Да, не любовь! Она и не скрывала этого. Собственно, и нужды никакой не было. Можно подумать, кто-то этим интересовался. Во всяком случае, не Алик; ему важно совсем другое, ему нужна девушка, которой можно доверить быть матерью его будущих детей, порядочная, здоровая, не уродка... Понятно, что согласие молоденькой девушки ему получить трудновато, поэтому он присматривался к тем, кто постарше. И в один прекрасный день заприметил ее. Двадцать пять по местным представлениям - много; что-то вроде старой девы, естественно, мечтающей выйти замуж, а значит, не очень разборчивой. Так оно и оказалось: он сделал предложение, она его приняла. Потому что полюбить она уже вряд ли кого-нибудь полюбит, а хочется иметь семью, детей, дом. Работой своей она увлечена, но жить одной в таком городе сложно, одинокая женщина мозолит всем глаза, каждый считает своим долгом что-то предложить, пристать, задеть. В общем, устала...
Аля умолкла, видимо удивленная тем, что так легко сказала обо всем, что накопилось в душе, в общем-то совсем незнакомому человеку. Даже в ответ на такую же откровенность с его стороны.
А я, слушая ее, думал о том, как много схожего в нашей жизни при всех ее различиях. Такие разные города, Москва и Сангачаур, столица и маленький провинциальный городок, а самоощущение у меня и у нее - одинаковое, ведь и я в Москве так и не стал своим. Не в том смысле, что у меня нет хороших знакомых или некому помочь в трудном положении - одни Оля с Таней чего стоят! - просто нет человека, который бы действительно понимал меня. В Москве я ощущаю какую-то ограниченность своих взглядов по сравнению с московскими друзьями, во всяком случае, меня часто в этом упрекают, а здесь, в Сангачауре, наоборот, многое меня самого раздражает и удивляет - ну хотя бы эта история с фотографией! Чушь какая-то, дикость просто, и никак Алику этого не объяснишь. Таким образом, я оказался в каком-то промежуточном состоянии - и здесь чужой, и в Москве не стал своим; отсюда уплыл, а туда не приплыл...
Рассказывая ей все это и радуясь тому, что встречаю полное понимание, я еще острее ощущал обидную необходимость рано или поздно уйти отсюда на эту чертову гребную базу, где опять придется врать, изворачиваться, чтобы соответствовать мной же самим выдуманной легенде. И, чтобы продолжить беседу, я задал вопрос, который к Алику прямого отношения не имел:
- А почему вы сказали, что уже никого не сможете полюбить?
Она, конечно, поняла, что начинается новая стадия нашего разговора, никак не связанного с тем, что привело меня сюда к ней, и в этом смысле совсем необязательная. И, отвечая на мой допрос, как бы признала существование, пусть очень коротких, но уже наших собственных и достаточно доверительных отношений.
- Потому что сыта по горло... На всю жизнь хватит.
По взгляду, брошенному на фотографию, стало понятно, кого она имеет в виду.
- Это он?
- Да. Учились вместе.
- И что?
- Как видите.
- А причина?
Она улыбнулась:
- Может, все же выпьете чаю?
Я попытался повторить жест, означающий на языке ее соседей отказ.
- Не так, - Аля рассмеялась и поправила меня; потом, мгновенно посерьезнев - она удивительно легко переходила из одного настроения в другое, во всяком случае внешне, - все же ответила: - Причина банальная. Случайно выяснилось, что имеет жену и ребенка в Ленкорани. - Легкая усмешка тронула ее губы.
- Но он же мог...
- Значит, не мог... Или не захотел... А у вас двое детей, по-моему?
- У меня?
- Мне так сказал Алик. - Она чуточку смутилась, решив, что что-то напутала.
Конечно же следовало подтвердить наличие детей; какое это, собственно, имело значение, есть у меня дети или нет? Да и глупо было отрицать то, что здесь, в Сангачауре, стало такой же реальностью, как сама моя жизнь. Но почему-то, понимая все это, я повел себя очень странно.
- Все гораздо сложнее, - сказал я, стараясь смотреть ей в глаза и чувствуя, что краснею. - В двух словах этого не расскажешь. Но сведения ваши не совсем точны.
Ответ ее не удивил:
- Так все же есть у вас дети или нет?
- Нет, - сказал я. - Нет у меня детей. И вообще я холост.
И сразу же пропало все очарование разговора: опять я оказался в своем обычном и давно осточертевшем состоянии настороженного маневрирования, необходимости взвешивать каждое слово, чтобы не быть уличенным во лжи.
- Ну я пойду?
- Что же вы так сразу? - Она не скрывала своего огорчения, хоть и улыбалась. - Пришли, разрушили жизнь и сбегаете...
- А я еще к вам зайду, - решил я неожиданно для себя.
- Заходите, конечно... Теперь я человек свободный... - Она открыла сумку, лежавшую на столе. - Я не очень разбираюсь в таких вопросах. Но, видимо, полагается это отдать, - сказала она, роясь в сумке. - Вы не передадите Алику?
- Что?
- Кольцо... И тут еще кое-что...
- Нет уж, простите, - запротестовал я, - это уж вы как-нибудь сами...
- Да где я теперь его увижу?.. Впрочем, вы правы... - Она захлопнула сумку. - Какое-то странное состояние. С одной стороны, обидно, конечно... Но и облегчение есть - как будто освободили от чего-то важного, нужного... но малоприятного. - Она рассмеялась. - Все-таки я стерва.
- Неправда, - улыбнулся я в ответ. - Просто вы искренний человек.
Кто-то грубо толкнулся в дверь. Я вздрогнул, оглянулся - в приоткрывшейся двери мелькнул розовый тюрбан соседки.
Я встал.
- Очень интересно с вами, - сказала она с откровенным сожалением.
- И мне.
- Я никогда ни с кем так не разговаривала, так откровенно.
- И я тоже - очень давно.
- Ну... вы, - она вздохнула, - у вас совсем другая жизнь...
- Да у всех одно и то же, - махнул я рукой. - Как бы жизнь ни сложилась, все равно необходим человек, который тебя понимает. Будь ты хоть глава государства, без такого человека трудно - это я вам говорю.
- Да, наверное. - Она задумалась. - Жизнь людей в общем-то очень похожа, и у тех, которые чего-то в ней добиваются, и у так называемых неудачников...
- Ну, когда мы увидимся? - спросил я уже в дверях.
- А когда вам удобно? Меня найти легко. Я или дома, или во Дворце. Знаете, где Дворец культуры?
- Конечно. А что Алику сказать? Может, мне все же удастся вправить ему мозги.
- Скажите, что я его понимаю и сочувствую...
- У него есть еще шансы?
- Думаю, что да...
Я уловил в ее голосе легкий вызов и принял его.
- Значит, то, что произошло, никак не поколебало вас и вы пo-прежнему согласны выйти за него замуж? Я правильно вас понял?
- Да, правильно.
- И я могу ему об этом сказать?
- А что вас удивляет? Я же вам говорила. Я хочу замуж. А Алик - лучшее из того, что здесь межно выбрать...
- А если найдется кто-нибудь получше?
- К сожалению, уже не найдется.
- А все-таки?
- Пока все зависит от решения Алика... Но, в случае его окончательного отказа, я готова. А что, у вас есть кто-нибудь на примете?
- Да.
- Кто?
- Я.
Она рассмеялось.
- Далеко же вы зашли с первого раза.
- То ли еще будет! Итак, если Алика сломить не удастся, я могу надеяться?
- Вполне.
- В таком случае сегодня, как бы поздно ни было, я даю вам ответ. Договорились?
- Договорились, конечно. - Она понимала, что я, при всей серьезности интонации, шучу.
- Даже если это будет ночью?
- А до утра вы дотерпеть не сможете?
- Нет.
Она развела руками, что, мол, поделаешь, раз вы такой нетерпеливый.
- Но предупреждаю, - добавила она вдогонку, когда я пошел к лестнице, чтобы ночью не огорчать... Хоть вы и большой ученый и очень мне понравились, но учтите - никаких авансов в этих вопросах я не признаю...
Она продолжала говорить все тем же шутливым тоном, но ясно дала понять, что особых надежд с ночным свиданием связывать не следует.
- Узнаю тебя, родина, - вздохнул я.
- Да, - согласилась она, - правила игры здесь те же...
- А как же научно-техническая революция, прогресс, эмансипация?
- Это все даем, - улыбнулась она, - до восьми вечера. А как стемнеет здесь как при ширваншахах... До свидания. - Дверь закрылась медленно и бесшумно.
Во второй половине дня круг моего общения значительно расширился. Сперва силами друзей детства на берегу Куры у деревянного домика финской бани, специально для нас затопленной, был организован шашлык из кабанины. Место было достаточно укромное; поэтому, попарившись, мы возвращались к столу прямо в трусах, сидели, кутаясь, во влажные простыни - такая была жара.
Время от времени появлялась мать вундеркинда; сделав в отдалении несколько кругов, она исчезала, смущенная нашими римскими ногами.
С Аликом удалось поговорить, когда после очередного банного сеанса мы нырнули в реку. Спокойное на вид, по сильное течение снесло нас в сторону, и Алик решился наконец задать вопрос, который невозможен был в присутствии ребят: что она сказала, Аля, как пыталась оправдаться?
- А она и не думала оправдываться. - Мы стояли по пояс в воде, не очень успешно сопротивляясь течению, сбивавшему с ног даже здесь, у берега. Неужели ты не понимаешь? Разве в чем-то она виновата, чтобы еще оправдываться? Ну, встречалась с парнем, с которым вместе училась... Что в этом страшного? К тебе она прекрасно относится. Ты должен быть счастлив, что такая девушка согласна стать твоей женой. Я тебе честно скажу, я даже удивился...
- А она и не думала оправдываться. - Мы стояли по пояс в воде, не очень успешно сопротивляясь течению, сбивавшему с ног даже здесь, у берега. Неужели ты не понимаешь? Разве в чем-то она виновата, чтобы еще оправдываться? Ну, встречалась с парнем, с которым вместе училась... Что в этом страшного? К тебе она прекрасно относится. Ты должен быть счастлив, что такая девушка согласна стать твоей женой. Я тебе честно скажу, я даже удивился...
- Я сам удивляюсь, - ничуть не обидевшись, согласился Алик. - И ростом выше меня... За ней многие бегали.
- Ну вот видишь... А ты в ее прошлом копаешься... Смешно.
Алик вздохнул и отвел глаза.
- Как ты думаешь, кольцо оставить ей или забрать? - спросил он, давая понять, что решение расстаться с Алей хоть и далось ему с трудом, но пересмотру не подлежит.
- Не знаю. Она хотела через меня передать, но я отказался.
- Пусть ей останется... А я новое куплю...
- Значит, ты твердо решил?
- Да.
- Страшная глупость. И свадьбу отменяешь?
- Не могу. Пригласительные уже раздал.
- На ком же ты женишься?
Алик смутился.
- Есть одна на примете... Но это на крайний случай...
- Куда уж более крайний? Завтра же свадьба...
- До вечера еще есть время.
- А эта твоя запасная невеста хоть знает о твоих планах?
- Нет... Но это ничего, она согласится.
Можно было, конечно, сделать еще одну попытку переубедить Алика, но вряд ли бы она имела успех. Да и в случае удачи никому это радости не принесло бы: ни Але, ни Алику, ни, тем более, этой таинственной запасной невесте, еще не ведающей о предстоящем повороте судьбы.
Вернувшись к столу, мы выслушали тост Феликса за отсутствующего Октая ("...Его сейчас с нами нет по уважительной причине, - тут все еле заметно улыбнулись, - он в кругу своей семьи, но душой всегда с нами, и мы должны выпить за его здоровье, успехи и хорошее настроение..."), очередной раз опорожнили бокалы, и тут Феликс объявил, что, к сожалению, должен сложить с себя обязанности тамады, потому что в три часа нас ждут в редакции (я чуть не поперхнулся от неожиданности), во встрече примут участие сотрудники всех печатных органов города, и желательно приехать туда без опоздания.
- Что же ты не предупредил меня? - Я в раздражении отодвинул от себя тарелку. - Я бы хоть не пил!
- Да ерунда. - Феликс обнял меня за плечи. - Там все свои... И гостей нашего города еще никто трезвыми не видел. Ты в полном порядке, - добавил он уже серьезно. - Я за тобой следил. Ты пил мало.
- Неудобно как-то, водкой от меня несет. И вообще, я же просил...
- Он прав, Феликс, - поддержал меня Алик. - Человек приехал отдохнуть...
- Ничего, ничего, так надо. - Бывалого журналиста Феликса подобные разговоры поколебать не могли. - Народ должен знать своих героев. И нам полезно, пусть будет известно, какой у нас друг!
Интерес к земляку, добившемуся в Москве высокого положения, собрал в конференц-зале главной городской газеты не только журналистов: среди сидевших в зале я узнал знакомых, никакого отношения к печатному слову не имеющих.
В первом ряду сидели редакторы трех городских газет и еще несколько человек, несомненно, из числа наиболее влиятельных.
Прежде чем дать слово, Феликс очень ловко меня представил. Не сказав ничего конкретного, он тем не менее сумел внушить присутствующим ощущение значительности события.
- Нашему городу уже сорок лет, - сказал он. - Пол человеческой жизни... Но в биографии города это - всего лишь миг, самое, самое ее начало. И поэтому особенно приятно осознавать, что за столь короткое время наш город сумел украсить ряды человечества несколькими выдающимися личностями. Тем более приятно, что, как бы сложно ни складывалась жизнь этих людей, никто из них не забывает о родном городе, и сегодняшняя наша встреча - убедительное тому подтверждение. - Тут Феликс картинно, как конферансье, приглашающий на сцену знаменитого иллюзиониста, взмахнул рукой, давая мне понять, что следует пройти к трибуне.
К счастью, как я ни старался пить поменьше, общими усилиями граммов триста водки в меня было влито, и это значительно облегчило мое состояние, когда я приступил к рассказу о своей замечательной научной деятельности в Москве. К тому же помог старый, не мною придуманный способ полуправды - я имел в виду одно, а подготовленные предварительной информацией слушатели понимали другое: я рассказывал правду о фабрике валенок, а почтительно внимающие мне земляки искренне верили в то, что их посвящают в тайны какого-то закрытого научного производства.
- Я очень волнуюсь сейчас... выступая здесь, перед вами. Чем бы ни занимался человек, каких бы успехов в своем деле ни добился, но выступление в родном городе, перед людьми, которые тебя знают с детства, со школьной скамьи, - я сказал эту фразу, потому что увидел в последних рядах нескольких учителей из своей школы, - и не просто знают, а сделали все от них зависящее, чтобы ты вырос настоящим человеком. Выступление перед такими людьми обязывает ко многому. Это как бы отчет перед теми, кто имеет право с тебя строго спрашивать. Я благодарен всем, кто пришел сюда в такую жару. Мне очень неловко, что вы собрались из-за меня, по моему искреннему убеждению, я такого внимания не стою.
Мои друзья могут подтвердить, что я старался не привлекать внимания, когда приехал. Что поделаешь? Этого требуют некоторые обстоятельства моей жизни. К сожалению, я часто не могу себе позволить той откровенности, которой хотелось бы. Поэтому и сегодня я о многом вынужден буду умолчать. Придет время, и вы узнаете правду во всех подробностях. Все узнают. Но пока я могу рассказать очень и очень мало. Единственное, в чем я могу заверить вас, что работаем мы не покладая рук, и то, что мы производим, очень нужно людям, особенно тем, кто трудится на Крайнем Севере нашей страны. Я могу смело сказать: без нашего участия значительно затруднено было бы, например, освоение крупнейших месторождений нефти и газа на севере Тюменской области, на полуострове Ямал и многих других северных районах.
Мы непрерывно совершенствуем и улучшаем качество нашей продукции, и на сегодняшний день, беру на себя смелость заявить об этом, - мы значительно опережаем в этой области все развитые страны мира...
Тут зал возликовал, и восторженные аплодисменты долго не смолкали; впечатление от моего выступления было настолько сильным, что толпа человек в двадцать, почтительно отстав на несколько шагов, проводила нас до машины.
Феликс удивленно выяснял, почему я не перечислил всех своих регалий - уж в этом-то ничего секретного нет! Я отмахивался, давая понять, что не сделал этого из скромности. Впрочем, тут я не врал - имей я эти награды, все равно не стал бы распинаться о них перед людьми.
- Хотя бы о премии сказал, - продолжал ворчать Феликс.
- Медаль же висит, что о ней еще говорить? И если уж на то пошло - это ты должен был сделать.
Феликс не успел возразить - у машины нас ждали два старика в одинаковых двубортных полосатых костюмах, извлеченных после долгого хранения из шкафов, об этом свидетельствовали складки на брюках и на рукавах пиджаков и сильный нафталиновый запах...
- Это твои бывшие соседи, - на всякий случай напомнил Феликс, но я и без подсказки узнал стариков - вот кто совсем не изменился за эти годы: лет десять назад они выглядели такими же дряхлыми, хотя один был значительно старше другого. Младший брат, а старики были братьями, дружил с покойным отцом, когда-то сразу после войны они вместе приехали сюда на строительство электростанции. Города тогда еще не было, а там, где сейчас плещется так называемое море, шумел могучий лес, в котором водились тигры. Так, во всяком случае, уверял отец, умерший от туберкулеза, когда его единственному сыну не было еще восьми лет...
Феликса, пытавшегося подсказать мне имена стариков, пришлось довольно грубо оборвать. Уже прижимая стариков к груди и ощущая слезы на своих глазах, я все еще поражался бестактной деловитости Феликса, который за годы работы в газете привык к тому, что люди, мало-мальски чего-то добившиеся в жизни, начисто забывают свое прошлое и тех, с которыми оно было связано.
У стариков была ко мне просьба. Почему-то городской водопровод обошел их дом стороной (и дом покойной матери, конечно, ведь мы давние соседи). Всем провели во дворы воду, а о них забыли или ошибка какая-то произошла. Причина, наверно, в том, что дома эти стоят на отшибе, под горой. А может, что-то другое помешало, но так или иначе водой их обделили, а таскать ее из колодца по старинке обидно. Раз уж государство решило облегчить людям жизнь, то и им хотелось бы иметь то, что есть у всех. Они уже обращались в горсовет, но оказалось, что почему-то в смете их дома нет, а раз его нет в смете, то, значит, и денег не выделили. А без денег водопровод не проведешь - так им объяснили. И теперь устранить эту случайную ошибку может только вмешательство какого-нибудь большого начальства, поэтому они и решили побеспокоить меня, в надежде на то, что я не забыл их и замолвлю словечко где нужно. Это я лучше них знаю, где и что полагается сказать в таких случаях, не им меня учить, но без воды очень трудно, таскаешь ее из колодца, таскаешь, а силы ведь уже не те, совсем не те...