Сейчас я думаю, что, возможно, хорошо, что Адам своими действиями прервал мой монолог, иначе я перечислила бы все напитки, которые были на тот момент в моей кухне. Он двигался так быстро, что я совершенно не успела понять, как очутилась прижатой им — губами к губам — спиной к стене. Я задохнулась от неожиданности, и он этим воспользовался, приоткрыв мой рот и осторожно проникнув в него языком.
У поцелуя был вкус мяты с нотками кофе. Наверное, это было затянувшееся воспоминание об обеде, который только что закончился. Когда мое удивление прошло, я начала в ответ целовать Адама более агрессивно. Внезапно наши языки начали поединок, и он прижал меня к стене сильнее, удерживая бедрами на месте, в то время как его ладони ласкали мои руки, заставив меня слегка затрепетать, прежде чем он мягко коснулся моего лица. Он заправил мне за ухо непослушную прядь волос, и я тихо заскулила, когда его палец коснулся ушной раковины. Он улыбнулся и протянул руку обратно, чтобы сделать то же самое, а я боролась за контроль над своими реакциями, пытаясь получить от поцелуя свое, даже в тот момент, когда извилистое кружение пальца Адама заставляло мои ноги подкашиваться.
— Ты готова? Ты уверена, что хочешь этого? Если нет, я буду совершенно счастлив просто попить чаю.
Я не знаю, сколько мы так простояли. Через какое-то время он прервался, чтобы оглядеть меня на мгновение — мои соски затвердели внутри лифчика, а на щеках был румянец. Он нежно погладил мои волосы и поцеловал в переносицу.
— Ты готова? Ты уверена, что хочешь этого? Если нет, я буду совершенно счастлив просто попить чаю, — он улыбался мне, но в словах чувствовалась насмешка. — Или кофе. Молочный коктейль, если у тебя есть, или…
Я сильно тряхнула головой.
— Я готова. Я уверена. Определенно. — Я усмехнулась нелепости нашего диалога, осознавая, как убедительно прозвучали мои слова.
Он внимательно посмотрел на меня, как будто хотел для себя убедиться, что сказанное мною — правда. Наконец кивнул.
— Хорошо. Вспомни, что мы говорили по поводу стоп-слова и ограничений. Сейчас я собираюсь воздействовать на тебя легко, потому что мы вместе в первый раз, и мне необходимо изучить твои реакции; но если тебе потребуется остановить меня или замедлить, ты знаешь, что сказать?
Я кивнула, снова помрачнев и немного нервничая. Но потом он снова наклонился, и его последнее «хорошо» прошелестело около моей нижней губы, когда он куснул ее, прежде чем снова начать целовать.
Почти сразу, как его губы воссоединились с моими, сила поцелуев Адама изменилась. Они уже не были такими изысканными, как вначале; теперь губы Адама почти сминали мои своим напором, придавливая вниз, пока его язык прокладывал путь. Его руки скользнули к моей заднице, оставив верхнюю часть туловища плотно придавленной к стене, в то время как талию и бедра он прижимал к себе.
Я обхватила руками шею Адама, привлекая его ближе, но он фыркнул мне в рот, быстро сменил положение, чтобы схватить меня одной рукой за оба запястья, заведя их за голову. Минуту я поборолась, чтоб освободить их, но его руки остались неподвижны; и осознание того, что он полностью подчинил меня, быстро накрыло меня всплеском похоти. Адам был ненамного выше меня, но в нем была жилистая крепость — я не могла получить свободу иначе, как с его разрешения. Я снова пошевелила запястьями, пытаясь сдвинуться, но он был непреклонен.
Вдруг другая его рука перестала нежно гладить мое лицо. Она двинулась — на ощупь, сминая одежду, поочередно сдавливая груди, заставляя меня задыхаться, выворачивая пальцами через одежду мои соски. На секунду мои мысли застыли от неожиданности, я не знала, стоит ли пытаться сильнее оттолкнуть Адама, даже когда мое тело изогнулось от его прикосновений, помня о том, как сильно возбуждает меня грубое обращение. На мгновение я улыбнулась. Было забавно, что даже сейчас, после всего, что я испробовала, у меня до сих пор остался этот первобытный инстинкт освобождения, мой мозг протестует против правды моего тела, но каждая клетка моего существа знает: это то, чего я хочу. Умоляет об этом. Тоскует по этому. И я не могу дождаться, чтобы посмотреть, как это произойдет.
Мне не пришлось ждать долго, чтобы обрести желаемое. Неожиданно мы начали перемещаться. Адам протащил меня по коридору, продолжая крепко сжимать запястья, на мгновение остановился, чтобы определить, где спальня — точно так же я не могла выбрать, какую купить еду, — а затем открыл дверь и зашвырнул меня внутрь. Он отпустил мои запястья и сел на край кровати, а я стояла напротив, не зная, что делать дальше.
— Раздевайся!
О! Хорошо. Ну, на самом деле не «хорошо». Кто хочет оказаться быть раздетым таким образом в первый раз? Понимаю, это звучит глупо, но я вообразила, что снять сначала юбку будет менее стыдно. Я редко ношу юбки, но он упомянул, что любит чулки на резинках, поэтому я решила произвести впечатление. Прекратив возню с молнией, я, наконец, позволила юбке свалиться; шелестя, она скользнула вниз по ногам и упала на пол. Я уставилась в одну точку поверх левого плеча Адама, смущенная настолько, что не могла смотреть ему в глаза. Но все же не смогла справиться с собой, чтобы не взглянуть украдкой, не получили ли мои черные чулки одобрения. Я успела уловить проблеск в его глазах и выпуклость в штанах, прежде чем снова уставилась на стену, и знание, что ему было приятно, сделало меня смелее. Я принялась за пуговицы на кофточке.
К тому времени, как мои пальцы, неуклюжие от смеси нервозности и предвкушения, достигли низа, и я уже была готова распахнуть рубашку, мое мужество стало иссякать. Я нерешительно распахнула полы рубашки, и потом, после нескольких секунд тишины, высвободила руки из рукавов и уронила ее на пол.
Я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.
Я стояла там в трусиках и лифчике. Возможно, я была одета так, как могла бы одеться на пляж, но ощущала себя гораздо менее комфортно и уверенно. У меня не было желания устанавливать с Адамом зрительный контакт, и я не представляла, что делать теперь. Ну ладно, я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.
Его голос заставил меня вздрогнуть.
— Белье тоже! Шевелись!
Я посмотрела на него — взгляд был обнадеживающим, несмотря на то, что руки были сложены так, что, казалось, он не допустит никаких возражений.
— Давай!
Сначала я расстегнула лифчик, освободив груди, открывая пристальному взгляду Адама свои затвердевшие соски — подтверждение того, что если сама я считала сложным возвращение к рабскому мировоззрению (разве это что-то, что вы можете искоренить?), мое тело утверждало абсолютно обратное. Я чувствовала, как горит мое лицо. Интересно, насколько красной я была? Как свекла? Как семафор? Как помидор?
Адам наклонился вперед, его голос звучал по-доброму, с состраданием, но по-прежнему непререкаемо.
— Трусы тоже. Живо! Прекрати изворачиваться. Я хочу видеть твою манду. Хотя резинки можешь оставить. Это я люблю. — Он улыбался мне. — Гадкая девчонка.
Это совсем не согнало краску с моих щек.
Медленно я подцепила пальцами резинку на трусиках и опустила их вниз к коленям, прежде чем снять полностью. Я стояла перед Адамом, голая; комната погрузилась в тишину на долгие мгновения, пока он разглядывал меня.
Смущение становилось болезненным. Я мало уделяю внимания своей внешности, здесь требуется более уверенная и спокойная женщина, чем я, чтобы не чувствовать ничего, кроме застенчивости и небольшого смущения, когда стоишь голая перед объектом своих желаний, который полностью одет и уперся в тебя взглядом.
Он переместился на кровати, стянул с себя пиджак и медленно и деловито закатал рукава.
— Повернись и стань ко мне спиной.
Я должна была почувствовать облегчение — едва ли я могла смотреть ему в лицо, пока это все происходило — но вместо этого ощутила знакомую внутреннюю борьбу, обостренную неожиданной яростью от того, как обыденно он сейчас возился с чем-то в кармане своего пиджака и даже не смотрел на меня, настолько уверенный в моем послушании, что даже не считал нужным смотреть. Я медленно повернулась, судорожно сглатывая, чтобы постараться сохранить самоконтроль и не показать, как сильно он давит на меня.
Адам слез с кровати, и неожиданно я смогла уловить запах его лосьона и почувствовать тепло его тела: он оказался сзади меня, его дыхание щекотало мне ухо. Мне удалось побороть побуждение к дрожи, но я не настолько хорошо могу контролировать свое тело. Мои руки покрылись мурашками. Теперь сердце бьется сильнее; тайна того, что случится дальше, делает меня тревожной, взвинченной, но робкой — ожидание становится таким, как перед началом поездки на американских горках. Я знаю, это особенный аттракцион, с гораздо большим количеством наготы, чем обычно, но я ему верна.
Он снова схватил меня за запястья, завернул их за спину, скрестив и удерживая так, что они покоились на моей заднице. Так же быстро, как оказался рядом, он отошел, и у меня возникло резкое желание сдвинуть руки, но хотя я и знала, что могу это сделать — и он тоже это знал — я не собиралась. Я собиралась покорно ждать в этой позе, что бы ни случилось потом.
Очень быстро мягкая веревка скользнула по рукам вверх, обвив мои обнаженные плечи. Адам затянул ее, и я не могла двинуть руками, даже если бы и захотела. Он быстро работал ловкими пальцами, обвивая веревку вокруг моих рук с интервалами, выше локтей, на предплечья, затягивая петли. Мои руки вытягивались назад еще дальше, а грудь выгибалась вперед. Адам обездвижил меня способом, который я еще не пробовала до сих пор. Это заставляло мою кровь играть. Когда он добрался до запястий, то стал туго оборачивать веревку вокруг них, еще и еще, пока я не почувствовала что-то вроде наручников, а уж это я пробовала много раз. Я проверила, насколько сильно Адам меня связал — незаметно, для себя, а не для него — и когда я осознала, насколько надежно я закреплена, то пришла в ужас от жара, который затопил мою матку. Никто не связывал меня крепче, чем он, однако мои чувства были выпущены на свободу. И от этого я стала влажной.
Послышался глухой удар — Адам отпустил конец веревки, и тот упал на пол, а он стал прохаживаться передо мной, выводя меня из задумчивости. Я потупила глаза, еще не готовая посмотреть ему в лицо, но он думал иначе. Он взял меня пальцем под подбородок и поднял его, пока я не уперлась взглядом в его глаза. Никто из нас не разговаривал. Он насмехался надо мной. Потребовался серьезный самоконтроль, чтобы подавить желание пнуть его. Я все еще фантазировала на эту тему, когда он опустился на колени. Неожиданное движение смутило меня и на секунду заставило забеспокоиться, не лягнула ли я его в действительности. Затем он подобрал веревку и пропустил ее между моими ногами. Когда он поднялся, то подмигнул мне, сильно натягивая веревку, так что она стала сильно давить. Два жгута расположились по обе стороны моей щелки, плотно сдавливая ее. Он закончил тем, что привязал конец веревки к первоначальному узлу на плечах. Это выглядело так, как будто я в дьявольской подарочной упаковке. Давление веревки между ног, эротичность, бессилие — все это давало чувство особенной дрожи в коленках, но я была полна решимости не показывать свою слабость. Я не собиралась давать ему даже намека на то, скольких усилий мне это стоит и как он доводит меня до исступления, хотя думала, что, возможно, за его улыбкой что-то последует.
Он отошел в сторону, любуясь произведением — то ли своим веревочным плетением, то ли моим телом, а может, сочетанием того и другого — перед тем, как снова начал прогуливаться позади меня. Вдруг невозможность видеть его и его действия стала меня нервировать, потом вдруг его руки вытянулись по обе стороны моего тела, появившись в поле зрения, и снова резко схватили меня за груди. Он грубо щупал и мял их, щипал соски пальцами так сильно, что я вздрагивала, хотя изо всех сил старалась дышать носом, чтобы он не услышал предательского вздоха. Я знала, что это бессмысленно — он и так все знает, — но сопротивление все еще казалось важным.
Он отошел в сторону, любуясь произведением — то ли своим веревочным плетением, то ли моим телом, а может, сочетанием того и другого.
Он наклонился, прошептав мне на ухо, что я красивая и смелая, но к тому же исключительно порочная, раз позволяю ему делать с собой такие вещи. Я на секунду закрыла глаза, борясь за самообладание, прежде чем повернулась и сердито уставилась на него. Моя ярость довела его до смеха, а слова, которые последовали за этим, заставили меня снова закрыть глаза, на этот раз от смятения и ужаса.
— Давай, София, мы же оба знаем, что это правда. Если нет, то веревка между твоих ног не была бы мокрой, а?
Ублюдок.
Он знает, и я знаю, что протекла. Поцелуй и состояние бессилия и униженности способствовали повышению температуры между ног. Но внезапно мне захотелось сделать что-нибудь, что в моей власти, чтобы остановить его в обнародовании этого непреложного факта.
Его руки проследовали вниз по моему телу, скользя по обеим сторонам, двигаясь к бедрам. Я отчаянно старалась увернуться, сдвинуть ноги, но равновесие было неустойчивым, и я чуть не упала. Он схватился за веревочную петлю, удерживающую мои ноги вместе, и толкнул меня назад, в вертикальное положение, прежде чем вернуть свои руки мне на грудь. Затем снова наклонился.
Его голос звучал в моих ушах негромко, но был строгим и сердитым.
— Не валяй дурака. Делай, что говорят, или пожалеешь.
Я не могла ничего сделать.
— Ты же мне ничего не говоришь. Я бы подчинилась.
Не знаю, чего я ожидала, но его смех удивил меня и наполнил всплеском теплоты.
— Я считаю, само собой разумеется, что ты держишь ноги раздвинутыми, пока я пытаюсь просунуть туда руку.
Я сглотнула снова и кивнула. Я изо всех сил старалась устоять, когда его руки бродили у меня между ног. Я парадоксальным образом и желала его, и хотела, чтобы его и близко там не было. Но, к моему большому разочарованию, он так и не дотронулся до главного. Вместо этого он повозил пальцем по веревке с обеих сторон, несомненно ощущая, насколько сырой сделало ее мое возбуждение. Он снова засмеялся, и меня окатила волна ярости и унижения. Я никогда не встречала никого, кто бы настолько сбивал меня с толку, как он, и невероятно расстроилась: неожиданно пришло понимание его стиля доминирования, и это довело меня до белого каления.
Он схватил меня за волосы и потащил в сторону кровати. Снова отсутствие возможности двигать руками и веревка между ног помешали удержать равновесие, но в этот раз я не упала. Мне удалось оставаться в вертикальном положении достаточно долго, Адам успел швырнуть меня на кровать лицом вниз, и возможности смягчить падение связанными руками не было.
Я жадно смотрела, как он раздевается, снимая одежду без смущения, можно сказать, с удовольствием.
Затем он перевернул меня лицом вверх. Это было не намного комфортнее, учитывая, что веревка врезалась в ляжки, но это означало, что наконец-то я смогу увидеть его раздетым. Я жадно смотрела, как он раздевается, снимая одежду без смущения, можно сказать, с удовольствием. В своей позе я чувствовала себя еще более беспомощной. Я сжала кулаки, насколько было возможно, желая дотронуться до него, помочь и даже, если получилось бы, толкнуть.
А потом он стоял передо мной, и его член демонстрировал мне жемчужину предэякулята на самом кончике. Заманчиво. Ах, как заманчиво! Он был полностью выбрит — что-то, чего я не пробовала ни с одним любовником, но от чего — я сразу определила — готова получить удовольствие.
Он молчал, но от того, как он складывал свою одежду на кровать, я бессознательно, отчаянно открыла рот: невыносимое желание попробовать его затмило все в моем мозгу. Он не стал мешкать и быстро задвинул мне в рот. Я попыталась сосать, но он так же быстро выдернул перед тем, как снова податься вперед, не желая давать мне контроль даже в этом единственном аспекте. Вместо этого он принялся трахать мое лицо, все быстрее и грубее, и, схватив меня за волосы, вдавливал под свой член, пока я не почувствовала, что он своим весом передавил мне горло, заставив меня подавиться и сопротивляться, чтобы дышать.
Когда я захрипела, он приподнялся на мгновение, дав мне передышку, буквально лишь для того, чтобы набрать воздух в легкие. Его член был на уровне моих глаз, покрытый смесью слюны и предэякулята, которые он и вытер о мое лицо. Я закрыла глаза, пытаясь спрятаться, но чувствовала, что они полны слез стыда и ярости.
Неожиданно я почувствовала, что он двигает меня — переворачивает лицом вниз. Меня накрыла волна облегчения от перспективы зарыть лицо в одеяло, пряча замешательство от того, сколько унижений мне досталось. У меня возникла передышка на пару секунд, пока он шевелился позади, но красноречивый звук рвущейся обертки презерватива давал ясно понять, что это временное явление. Затем руки Адама оказались на моей заднице, раздвинули ягодицы и потянули веревку, которая надавила на влагалище настолько сильно, что мне пришлось прикусить губу, чтобы подавить стон.
Он забрался на меня, отбросил в сторону веревку и стиснул своими ногами мои, так что я почувствовала еще большую скованность, чем до этого, так как его член давил на промежность. Наклонившись вперед, он вошел внутрь. Руки Адама, расставленные по обе стороны от моей головы, приняли на себя его основной вес, но тело все еще давило на мои связанные руки, а дыхание разрывало слух. Он подавил меня, лишил возможности двигаться, а теперь использует, проталкиваясь все глубже и глубже. Это было интенсивно, плотно, я была на грани клаустрофобии. Его тело еле двигалось над моим; он пригвоздил меня к месту — еще один способ обездвиживания вдобавок к остальным.