В ресторан Дома кино, обычно самый легкодоступный из всех, расположенных в центре, нас долго не пускали из-за юбилея Батановского...
Через весь зал действительно тянулся громадный П-образный стол, в этом мы убедились позже, когда удалось-таки преодолеть заслон из двух швейцаров и гардеробщицы. Батановский имел полное право занять весь ресторан: он был знаменитым киноартистом, и не будь с нами Алика, мы с Ниной, смирившись с неудачей, пошли бы пытать счастья где-нибудь еще. Но присутствие Алика, не сомневающегося в том, что мне в Москве все доступно, заставило меня действовать!..
Оставив их внизу, я поднялся на третий этаж и нашел главного администратора. Замотанный приготовлениями к предстоящему банкету, он долго меня не понимал.
- От какого Азиза? - Не глядя на меня, он заполнял какие-то счета.
- Кеманчиста.
- Что? - Оторвавшись на мгновение от бумаг, он с недоумением посмотрел на меня поверх очков.
- Кеманча. Инструмент такой... Вы в "Арагви" работали?
- Давно...
Администратору на вид было лет пятьдесят, и непонятно, как он мог работать с Азизом в "Арагви" в послевоенные годы...
Сколько же лет ему было тогда? Видимо, совсем мальчишкой начал он свою ресторанную деятельность. Или же Азиз, любящий похвалиться успехами своих бывших сослуживцев - один из них даже стал генералом, - что-то напутал...
- Вас Володей зовут?
- Да.
- В "Арагви" работали?
- Работал. Азиз... Музыкант, что ли?
- Да..
- А он жив еще?
- Болеет очень.
Моложавый Володя сочувственно вздохнул, продолжая коситься на счета.
- Так что тебе надо?
- Племянник его приехал из Баку. Азиз очень просил столик устроить.
- Сколько вас?
- Трое.
- Банкет у меня, - расстроенно сказал Володя, -- сто пятьдесят человек... Юбилей Батановского.
- Я знаю.
- Приказано никого не пускать, даже кинематографистов. - Володя поморщился как от боли, вспомнив о приказе, и все же чувство коллегиальности взяло верх. - Ладно... Поднимайтесь... Я сейчас позвоню вниз... Азизу привет...
Нам поставили столик у окна, и мы были единственными посетителями, не имеющими отношения к юбилею Батановского, на который собрался весь цвет советского кино.
Алик был вне себя от счастья, он знал всех поименно, перечислял роли и даже был посвящен в довольно интимные подробности жизни многих присутствующих.
- Зотова! Зотова! - Он возбужденно направлял наше внимание в нужном направлении. - В "Горячем цехе" снималась, Мухина первая жена, в прошлом году развелись...
Нину его поведение поначалу веселило, потом ей захотелось поговорить о нас, и пришлось дать ему понять, что пора умерить свои восторги.
-Я хочу выпить за тебя, мой дорогой, - сказала Нина с ласковой, чуть грустноватой нежностью. - Рыцарь ты мой! Какое все же счастье, что ты есть! Суметь, несмотря ни на что, сохранить, сберечь свое чувство - это такая редкость в наше время. Я так благодарна тебе? Четырнадцать лет! Поверить трудно, что такое возможно! За тебя, чудо мое!
Ее нисколько не смущало присутствие Алика, который, правда, слушал ее краем уха; внимание его было отвлечено банкетом, набиравшим силу, как морской прибой после полуночи. И все же сама способность Нины говорить так свободно в присутствии малознакомого человека не могла не смутить его. А когда она сказала, что моя преданность ей приводит в восхищение всех, включая ее супруга Олега, он, порывшись для вида в карманах, встал и, извинившись, отправился в буфет якобы за спичками...
Нина была в ударе, на нее в очередной раз напало желание (в этот день в общем-то оправданное) высказать все, что накопилось в ее благодарном сердце за многие годы нашего знакомства...
-Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! И что ты значишь для меня! Каждый раз, когда мне трудно, когда становится невыносимо, я думаю: а у меня есть его любовь! И я вновь обретаю опору в жизни. Честное слово! И еще думаю: какое счастье, что судьба нас свела! Ни у кого такого нет! Ни у кого!
-Правда?
-Правда.
Когда вернулся Алик, я произнес тост за него, за нашу дружбу, а он присовокупил к сказанному несколько слов, адресованных Нине, но, как водится, обращенных ко мне.
- Вы, я вижу, тоже очень дружите, - движением поднятого бокала он соединил нас,-и я вижу, что это чистая дружба, поэтому я хочу выпить и за Нину, как твоего друга, и чтобы она знала, что может на нас, твоих друзей, всегда рассчитывать и в хорошую, и в самую трудную минуту своей жизни.
Нину очень тронули слова Алика, она предложила мне привести его к нам послезавтра на ужин.
Это предложение, несомненно, было лишним, учитывая публику, которая должна была в этот день у них собраться, но отклонить eгo при Алике было не очень удобно, он мог решить, что я стесняюсь своих друзей. Хотя робкую попытку я все же сделал:
- А это удобно?
- Конечно,-удивилась Нина. - Попоешь немного. Гитару только не забудь.
- А кто будет?
- Я же тебе говорила.
- Вот почему я и считаю, что не очень удобно, если мы придем...
- Ерунда. Они очень неплохие ребята, я их всех хорошо знаю, будет весело...- Она повернулась к Алику:- Муж получил новую кафедру и решил собрать сотрудников по этому поводу. Отличные ребята...
- Я ничего против не имею, но поскольку мы с Аликом никого не знаем... сделал я еще одну попытку.
- Все равно ты обречен на знакомство с ними, - перебила меня Нина с улыбкой, - и чем раньше это произойдет, тем лучше...
Алик был так благодарен за приглашение, что я не стал больше возражать...
Вечер закончился тем, что Алик, подойдя к Батановскому, провозгласил тост от имени многотысячной армии почитателей его таланта в Азербайджане; они поцеловались и продолжали целоваться до самого закрытия ресторана.
Алику было постелено в кабинете, но, получив возможность побыть со мной вдвоем (Нину завезли по дороге домой), он никак не хотел ложиться спать - еще очень долго продолжалось хождение по комнатам и обмен впечатлениями о прекрасно проведенном вечере.
- Я сперва глазам не поверил. - Огромные трусы болтались на худых ногах Алика, как два черных пиратских флага в безветренную погоду. - Неужели сам Батановский! Даже потом не верил, когда ты подтвердил. Пока не поцеловались! Вот мужчина! Душа нараспашку!
Он был счастлив, и я радовался за него, зная, что он запомнит этот вечер на всю жизнь. Хорошо, что я все же решился потащить его с нами. Нина в конце концов все поняла, зато он получил столько впечатлений.
- Не думал, что артисты такие свойские ребята! - продолжал восторгаться Алик.
- В этом-то и главная разница! Мне почему нравится здесь жить? - Я попытался довести его наблюдения до уровня обобщения. - У нас, если человек чего-нибудь добьется в жизни, то сразу начинает важничать. А здесь, кто бы он ни был, академик, министр, народный артист, если ты с ним дружишь, то на равных. Никогда не укажет тебе на твое место. Другая атмосфера... Ты сам убедился сегодня... Все просто... И люди интересные... Я очень доволен своей жизнью...
-Еще бы! - Алик невольно окинул взглядом кабинет, заставленный шкафами с книгами.
-Так и передай ребятам.
-Они знают. Весь город знает.
-И пусть не обижаются. Я обязательно приеду. Вы даже не представляете, как я соскучился по всем вам... Но пока не получается. Загружен страшно...
-Хорошая женщина, - как бы в ответ на собственные мысли вдруг сказал Алик.
-Kто? Нина?
-Да. Красивая очень!
Сам бы я о ней не заговорил, но раз уж она ему так понравилась, то я не удержался:
- Я не хотел говорить... Но ты близкий мне человек. Не буду от тебя скрывать... Мы любим друг друга. Уже много лет...
- Я понял сразу. - Алик чуть засмущался.
- Четырнадцать лет уже. Сегодня как раз годовщина... не можем друг без друга...
- А семья?
- Семья? - Я усмехнулся. - А что семья?.. Все нормально...
- У нее тоже?
- Да...
Пора было кончать этот разговор; он и так узнал достаточно, чтобы не заснуть до утра. Чувствовалось, что он хочет что-то еще спросить, но я не дал ему такой возможности.
- Все! Пора спать! - Я направился в спальню. - Завтра у меня с утра уйма дел. Придется встать очень рано.
Он послушно, как ребенок, поднялся со стула.
- Видимо, я буду занят весь день, до самого вечера.
- Ничего... Я с ребятами погуляю... Кремль хочу посмотреть...
- А послезавтра пойдем в гости к Нине...
- Да... Подарок надо какой-нибудь купить.
- Купим, не беспокойся.
Уже когда я засыпал, за дверью послышались неуверенные шаги. Потоптавшись у порога в спальню, Алик все же решился выяснить, настолько крепко я уснул.
-Ты почему не спишь? - спросил я вежливо, но с неодобрением.
- Извини, я забыл... - Дверь приоткрылась. Алик, не заходя в спальню, протянул мне что-то формой и размерами похожее на фотокарточку. - Это тебе...
- Что это?
- Пригласительный билет на свадьбу.
- Спасибо. Что ты беспокоишься? Утром дал бы...
Я приподнялся на локте и, мысленно выругав себя, все же предложил Алику войти: что поделаешь, так уж я, видимо, воспитан...
- Что это?
- Пригласительный билет на свадьбу.
- Спасибо. Что ты беспокоишься? Утром дал бы...
Я приподнялся на локте и, мысленно выругав себя, все же предложил Алику войти: что поделаешь, так уж я, видимо, воспитан...
Алик вошел в спальню, присел, в кресло и дал мне возможность налюбоваться пригласительным билетом, отпечатанным на глянцевой цветной фотобумаге.
- На заказ сделал.
- Красивый.
Собравшись с духом, Алик приступил наконец к делу, из-за которого не мог уснуть.
- Я прошу тебя... Очень прошу, - сказал он проникновенно, с чувством, и глаза его красиво увлажнились. - Ты должен приехать на свадьбу. Ради всего. Хоть на один день... Это судьба, что я тебя встретил... Возьми жену, детей и приезжай!..
Что можно было сказать в ответ? Какие привести доводы, чтобы отказаться от поездки? И опять не нашлось ничего более убедительного, чем ссылка на занятость, на невозможность бросить работу даже на несколько дней. Конечно, хорошо бы махнуть туда ненадолго, увидеть всех и попытаться что-то сделать, чтобы не остаться в их памяти зазнавшимся выскочкой.
Но ведь и вправду не было никакой возможности, не мог я туда поехать в моем нынешнем положении. И по мере того как я приводил довод за доводом, Алик все ниже опускал свою баклажанную голову, чтобы случайно не встретиться со мной взглядом.
- Я сам очень хочу, Алик... давно мечтаю... Думаешь, я не понимаю, но никак не получается... То одно, то другое... А на твою свадьбу тел более. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но по срокам -никак... Заграничная командировка... Международный конгресс. Понимаешь?
Алик молча кивнул.
- От меня ничего не зависит. Я постараюсь, конечно... Всякое бывает... Вдруг перенесут конгресс... или какие-нибудь международные осложнения... Мало ли что может быть!
Алик исчез как-то тихо и незаметно, не произнеся больше ни слова...
Ночью приснился тот же сои. Опять все таращили на меня глаза, потому что брюки исчезли с меня именно тот момент, когда я оказался в самом людном и ярко освещенном месте...
Утром пришлось подняться рано, чтобы успеть перед работой покормить Азиза. Соседка сварила рисовую кашу, но старик не стал ее есть и ограничился стаканом чая.
- Придется отправить вас в больницу, - припугнул я, чтобы он хоть немного поел; две недели его все уговаривали - и врач, и соседи, и я - лечь в больницу, но он наотрез отказывался: какой-то мистический страх у него был перед больницей, может быть, потому, что за всю жизнь он ни разу в нее не попадал.
-Если возьмут в больницу, значит, надежда еще есть, - прикрыв глаза, вдруг сказал старик. - Безнадежных они не берут...
- Перестаньте говорить глупости. Через месяц вы бегать будете.
Он промолчал.
- Только есть надо побольше...
Несколько ложек каши все же удалось впихнуть. Проглотив ee, он принял окончательное решение:
- Пусть меня отвезут в больницу. Я согласен...
- Я сам вас отвезу после работы.
- Только дай слово, если я... - он не решился произнести это слово, - если что-то со мной случится, переправишь меня в Баку.
- Опять начинаете? - Я сделал вид, что рассердился. - У вас обыкновенная язва. Небольшое обострение. В больнице, конечно, вас давно бы поставили на ноги.
Приподняв складчатые, как у ящерицы, веки, он вслушивался в каждое слово, пытаясь понять, насколько я искренен с ним.
На работу удалось приехать минут за пять до звонка. Через цех, заваленный штабелями валенок, не задерживаясь, сразу же прошел в технический отдел, зная, что там меня с нетерпением ждут. Голос Вали, не имеющей, как и я, высшего образования и компенсирующей этот недостаток активной общественной деятельностью, был слышен уже в коридоре. Ей обязательно нужно было привлечь на свою сторону мнение масс, но, судя по выражению лиц, массы - два сотрудника технического отдела, в отличие от нас с Валей имеющие высшее образование, - не очень-то поддерживали ее возмущение.
Поздоровавшись, я остался в дверях; Валя сразу же ринулась в бой.
- Ты почему не пришел вчера на репетицию? - Хорошенькое, почти детское лицо ее раскраснелось, глаза грозно поблескивали, но я-то знал истинную причину столь бурной активности, как, впрочем, и коллеги, следившие за нашим диалогом с чуть заметными (на тот случай, если она обратится к ним за поддержкой) улыбками.
- Не смог.
- И в субботу в Звенигород тоже не сможешь поехать?
- Еще не знаю. До субботы надо дожить.
- Вся фабрика почему-то знает, все до одного едут, а ты, как всегда, ничего про себя не знаешь.
-Да,- согласился я. - Такая уж у меня жизнь - полная неожиданностей. Не могу я за неделю вперед знать, поеду отдыхать с вами в Звенигород или не удастся...
Понимая, что я догадываюсь об истинной причине такой ее заинтересованности в моем участии в культмассовых мероприятиях, она рассердилась еще больше, пытаясь доказать всем, и себе в том числе, что ею движут лишь общественные интересы.
- Ну ладно, Звенигород - это твое личное дело. Если у тебя другие интересы, - это слово она язвительно подчеркнула, - можешь не ехать с нами... Но на репетиции изволь ходить...
Я подошел к ней и ласково обнял за плечи; несколько раз, не очень уверенно дернувшись в сторону, она притихла.
-Ну что ты сердишься?! - Я ощущал к ней в этот момент почти родительские чувства, а ведь был старше всего лет на восемь, не больше. - Ты же знаешь, что я спою, когда надо будет, без всяких репетиций.
- Послезавтра вечер, а ты даже костюм не примерил.
- Примерю. Сегодня обязательно примерю. И в Звенигород с удовольствием поеду. Если получится...
Возмущенно фыркнув, она все же сбросила с плеча мою руку.
- В том-то и дело - если получится... Ты не распоряжаешься собственной жизнью.
- А это уж мое личное дело. - Я продолжал улыбаться, но слова ее начали меня сердить.
-Никто в твои личные дела не вмешивается. - Она сбавила тон, и теперь в том, что говорила, ощущалась искренняя горечь. - Но мы вместе работаем, и если мы видим, что у кого-то из нас какие-то трудности, должны помогать друг другу.
- Какие трудности? - удивился я и оглянулся на инженеров, но они почему-то отвели глаза. - Что за чушь?!
Они, как и многие на фабрике, конечно, знали о существовании Нины, но я не предполагал, что наши отношения рассматриваются как некая сложность в моей жизни, которую необходимо общими усилиями преодолеть.
- Конечно, если ты считаешь, что у тебя все нормально, - Валя устало опустилась на стул, - то говорить не о чем. Но то, что мы знаем...
- А что вы, собственно, знаете?! - Тут я окончательно разозлился. - И кто тебе дал право лезть в мои дела? У меня все прекрасно! Я делаю то, что хочется. И никакая помощь мне не нужна. Я сам могу помочь кому угодно!
Тут очень кстати зазвонил телефон: добавить еще что-то к тому, что я уже сказал, было трудно, но еще трудней было уйти без предлога.
- Тебя к директору. - Валя повесила трубку и уткнулась в лежащие перед ней бумажки.
Неужели желание коллектива навести порядок в моей личной жизни достигло такого накала, что даже директора к этому подключили? По поведению секретарши что-либо определить (обычно она была в курсе всех директорских дел) не удалось. Сам шеф был человеком абсолютно непроницаемым и с одним и тем же выражением лица объявлял выговоры и благодарности: сказывалась тридцатилетняя служба в армии.
Впрочем, чуть придя в себя после Валиных наскоков, я и сам догадался, чем обязан столь высокому вниманию.
- Нy, принёс? - спросил он, жестом пригласив сесть.
- Что? - Я решил потянуть время.
- Справку...
- Какую справку?
- Из института.
- Из института?
- Да... Ты что, забыл? Или опять врешь?
Я врал, конечно, но ему никто не давал права говорить мне такие вещи, и поэтому я обиделся. Не очень, конечно, но так, чтобы он почувствовал.
- Ты странный парень... Я понять не могу - учишься ты все-таки или нет?
- Учусь!
- На каком курсе?
- Я же оказал, на третьем.
- А почему справку не несешь?
- Забыл.
- Ну это смешно, месяц справку получить не можешь. Ты мне честно скажи.
- Что?
- Вообще... все...
- Не понимаю...
- Сколько врать-то можно? За четырнадцать лет ты мне столько всего наврал,что...
- Я работаю здесь тринаднать с половииой лет.
- Ну, за тринадцать с половиной...
- А вы сами?
- Что?
- Вы всегда говорите правду?
Он был добряком, наш директор, и благоволил ко мне, поэтому прощал некоторую вольность в разговоре, а точнее, просто не замечал ее.
- Ну ты сравнил! У меня целое производство. Сколько вас у меня? Ну иногда пообещаешь лишнее... ради интересов дела. Не npoстo же так...
- А сейчас кто просто так не врет, все ради дела. У всех свои причины.
- У тебя-то какая причина? Ты мне сколько лет голову морочишь, что в МГУ учишься заочно? А зачем? Какой смысл? Столько лет потерял, пока не признался!.. И опять непонятно, учишься или нет?
- Я же сказал: учусь.
- Тебе диплом нужен. Неужели ты не понимаешь? Четырнадцать лет не шутка.