Но и для нас проходит время надгробных речей по России, и мы говорим с вами: «В этой мысли таится искра жизни». Вы угадали ее, эту искру, силою вашей любви; но мы, мы ее видим, мы ее чувствуем. Эту искру не потушат ни потоки крови, ни сибирские льды, ни духота рудников и тюрем. Пусть разгорается она под золою! Холодное, мертвящее дуновение, которым веет от Европы, может ее погасить.
Для нас час действия еще не настал; Франция еще по справедливости гордится своим передовым положением. Ей до 1852 года принадлежит трудное право. Европа, без сомнения, прежде нас достигнет гроба или новой жизни. День действия, может быть, еще далеко для нас; день сознания, мысли, слова уже пришел. Довольно жили мы во сне и молчании; пора нам рассказывать, что нам снилось, до чего мы додумались.
И в самом деле, кто виноват в том, что надобно было дожить до 1847 года, чтобы «немец» (Гакстгаузен) открыл, как вы выражаетесь, народную Россию, столь же неизвестную до него, как Америка до Колумба.
Виноваты, конечно, мы – мы, бедные, немые, с нашим малодушием, с нашею боязливой речью, с нашим запуганным воображением. Мы даже за границею боимся признаваться в ненависти, с которою мы смотрим на наши оковы. Каторжники от рождения, обреченные влачить до смерти ядро, прикованное к нашим ногам, мы обижаемся, когда об нас говорят как о добровольных рабах, как о мерзлых неграх, а между тем мы не протестуем открыто.
Следует ли смиренно покориться этим нареканиям, или решиться остановить их, возвысив голос для свободной русской речи? Лучше погибнуть подозреваемыми в человеческом достоинстве, чем жить с позорным знаком рабства на лбу, чем слушать, как нас обвиняют в добровольном порабощении.
К несчастию, в России свободная речь удивляет, пугает. Я попытался приподнять только край тяжелой завесы, скрывающей нас от Европы, я указал только на теоретические стремления, на отдаленные надежды, на органические элементы будущего развития; а между тем моя книга, о которой вы выразились так лестно, произвела в России неблагоприятное впечатление. Дружеские голоса, уважаемые мною, порицают ее. В ней видят обвинение на Россию! Обвинение!.. в чем же? В наших страданиях, в наших бедствиях, в нашем желании вырваться из этого ненавистного состояния… Бедные, дорогие друзья, простите мне это преступление; я снова впадаю в него.
Тяжко, ужасно ярмо долгого рабства, без борьбы, без близкой надежды! Оно напоследок подавляет самое благородное, самое сильное сердце. Где герой, которого наконец не сломила бы усталь, который не предпочел бы на старости лет покой вечной тревоге бесплодных усилий?
Нет, я не умолкну! Мое слово отомстит за эти несчастные существования, разбитые русским самовластьем, доводящим людей до нравственного уничтожения, до духовной смерти.
Мы обязаны говорить; без этого никто не узнает, сколько прекрасного и высокого эти страдальцы навсегда замыкают в груди своей, и оно гибнет с ними в снегах Сибири, где даже на их могиле не начертится их преступное имя, которое их друзья будут хранить в сердце своем, не смея произносить его.
Едва мы открыли рот, едва пролепетали два-три слова о наших желаниях, о наших надеждах, и уже хотят его зажать, хотят заглушить в колыбели наше свободное слово! Это невозможно.
Для мысли настает время зрелости, в которое ее не могут более сковать ни цензурные меры, ни осторожность. Тут пропаганда делается страстью; можно ли довольствоваться шептанием на ухо, когда сон так глубок, что его едва ли рассеешь набатом?
От восстания стрельцов до заговора 14 декабря в России не было серьезного политического движения. Причина тому понятна: в народе не было ясно определившихся стремлений к независимости. Во многом он соглашался с правительством, во многом правительство опережало народ. Одни крестьяне, не причастные к выгодам императорским, более чем когда-нибудь угнетенные, попытались восстать. Россия, от Урала до Пензы и Казани, на три месяца подпала власти Пугачева. Императорское войско было отражено, разбито казаками, и генерал Бибиков, посланный из Петербурга, чтобы принять команду войска, писал, если я не ошибаюсь, из Нижнего: «Дела идут очень плохо; более всего надобно бояться не вооруженных полчищ бунтовщиков, а духа народного, который опасен, очень опасен».
После неслыханных усилий восстание наконец было подавлено. Народ впал в оцепенение, умолк и покорился…
Между тем дворянство развивалось, образование начинало оплодотворять умы, и, как живое доказательство этой политической зрелости нравственного развития, необходимо выражающейся в деятельности, явились эти дивные личности, эти герои, как вы справедливо называете их, которые «одни, в самой пасти дракона отважились на смелый удар 14 декабря».
Их поражение, террор нынешнего царствования подавили всякую мысль об успехе, всякую преждевременную попытку. Возникли другие вопросы; никто не хотел более рисковать жизнию в надежде на конституцию; было слишком ясно, что хартия, завоеванная в Петербурге, разбилась бы о вероломство царя: участь польской конституции была перед глазами.
В продолжение десяти лет умственная деятельность не могла обнаружиться ни одним словом, и томительная тоска дошла до того, что «отдавали жизнь за счастие быть свободным одно мгновение» и высказать вслух хоть часть своей мысли.
Иные отказались от своих богатств с той ветреною беззаботностию, которая встречается лишь у нас да у поляков, и отправились на чужбину искать себе рассеяния; другие, не способные переносить духоту петербургского воздуха, закопали себя в деревнях. Молодежь вдалась кто в панславизм, кто в немецкую философию, кто в историю или политическую экономию; одним словом, никто из тех русских, которые были призваны к умственной деятельности, не мог, не захотел покориться застою.
История Петрашевского, приговоренного к вечной каторге, и его друзей, сосланных в 1849 году за то, что они в двух шагах от Зимнего дворца образовали несколько политических обществ, не доказывает ли достаточно, по безумной неосторожности, по очевидной невозможности успеха, что время размышлений прошло, что волнения в душе не сдержишь, что верная гибель стала казаться легче, чем немая страдательная покорность петербургскому порядку.
Очень распространенная в России сказка гласит, что царь, подозревая жену в неверности, запер ее с сыном в бочку, потом велел засмолить бочку и бросить в море.
Много лет плавала бочка по морю.
Между тем царевич рос не по дням, а по часам и уже стал упираться ногами и головой в донья бочки. С каждым днем становилось ему теснее да теснее. Однажды он сказал матери:
– Государыня-матушка, позволь протянуться вволюшку.
– Светик мой царевич, – отвечала мать, – не протягивайся. Бочка лопнет, и ты утонешь в соленой воде.
Царевич смолк и, подумавши, сказал:
– Протянусь, матушка; лучше раз протянуться вволюшку да умереть.
В этой сказке, милостивый государь, вся наша история.
Горе России, если в ней переведутся смелые люди, рискующие всем, чтобы хоть раз протянуться вволюшку.
Но этого бояться нечего…
Невольно приходит мне при этих словах на мысль М. Бакунин. Бакунин дал Европе образчик вольного русского человека.
Я был глубоко тронут прекрасными словами, с которыми вы обращаетесь к нему. К несчастию, эти слова до него не дойдут.
Международное преступление совершилось. Саксония выдала свою жертву Австрии, Австрия – Николаю. Он в Шлиссельбурге, в этой крепости зловещей памяти, где некогда держался взаперти, как дикий зверь, Иван Антонович, внук царя Алексея, убитый Екатериною II, этою женщиною, которая, еще покрытая кровью мужа, приказала сперва заколоть узника, а потом казнить несчастного офицера, исполнившего это приказание.
В сыром каземате, у ледяных вод Ладожского озера, нет места ни для мечтаний, ни для надежды!
Пусть же он спокойно заснет последним сном, мученик, преданный двумя правительствами, у которых на пальцах осталась его кровь…
Слава имени его и мщение!.. Но где же мститель?.. И мы также погибнем на полпути, как он; но тогда вашим строгим и величавым голосом скажите еще раз нашим детям, что за ними остается долг…
Останавливаюсь на воспоминании о Бакунине и жму вам крепко руку, и за него, и за себя.
Ницца, 22 сентября 1851.Примечания
1
Былое и думы. – Полярная звезда, III, с. 95–98. (Примеч. А. И. Герцена.)
2
«Путевых картин» (нем.).
3
См. наст. изд., с. 16.
4
Баобаб (лат.).
5
Бедняжка, он достоин жалости (фр.).
6
Здесь: в смысле – сидящим напротив (фр.).
7
темно-коричневого цвета с металлическим оттенком (от фр. mordore fonce).
6
Здесь: в смысле – сидящим напротив (фр.).
7
темно-коричневого цвета с металлическим оттенком (от фр. mordore fonce).
8
за и против (лат.).
9
разновидность (лат.).
10
кочевой (от греч. nomas – кочевники).
11
Сиденгэмовой настойки опия капель 10, разведенных в дистиллированной воде (лат.).
12
Эти строки были выпущены ценсурой. (Примеч. А. И. Герцена.)
13
Эти строки <т. е. от слов «Директор гимназии» и кончая словами «меценат обратил»> были выпущены ценсурой. (Примеч. А. И. Герцена.)
14
Как нам, бедным детям, отблагодарить знаменитого посетителя (от фр. comment pouvons-nous pauvres enfants remercier l’illustre visiteur).
15
приписке (лат.).
16
нервный тик (фр.)
17
вопрос чести (фр.)
18
Ах, до чего она глупа, невыносимо! (фр.)
19
милая тетя (фр.).
20
адского вихря (ит.).
21
владеющая вашими помыслами (фр.).
22
Бедный молодой человек (фр.).
23
недоразумения (лат.).
24
румян (фр.).
25
Ах, изменник, злодей! (фр.)
26
воображение (от фр. imagination).
27
любовной лихорадки (лат.).
28
катаральная лихорадка (лат.).
29
любовными записками (от фр. billet doux).
30
Человек разумный (лат.).
31
дикий (лат.).
32
«Поль и Виргиния» (фр.).
33
Кстати (фр.).
34
Какой разврат в этой варварской стране! (фр.)
35
добавление к главному (фр.)
36
естественное право, международное право, кодекс Юстиниана (фр.).
37
Пандекты (фр.).
38
Глоссы (фр.).
39
женевский гражданин! (фр.)
40
пустяки (фр.).
41
русскую кожу (фр.).
42
господин Жозеф (фр.).
43
по первоисточникам (лат.).
44
доверив их попечению русского посольства (фр.).
45
дела чести (фр.).
46
рюмку (от фр. petit verre).
47
мальчика (ит.).
48
в здоровом теле здоровый дух (лат.).
49
капля точит… камень (лат.).
50
внутреннее Ватерлоо (фр.).
51
настороже (фр.).
52
дядюшка Жозеф (фр.).
53
с досады (фр.).
54
Мой отдых (от фр. mon repos).
55
Искаженное фр. plaisir – удовольствие.
56
Я понял, в чем соль, очень хорошо! (нем.)
57
предупреждение (ит.).
58
попутно (фр.).
59
эмансипированную женщину (фр.).
60
«Опиум и шампанское» (фр.).
61
Историческая мелодрама (1815) Л.-Ш. Кенье и д’Обиньи.
62
Расскажите нам о себе, дедушка, расскажите нам о себе! (фр.)
63
судья (от фр. bailli).
64
Проклятый (фр.).
65
Не разыгрывай недотрогу (фр.).
66
А ведь она очаровательна! (фр.)
67
Этот небольшой отрывок был помещен в «Современнике» 1847 года с значительными пропусками, сделанными ценсурой. Мы его печатаем теперь в настоящем виде. (Примеч. А. И. Герцена.)
68
От Москвы.
69
С. Крупов, м<едицины> и х<ирургии> доктор (лат.).
70
извините (от фр. excusez).
71
Умопомешательство (лат.).
72
человеку свойственно ошибаться! (лат.)
73
2 теменные кости (лат.).
74
См.: Сравнительной психиатрии часть II, глава IV. Марсомания, отдел I. Марсомания мирная и т. д. (Примеч. А. И. Герцена.)
75
одиночному
76
исторической точкой зрения (нем.).
77
В 1841 году, во время моей ссылки в Новгород, сердясь на губернское правление и мерзкую погоду, на глупую ссылку и на глупых чиновников, я написал небольшое юмористическое письмо – «Москва и Петербург»; письмо это понравилось многим и ходило по рукам; этот успех подстрекнул меня написать другое письмо – «О Новгороде и Владимире». Рукописи первого у меня нет, второе, казалось мне, будет кстати в той книжке «Полярной звезды», в которой помещен рассказ о моей новгородской жизни. (Примеч. А. И. Герцена, 1855 г.)
78
все прочие (ит.).
79
вид петропольский, министерский (лат.).
80
прежнюю (фр.).
81
верховный жрец, здесь: великий строитель мостов (лат.).
82
Я прибавил три статьи, напечатанные в журналах и назначенные для второго издания, которое немецкая цензура не позволила; эти три статьи: «Эпилог», «Omnia mea mecum porto» и «Донозо Кортес». Ими заменил я небольшую статью об России, написанную для иностранцев. (Примеч. А. И. Герцена.)
83
любовной досаде (фр.).
84
Столь ли великая тайна, что такое бог, человек и мир? Нет, но никто не любит слушать об этом, и это остается тайным! Гёте (нем.)
85
Беранже – на смерть Деку и Лебрю. (Примеч. А. И. Герцена.) Мир терпит крушение, как ветхий корабль, истрепанный волнами, он поглощается пучиной – давайте спасаться вплавь! (фр.)
86
Гиппократово лицо (лат.).
87
помни о смерти (лат.).
88
Свод гражданских законов (лат.).
89
потенциально (лат.).
90
театральные эффекты (фр.).
91
обреченные смерти приветствуют тебя (лат.).
92
Здесь: недоразвитость (фр.).
93
немедленно, без подготовки (лат.).
94
помни о жизни (лат.).
95
Да погибнет!
96
Часовой – берегись! (фр.)
97
добрые ребята (фр.).
98
Умереть за отечество (фр.).
99
благо народа (лат.).
100
Это не социализм, это республика! (фр.)
101
Да здравствует демократическая республика! (фр.)
102
меблированные комнаты (фр.).
103
благие пожелания (лат.).
104
в первом этаже (фр.).
105
силам природы (нем.).
106
Отжили! (лат.)
107
Умереть за родину (фр.).
108
танец смерти (от фр. danse macabre).