— А теперь скажи, — обратился хозяин к жене, — вот это самое «мяу» — это что, междометие или наречие?
Вопрос был совершенно неожиданным и поставил хозяйку в тупик. Я, грешным делом, даже подумал, что у хозяина еще не прошло банное умопомрачение. Вообще, в округе за хозяином прочно укрепилась репутация странного человека. Некоторые даже утверждают, что он душевнобольной. Но хозяин был необычайно самоуверен. Он упорно повторял, что душевнобольной не он, а все остальные. Когда соседи называли хозяина собакой, он — вероятно, из чувства справедливости — в свою очередь называл их свиньями. Хозяин всегда старался быть справедливым. Беда с ним, да и только. Конечно, будучи таким странным человеком, он не находил в своем вопросе ничего странного, но на посторонний взгляд могло бы показаться, что он находится на грани помешательства. Вот почему жена только остолбенело глядела на него и не проронила ни слова. А мне тем более нечем было ответить. Внезапно хозяин заорал:
— Эй!
— Да, да? — испуганно отозвалась жена.
— Вот это твое «да-да» — междометие или наречие? Как ты полагаешь?
— Что за глупый вопрос? Не все ли равно?
— Нет, не все равно. Это величайший вопрос, занимающий сейчас умы наших филологов.
— Что такое? Это мяукание кошки-то? Глупости. Разве кошки мяукают по-японски?
— В том-то и дело. В этом вся трудность. Это называется сравнительным языкознанием.
— Ну что ж, — хозяйка была умна и не интересовалась такими глупостями. — Ну, и разобрались?
— В таком важном вопросе быстро не разберешься, — ответил хозяин, пережевывая печеную рыбу. Затем он принялся за тушеную свинину с картофелем. — Это что, свинина?
— Да, свинина.
— Хм… — произнес хозяин с величайшим презрением, проглотил кусок и протянул жене чашечку. — Выпью-ка еще одну.
— Что-то вы сегодня много пьете. Глядите, как покраснели.
— Ну и буду пить. Да, ты знаешь, какое слово самое длинное в мире?
— Знаю. Саки-но-кампаку-дадзё-дайдзин.
— Это имя. А я спрашиваю о самом длинном слове.
— Длинное, когда пишется по-европейски?
— Да.
— Не знаю. Хватит вам пить. Принимайтесь за еду.
— А вот буду пить. Хочешь, скажу самое длинное слово?
— Скажите. И кушайте, пожалуйста.
— Вот оно: архаиомелесидонофруникерата [128].
— Белиберда какая-то.
— Не белиберда, а греческий язык.
— И что же это значит по-японски?
— Значения не знаю. Знаю только, как пишется. Если писать размашисто, можно растянуть на три с половиной вершка.
Странно, то, что люди обычно говорят только спьяна, он говорит в трезвом состоянии. Впрочем, сегодня он много выпил. Уже четыре рюмки вместо обычных двух. У него и после двух рюмок сильно краснеет физиономия, а сегодня она пламенела, как раскаленная кочерга, и ему, видимо, было нехорошо. Но он, очевидно, не собирался на этом остановиться и снова взялся за рюмку:
— Еще одну!
— Хватит с вас, — сердито сказала хозяйка. — Вам будет дурно.
— Пусть будет дурно. Надо привыкать. Омати Кэйгэцу сказал: «Пей!»
— Подумаешь — Кэйгэцу! — по мнению жены, знаменитый Кэйгэцу не стоил ни гроша.
— Кэйгэцу — это первый критик нашего времени. Он говорит «пей!» — значит, нужно пить.
— Ерунда все это. Пусть он не лезет не в свое дело, этот Кэйгэцу или Байгэцу, как его там… Что за чушь, пить, чтобы потом мучиться?
— Не только пить. Он говорил еще: «Общайтесь, гуляйте, путешествуйте».
— Ужас! А еще первый критик называется. Семейному человеку предлагает гулять…
— Гулять — это хорошо. Я и без Кэйгэцу гулял бы, если бы были деньги.
— Хорошо, что их нет. Вот был бы ужас, если бы вы начали теперь гулять.
— Ну, если ты говоришь, что ужас — не буду. Но зато заботься о муже как следует и угощай получше.
— Лучше того, что я подаю, у нас нет.
— Так уж и нет? Ладно, обязательно стану гулять, как только заведутся деньги. Ну, на сегодня хватит, — сказал хозяин и попросил рису. Кажется, он съел три чашки риса. Мне же достались три кусочка свинины и голова печеной рыбы.
Глава VIII
Кажется, я уже упоминал о бамбуковой изгороди, окружающей двор хозяина, когда объяснял спортивное упражнение «обход ограды». Но если вы думаете, что дом соседа Дзиро-тяна [129] находится сразу за этой изгородью, вы глубоко ошибаетесь. Правда, арендная плата за наш дом не велика, но ведь в нем живет Кусями-сэнсэй! И от соседей — всяких там «тянов» — Ет-тяна и Дзиро-тяна его отделяет не только тощая ограда, так что он не допускает с ними никакого панибратства. Нет, за нашей оградой с юга раскинулся пустырь шириной метров в десять, на окраине которого растут густые криптомерии. С веранды эти криптомерии кажутся лесом. Хозяин выглядит отшельником, отказавшимся от мирской славы, живущим в уединении с безвестным котом, своим единственным другом. Впрочем, криптомерии не такие уж густые, как я их расписываю, и между ними бесстыдно выставила свою крышу дешевая гостиница с превосходным и гордым названием «Гункакукан» — «Дом журавлиной стаи». И представлять себе хозяина таким, каким я его только что изобразил, тоже, конечно, дело нелегкое. Но уж если дешевая гостиница называется «Домом журавлиной стаи», то обиталище сэнсэя достойно названия «Гарюкуцу» — «Логово отдыхающего дракона». Названия налогами не облагаются, так будем же выдумывать гордые и красивые названия. Пустырь, шириной метров в десять, тянется на запад и на восток метров на двадцать, там вдруг загибается двумя крючьями и охватывает «Логово отдыхающего дракона» с севера. Этот участок пустыря на северной стороне и является яблоком раздора. Пройдешь один пустырь, и начинается другой — казалось бы, следует гордиться, что дом отгорожен от мира с двух сторон. Да не тут-то было, не только хозяин «Логова отдыхающего дракона», но и я, Святой Кот, обитающий в этом логове, — мы оба страдаем из-за этого пустыря. Подобно тому как на краю южного пустыря горделиво высятся криптомерии, с северной стороны выстроились семь или восемь павлоний. Это большие павлонии, с диаметром ствола в целый фут, и мастер, изготовляющий гэта, дал бы за них хорошую цену. Но как это ни печально, мы только арендуем этот участок. Никакие деловые планы осуществить здесь невозможно. Жаль хозяина. Недавно курьер из гимназии срезал ветку и в следующий раз явился к нам в новых павлониевых гэта. Ему бы промолчать, а он рассказал, прохвост, что изготовил их из срезанной у нас ветки. Так что павлонии у нас есть, а проку от них никакого. Кажется, есть старинное изречение: «У кого жемчуг, на том и вина». О нас следовало бы сказать: «У кого павлонии, тот без гроша». Поистине, дурак помрет и на мешке с золотом. Дурак, конечно, — это не хозяин и не я, а владелец нашего дома Дэмбээ. Павлонии сами так и просятся в руки к мастеру, изготовляющему гэта, а Дэмбээ делает вид, что не замечает этого, и приходит к нам только за квартирной платой.
Впрочем, к Дэмбээ у меня особых претензий нет, поэтому я не стану его поносить. Перейду лучше к главному — к удивительной истории о том, как пустырь стал яблоком раздора. Только прошу вас, никогда и ни при каких обстоятельствах не напоминайте об этой истории хозяину. Это мое единственное условие. Итак, первый недостаток этого пустыря состоял в том, что он не был огорожен. По пустырю гулял ветер, ходил кто хотел, над ним носились облака пыли. Я веду рассказ в прошедшем времени, чтобы вы не подумали, будто я лгу, потому что сейчас положение изменилось. Но если не рассказать сначала о том, что было, вы не поймете, в чем причина раздоров. Даже врачу трудно найти правильный метод лечения, если он не знает причину болезни. Именно поэтому я начинаю рассказ с самого начала, с того дня, когда мы переехали в этот дом. Когда летом по пустырю гуляет ветер, то даже приятно. И поскольку там, где нет денег, не бывает воровства, дому хозяина совершенно не нужны были какие-либо заборы, ограды и засовы. Тем не менее, я думаю, сначала было необходимо выяснить, каковы нравы людей или животных, живущих по ту сторону пустыря. Что за господа поселились на той стороне? Правда, пока неизвестно, о ком идет речь — о людях или о животных, но все же будет лучше называть их на всякий случай господами. Заподозрить их в преступных намерениях значило бы оскорбить их. И действительно, господа по ту сторону пустыря были не из тех, кто пользуется вниманием полиции. Но хотя они и не из тех, кто пользуется вниманием полиции, беда в том, что их оказалось слишком много. Они прямо кишмя кишели. Частная гимназия «Ракуункан», насчитывающая восемьсот учеников, воспитывает господ независимо от их желания, плата за обучение две иены в месяц. Судя по названию «Ракуункан» — «Дом падающего облака», можно подумать, что там обучаются только элегантные господа, но этому не следует верить, как не следует верить тому, что в дешевой гостинице «Гункакукан» живут журавли или что кот обитает в «Логове отдыхающего дракона». Тем, кто знает, что среди преподавателей и профессоров встречаются такие полоумные, как мой хозяин Кусями-кун, должно быть понятно, что в «Ракуункане», учатся не только элегантные господа. А если вы этого не знаете, попробуйте дня три погостить у моего хозяина.
Вообще дразнить людей — дело интересное. Даже такой кот, как я, и то порой развлекается, подшучивая над дочками хозяина. Вполне естественно, что господа из «Ракуункана» получали удовольствие от того, что дразнили придурковатого Кусями-сэнсэя. Недовольным может быть только объект насмешек. Если проанализировать психологию шутки, то обнаружатся два основных фактора. Первый: объект шутки должен возмущаться. Второй: те, кто подшучивает, должны превосходить объект в силе и численности. Как-то раз, вернувшись из зоосада, хозяин с восторгом рассказывал о том, что он там видел. Я прислушался. Хозяин описывал столкновение между собачонкой и верблюдом. Собачонка словно ветер носилась вокруг верблюда, захлебываясь от лая, а верблюд равнодушно и величественно топорщил свои горбы, даже не замечая ее. Собачонка бесилась и лаяла, а на нее не обращали никакого внимания. Хозяин смеялся над верблюдом, называя его толстокожим. Эта картина как нельзя лучше напоминала то, что происходило у нас дома. Как бы ни был искусен шутник, никакой шутки не получится, если объект ее — верблюд. С другой стороны, непригодны для шутки чрезмерно свирепые объекты, например лев или тигр. Не успеешь пошутить, как тебя разорвут на куски. Величайшее наслаждение шутник получает тогда, когда объект злится, показывает клыки, но вреда причинить не может, и шутник чувствует себя в безопасности. Почему подшучивание доставляет удовольствие? Тут могут быть разные причины. Во-первых, это помогает убить время. Ведь иногда от скуки начинают считать волоски в собственной бороде. Рассказывают, что в древности какой-то заключенный только тем и жил, что изо дня в день рисовал на стене своей камеры треугольники. Нет на свете ничего более нестерпимого, чем скука. Если не происходят события, требующие затраты энергии, наша жизнь становится ужасной. И шутка над кем-нибудь является своеобразным развлечением, которое требует таких затрат. С другой стороны, возбудить энергию может лишь реакция объекта — его злоба, раздражение, уныние. Поэтому с давних времен таким развлечениям предавались те, кто не понимал чужой психологии, — скучающие дураки-князья и мальчишки с примитивным интеллектом, которого хватает только на то, чтобы доставить себе удовольствие. Во-вторых, подшучивание является простейшим способом доказать на практике свое превосходство над другими. Конечно, превосходство можно доказать и убив другого, поранив или оклеветав. Но к подобным мерам прибегают только тогда, когда перед вами стоит ясная цель — убить, поранить или оклеветать, а чувство превосходства возникает уже как естественное следствие этих действий. Подшучивание хорошо в тех случаях, когда оно достаточно, чтобы доказать свое превосходство, и вместе с тем не приносит объекту особого вреда. Но некоторый вред принести все-таки необходимо — без этого доказать свое величие практически невозможно. Если ты знаешь, что сильнее других, но доказать этого не можешь, ты не испытываешь никакого удовольствия. Человек — существо самонадеянное. При всех обстоятельствах он верит в свои возможности. И он не может успокоиться до тех пор, пока не докажет это другим. Даже те, кто сомневается в своих возможностях, а также вульгарные и распущенные люди пользуются любым случаем, чтобы поднять свои акции. У них такая же психология, как у мастера джиу-джитсу, которому порой хочется ни с того ни с сего швырнуть человека на землю. И вот по улицам расхаживают довольно неумелые мастера джиу-джитсу. У них одно желание — встретить кого-нибудь слабее себя, пусть даже понятия о джиу-джитсу не имеющего, и бросить его на землю.
Есть и другие причины, объясняющие, почему подшучивание доставляет удовольствие, но за неимением времени я излагать их не буду. Если же вы хотите продолжить разговор, приходите с коробочкой сушеных бонитов, и я вам объясню все до мельчайших подробностей.
На основании вышеизложенного можно, по моему мнению, сделать вывод, что наиболее подходящими объектами для шуток являются обезьяны в зоопарке и преподаватели гимназий. Причем преподаватели даже более подходящие объекты, чем обезьяны. Впрочем, ничего не поделаешь, они похожи друг на друга. Как известно, обезьяну в зоопарке держат на цепи. И сколько она ни прыгает, сколько ни скалится, стараясь вас оцарапать, вы можете чувствовать себя в полной безопасности. А преподавателей держат не на цепи, а на жалованье. Можете измываться над ним сколько угодно — он не подаст в отставку и не побьет своих мучителей. Если бы у них хватило храбрости подать в отставку, они бы не стали преподавателями и не состояли бы няньками при учениках. Мой хозяин — преподаватель. Правда, он не преподаватель «Ракуункана», но все же преподаватель. Он является наиболее подходящим, наиболее спокойным, наиболее безопасным объектом для подшучивания. Ученики «Ракуункана» — мальчишки. Для них подшучивание — способ возвыситься в собственных глазах. Они даже считают, что подшучивать и дразнить — их право, приобретенное в процессе обучения и воспитания. К тому же они переполнены энергией и не знают, как можно употребить эту энергию за десятиминутный перерыв. Логическим следствием из вышесказанного является то, что хозяин — естественный объект для подшучивания, а ученики — шутники. Поэтому крайне глупо со стороны хозяина сердиться на них. А теперь я расскажу, как господа из «Ракуункана» дразнили хозяина и как до крайности дико реагировал на это хозяин.
Вам, вероятно, известно, господа, что такое плетеная изгородь. Это обыкновенная изгородь, не задерживающая ветер. Я совершенно свободно прохожу через любое отверстие в ней. Для меня изгороди словно вовсе не существует. Но плотники по приказу директора «Ракуункана» сооружали изгородь не для того, чтобы преградить путь мне, а для того, чтобы господа воспитанники не лазили во двор к хозяину. Хоть изгородь и плетеная, но человеку сквозь нее не пройти. Через ее квадратные щели было бы трудно протиснуться даже знаменитому в древности фокуснику Цян Шицзуню. Несомненно, изгородь прекрасно оправдывала свое назначение. И нет ничего удивительного в том, что хозяин обрадовался, когда наконец она была сооружена. Но в логике хозяина имеется огромная дыра. Куда больше, чем щели в изгороди. Такая огромная, что через нее прошла бы рыба, глотающая корабли. Хозяин исходил из предположения, что никто не догадается перепрыгнуть через изгородь. Он считал, что ученикам гимназии не пристало нарушать его покой, а для этого им достаточно уяснить границы своей территории, обозначенные пусть даже самым примитивным забором. Затем он отбросил это предположение и решил, что ничего особенного не произойдет, если кто-нибудь даже нарушит установленную границу. Другими словами, он сделал поспешное заключение, что опасности нарушения его покоя просто не существует, поскольку даже самый маленький мальчишка не смог бы пролезть через щели в изгороди. Да, если мальчишка не кот, он при всем своем желании не сможет пролезть через щели, но перескочить через изгородь ему ничего не стоит. Это даже может рассматриваться как спортивное упражнение.
На следующий же день после того, как была установлена изгородь, мальчишки снова появились на обычном месте. Правда, теперь они старались не появляться возле гостиной. Они учли, что теперь для спасения бегством им потребуется больше времени, и выбирали для своих развлечений такие места, где им не грозила опасность быть схваченными. Хозяину, сидевшему в своей комнате, они были, разумеется, не видны. Теперь их можно было увидеть только из гостиной или через окошко уборной. Но из окон можно было сколько угодно любоваться врагами, схватить их было невозможно. Через окно можно было сколько угодно осыпать их бранью, но нечего было и пытаться приблизиться к ним через боковую дверь — заслышав шаги, они всегда могли перемахнуть через ограду. Совсем как когда браконьерское судно подходит к лежбищу котиков. Конечно, хозяин не сторожил в уборной, да и не было у него сноровки быстро распахивать дверь и бросаться в погоню. В дни, когда ему вздумалось бы заниматься охотой на мальчишек, он должен был бы отказаться от преподавательской деятельности и проводить соответствующую тренировку. Невыгодность позиций хозяина состояла в том, что из кабинета враги были не видны, а только слышны, из северной же комнаты их можно было видеть, но нельзя схватить. Враги быстро оценили обстановку и применили новую тактику. Когда их разведка докладывала, что хозяин находится в кабинете, они принимались шуметь изо всех сил. Особенно громко они старались выкрикивать слова, относящиеся к хозяину. Причем они умудрялись делать это так, что было невозможно понять, где они находятся — по эту или по ту сторону ограды. Но стоило появиться хозяину, как они немедленно исчезали. Если они находились на своей территории, то принимали независимый вид. Когда хозяин сидел в уборной — конечно, нехорошо, что я так часто употребляю это слово, мне лично оно претит, но ничего не поделаешь, без него наш рассказ был бы неполон, — итак, когда хозяин сидел в уборной, они принимались резвиться у павлоний, стараясь попасться ему на глаза. Если же хозяин начинал орать во весь голос из уборной, враги без всякого замешательства спокойно отступали на свои позиции. Такая тактика ставила хозяина в тупик. Стоило ему уверовать, что враги на его территории, и, схватив трость, выбежать на улицу, как возле дома воцарялась тишина и вокруг не было ни души. Он возвращался в дом, выглядывал в окно, и что же? — один или двое обязательно были тут как тут. Хозяин то бежал на улицу, то смотрел в окно, то смотрел в окно, то бежал на улицу. И так повторялось без конца. То есть хозяин повторял все одно и то же. Вот это и называется изнемогать от рвения. В конце концов помрачение ума у хозяина достигло такой степени, что было уже невозможно понять, кто он: преподаватель или военачальник. А когда помрачение достигло наивысшей точки, произошло такое событие.