойные планы на выходные откладываются. И отправилась в путь.
Что касается операции — это просто многочасовое ожидание. Не помня себя, я ворвалась в приемное отделение больницы, и тут выяснилось, что мама не покинет операционную по крайней мере несколько ближайших часов. Я сидела в комнате ожидания, в голову лезли тревожные мысли, напряжение нарастало, и — наконец, наконец — кто-то подошел и сообщил, что операция закончилась. Думаю, что я выглядела так, как будто свихнулась, потому что мне сказали, что когда мама отойдет от наркоза и ее на ночь перевезут в палату, мне разрешат повидаться с ней, невзирая на то, что приемные часы уже закончились.
Увидеть ее было блаженным облегчением. Внезапно я осознала то, что приходит в голову, только когда вплотную столкнешься с чем-то подобным: и я, и мои родители стареем, и, возможно, уже недалеко то время, когда их не будет рядом. Я держала ее руку, а она сонно улыбалась мне, бледная и слабая, но мне достаточно было света ее глаз, чтобы мои страхи развеялись. Я нежно поцеловала ее и отправилась на ночь в отчий дом, чтобы обзвонить членов семьи и друзей и сообщить об изменениях в мамином состоянии (в какой-то момент мне захотелось, чтобы мама зарегистрировалась на Фейсбуке — как бы это облегчило работу!). Я собрала ей на утро сумку и начала готовить дом к ее возвращению, чтобы ей легче было справляться.
Ее выписали раньше, чем я ожидала. На мой взгляд, слишком рано, но я не могу жаловаться на качество медицинского обслуживания в больнице только на том основании, что ее, казалось, стремились вышвырнуть, чтобы положить на это место другого человека. Через два дня после операции я уже помогала ей — ох, как медленно — дойти на костылях до машины и везла домой, проклиная каждый ухаб, на котором машина подпрыгивала, и мамино колено дергалось так, что она вздрагивала. Ей было очень больно, и она принимала пять видов обезболивающих в разных сочетаниях четыре раза в день. Было больно ходить, больно сидеть, и даже лечь или встать с кровати она не могла без посторонней помощи. Она то раздражалась от своей беспомощности, то рыдала от благодарности, потому что знала, что ничего не смогла бы без меня.
После операции, в первые беспросветные дни, мы были единым целым. Я спала рядом — так у меня была возможность помочь ей ночью спуститься с кровати и добраться до ванной, когда было нужно. Я просыпалась, когда просыпалась она, и шла в кровать, когда она это делала (хотя спать я не могла — сон не приходил подолгу), готовила ей еду, подавала лекарства, беседовала, несмотря на ее перепады настроения, утирала слезы, успокаивала, если она переживала, когда что-то не получалось. Это было изматывающе, и говорю я это не ради красного словца. Единственное, что я поняла за неделю, так это то, что, невзирая на всю мою любовь, я не прирожденная нянька. Я слишком нетерпелива и легко выхожу из себя. А недостаток сна делал меня вообще сумасшедшей.
На развлечения и фривольности не хватало времени. Даже моя одержимость текущими событиями куда-то улетучилась, и я обнаружила, что читаю газеты после десяти вечера, если читаю вообще. Пару раз ночью я коротко разговаривала по телефону с Адамом, но поймала себя на том, что слишком подробно и со слезами рассказываю, как тяжело водить маму туда-сюда в ванную и вдобавок следить за приемом таблеток. После этого я решила больше не грузить его своими проблемами, потому что ему нужно работать, отдыхать и вообще жить нормальной жизнью. К тому же, если быть честной, меня напугало, насколько один звук его голоса заставил меня смотреть на все проще. Не та это ситуация, когда я должна рассчитывать на его помощь. Я должна быть способна справиться сама. Ну, по крайней мере, я так думала.
Это давало мне силы.
Со временем дела пошли на лад. Мама начала делать успехи. Она уже увереннее наступала на ногу. Путешествия на костылях по лестнице вверх и вниз стали быстрее. Она начала выздоравливать, и боли уже не так ее мучили, а это означало, что она возвращается к своей обычной самостоятельности. Ее аппетит возрос, так что я уже не чувствовала себя кандидатом в шеф-повара, чьи кулинарные творения, в которые он вложил душу, выбрасываются после пары ложек. А потом вернулся домой папа, и на лице мамы отразились радость и облегчение.
К тому времени, когда я загрузила машину и поехала домой, готовая к возвращению на работу, я была истощена. Напряжение не ушло, я все еще беспокоилась за бедную маму. А когда зашла в квартиру и увидела в раковине немытую посуду девятидневной давности и рабочую одежду, ожидающую стирки, у меня оборвалось сердце. Я набросилась на домашние дела и пошла спать, ругая себя за неорганизованность, только в час ночи, притом что вставать надо было в семь утра.
Но все к лучшему. Никогда после выходных я не возвращалась на работу с облегчением, но в тот раз это было именно так. Когда я вернулась к повседневной работе, напряжение, которое поселилось во мне, почти спало. Тем не менее случилась одна странная вещь, я никак не могла разгадать, когда, где и почему это произошло, но начинала беспокоиться.
Я — чрезвычайно сексуальная особа. Эта книга — лучшее тому доказательство, даже с оговоркой, что она вообще о моей сексуальной жизни, а не о чем-то другом, чем я занимаюсь (я могла бы написать книгу о том, как люблю пить чай, разгадывать судоку или по нескольку раз пересматривать передачу про теорию большого взрыва, но не думаю, что она имела бы широкую популярность). С тех пор, как у меня появилась возможность видеться с Адамом, нам удавалось заниматься сексом по крайней мере дважды в день, когда мы были вместе, а иногда и больше. Но даже когда я не встречалась с определенным мужчиной, у меня всегда был рядом кто-нибудь, кто шел со мной в ногу на этом фронте, и это было обычное дело. Каждую ночь, лежа в постели, я вызывала у себя оргазм перед тем, как уснуть. Вы можете выпить чашку горячего молока или подсчитывать овец, или делать еще что-то, что делаете вы; но для меня намного более надежный способ проспать всю ночь — это оргазм.
Все эти дни у меня не было оргазма. Я пересчитала их. Девять дней. Вначале это было потому, что я спала на одной кровати с мамой, и это было бы, мягко говоря, вызывающе. Но даже потом, когда она достаточно поправилась и я перебралась в свою старую детскую, у меня его не было. Я валилась на кровать обессилевшая, спала чутко, но даже когда пыталась, ничего не получалось.
Я отнесла это на счет стресса и напряжения и старалась не переживать по этому поводу. Но однажды, после возвращения домой и через пару дней после выхода на работу, я перепробовала все уловки (горячая ванна, бесстыдная книга на планшете, фривольные письма Адама), и ничего не сработало. Все это было необыкновенно занятно, но ни к чему не привело. Я мастурбировала точно так же, как и всю свою жизнь, каждую ночь (за исключением общих спален и прочих неудобных или неподходящих обстоятельств), буквально с тех пор, как стала достаточно взрослой и открыла для себя оргазм, но неожиданно мое тело стало как будто чужим. Ничего не помогало.
Все эти дни у меня не было оргазма. Неожиданно мое тело стало как будто чужим. Ничего не помогало.
Девять дней превратились в десять. Одиннадцать. На двенадцатый я ударилась в панику. Это было не похоже на меня. И дело было не только в том, что на работе я была раздраженной и сонной оттого, что проходила вечность, пока я засыпала; меня больше волновало другое. Хотя я знала Адама достаточно хорошо, чтобы понимать, что наши отношения состоят не из одного секса, он все же составлял одну из фундаментальных основ. Что произойдет, если твоя девушка не может испытывать оргазм?
Мне предстояло скоро это узнать.
Я все рассказала ему по телефону. Однажды он позвонил, чтобы узнать, как мои дела. Это было редкостью, потому что обычно мы общались посредством текста: электронными письмами или телефонными сообщениями, приберегая разговоры для выходных дней или случайных ночей в течение рабочей недели, когда мы были вместе (хотя последние сумасшедшие дни на работе означали, что он не скоро появится среди недели). Было такое удовольствие слышать его голос, хотя, надо сказать, я была напугана: как скажешь своему парню, что из высоколибидной, одержимой экстравагантным сексом эротической писательницы я превратилась в нечто, которое не может получить оргазм уже добрые две недели? И возможно ли вообще это сделать без слез? В моем случае, нет. Я рыдала перед ним и чувствовала себя мелодраматической идиоткой. А он так сердечно отнесся к этому, что сделал меня еще более сентиментальной.
Он приказал мне перестать пытаться мастурбировать, попытаться перестать переживать и приехать к нему на выходные, которые начинались уже этой ночью. Его сосед собирался уезжать до позднего вечера воскресенья на мальчишник, так что у нас появлялось место для встречи. Он бы немного присмотрел за мной, а я могла бы просто отоспаться, отдохнуть и попытаться восстановить равновесие.
Честно говоря, я не была уверена, что это сработает, но никаких планов у меня больше не было.
Я прибыла к его дому расстроенная и, буду до конца честной, уже сердитая. Работа была напряженной, а рабочий день переполнен досадными неприятностями. Значительная часть послеобеденного времени была посвящена обсуждению жалобы героя моей статьи, которая вызвала множество читательских откликов. Я смогла доказать, что он сказал то, что сказал, и я ничего не переврала. Но усилия, которые я потратила на розыски диктофонной кассеты, а потом проигрывание ее сначала моему редактору, потом главному редактору, а потом составление ответа на жалобу привели к тому, что когда я вышла с работы, то просто жаждала выпить бокал красного вина. Дома, наедине с собой, я много раз представляла нашу встречу и хотела быть общительной, дружелюбной, веселой и не выглядеть идиоткой хотя бы потому, что мы не виделись почти три недели.
Не уверена, что у меня было хоть одно из этих качеств, когда я пришла, но Адам действительно налил мне большой бокал красного вина. Глядя, как он открывает дверь, я почувствовала, что внутри у меня что-то поднялось. Это была не только обыкновенная похоть, но и теплое чувство привязанности. Я навалилась на него, заталкивая обратно внутрь квартиры, а он в это время крепко схватил меня, наклоняясь для пылкого приветственного поцелуя, открыл мой рот, чтобы проникнуть языком глубже…
Адам уделил мне много внимания и хлопотал вокруг меня. Он приготовил сосиски в тесте и картофельное пюре с горчицей — самый подходящий ужин для прохладного пятничного вечера. Мы говорили о пустяках, и было видно, что Адам старается рассмешить меня. Он предложил мне шоколадный мусс (и было бы невежливо отказаться) и хороший портвейн, и мы с бокалами устроились на диване смотреть фильм. Прошли минуты, я начала чувствовать усталость и пристроила голову у него на груди. Он прижал меня к себе, и все стало как надо. На самом деле, прекрасно.
Когда фильм закончился, он взял меня за руку и отвел в спальню. Я нервничала, но не по поводу наших обычных игр. Думаю, это было проявление тревожности. Я разрывалась. Это был Адам, милый, сексуальный, замечательный Адам, которого я не видела целую вечность. Мне хотелось слиться с ним воедино, но в то же время я отчаянно размышляла, смогу ли я оправдаться сонным состоянием или притвориться уставшей, чтобы избежать неминуемой неловкости от того, что может произойти дальше.