Прошло еще несколько спокойных месяцев, окрашенных в траурные тона осени и зимы.
Возвращаясь из Гробницы уже под вечер, в одном из переходов замка Эйрих заметил императора и графа де Вера, о чем-то беседующих с молодым флотским офицером. До юноши донесся краткий вопрос правителя:
— Ты все передал ему?
И ответ моряка:
— Да, государь, принц обещал вскоре прибыть домой.
Эйрих издали поклонился Конраду и его спутникам и продолжил свой путь. «Принц? Неужели он вызывает Манфреда с войны? Но для чего?..» — по слухам, брат императора уже захватил его родной Норрдан, пленил родителей и прочую родню, и собирался перебросить военные действия на лежащие еще севернее острова полудиких племен, отколовшихся от прочих данов. Из всех близких юношу волновала лишь судьба матери. Он собирался просить Конрада о снисхождении к пленнице, но сомневался, стоит ли открывать правду о своем происхождении, поскольку подобные вещи или говорятся сразу, или же никогда… Да и сам он привык жить под спокойной и надежной маской хранителя и лекаря Эйвинда. После трагической гибели леди Марион император позволил Эйриху заняться врачеванием, чтобы юноша не загубил свои выдающиеся способности из-за недостатка практики. Стоит ли говорить, что пациентами и пациентками прекрасного юного лекаря мгновенно пожелали стать многие из обитателей Коронного замка и окрестных владений, но Эйрих не отказывал в помощи никому: ни солдатам, вернувшимся с войны инвалидами, ни рабам, ни их господам.
— Ты снискал всеобщее уважение, дорогой Эйвинд, своим заботливым отношением и глубокими знаниями, — граф де Вер встретил юношу у решетки Гробницы, когда Эйрих запирал ее за собой в конце дня, и отвесил церемонный поклон. — Остается пожелать тебе, чтобы ни за одно из свершенных во благо справедливости и человеколюбия дел, тебе не пришлось оправдываться перед собственной совестью…
— Что это значит? — Эйрих взглянул в глаза другу императора.
— Ничего, мой юный друг, просто давно хотел тебе сказать, что без одного коварного и зловредного старика в этом мире дышится значительно легче!..
Он знал. Определенно знал — Эйрих прочитал это во взгляде мужчины, но было на дне черных глаз де Вера что-то еще, кроме благодарности и обещания хранить тайну…
Хранитель встряхнул головой, сбрасывая капюшон, и спросил, дабы сменить тему:
— А что это опять собираются строить, или переделывать зодчие нашего государя? — он указал взглядом на крышу ближайшего зала, на которой вот уже несколько дней суетились рабочие, собирающие некий странный механизм, похожий не то на осадную катапульту, не то на гигантскую телегу с крючьями вместо колес.
Граф покосился в ту сторону:
— А, это?.. Так, временная конструкция… для замены прогнивших балок… — но Эйрих понял, что де Вер не пожелал ответить правду. И ему почему-то вдруг стало неуютно на душе.
— Да? Ну что же, хвала богам, сей ужас не портит общий вид прекрасного замка, — он поклонился графу и продолжил свой путь, унося в сердце крохотную колючую льдинку тревоги…
Но множество навалившихся в зимний сезон хлопот с пациентами не оставляли лишней минутки и сил для долгих раздумий. Едва заканчивая с делами в Гробнице, Эйрих спешил к простуженным и страдающим подагрой, лечил многочисленные переломы и ушибы, заживлял раны после боев чести и схваток с дикими хищниками на охоте. Время от времени, бросая взгляд на растущую на крыше странную конструкцию, юноша задавался вопросом — а не опасается ли император нападения на замок со стороны своего вероломного брата, который, кстати, не спешил возвращаться, вопреки тому разговору…
«Но если это и впрямь катапульта, и каменные ядра — это снаряды, почему машина обращена в сторону Гробницы, а не главных ворот? Неужели Конрад опасается, что Манфред посягнет на прах его драгоценного Динео?..» — это было и дико, и, несомненно, глупо, но иные мысли не посещали голову юного хранителя, который ежедневно видел странные подготовительные работы над самой головой. Задавать вопросы Конраду, казалось, окончательно погрузившемуся в свой внутренний мир, он опасался, чтобы не бередить душевные раны несчастного.
Накануне того, как получить официальное приглашение на дворцовый пир, наравне с рыцарями и знатными сеньорами юга, Эйрих был свидетелем душераздирающей сцены в усыпальнице — он слышал, как полубезумный император пел колыбельную, обняв руками угол саркофага… У юноши волосы зашевелились на голове от ужаса, и тут же кровь прилила к щекам при обидной в своей очевидной простоте истине, что он ничего не может поделать! Его талант лекаря бесполезен в борьбе с силами иного мира, а его любовь — да, любовь, пустившая ростки и выросшая из сострадания и отчаянного желания понять, что же за сила такая увлекает его прекрасного господина в безжизненную бездну, — эта хрупкая любовь оказалась незамеченной и ненужной. Много раз Эйрих твердил себе, что нельзя сдаваться, что в один прекрасный день Конрад отзовется на увиденную в его глазах нежность, оценит желание спасти его и покинет этот жуткий мир теней навсегда, но в награду за заботу о себе и беломраморном монстре император платил звонкой монетой и дорогими дарами, замыкаясь в себе все сильнее и сильнее…
В назначенный вечер Эйрих впервые переступил порог пиршественного зала, где был почтительно встречен распорядителем и усажен за главный стол, недалеко от самого Конрада и его высших сановников. Юного дана уже не смущало ни присутствие смазливых оруженосцев и пажей, которых открыто ласкали их высокие покровители, ни танцы и акробатические номера в исполнении обнаженных танцоров с разрисованными телами, ни громко зачитываемые произведения придворных поэтов, насквозь пронизанные гомоэротикой и высокой романтикой мужских союзов.
— А я хочу выпить — с позволения нашего государя! — один из придворных льстецов и краснобаев с холеным лицом и телом атлета отвесил поклон в адрес Конрада, — за будущее счастье всеми обожаемого и такого жестокого Эйвинда, истинной жемчужины севера, радующей наш глаз вот уже целый год!
— Ого, уже год? И за целый год никто из нас так и не соблазнил прелестного лекаря? Позор на наши головы, господа! — поддержал приятеля маршал де Гарр, недавно прибывший из действующей армии.
Бертран де Вер поднял свой кубок, призывая собравшихся к молчанию.
— Друзья, довольно смущать юношу! Давайте лучше выпьем за его здоровье и долгие лета нам на радость, а уж за выбором дело не встанет, когда заговорит его сердце!..
Слегка смущенный Эйрих благодарно улыбнулся другу императора и взглянул на Конрада, молчаливо греющего в ладонях свою объемистую чашу — навряд ли император слышал хотя бы половину сказанного — он снова был не здесь…
— Эйвинд, а может, твое сердце молчит, напуганное суровостью законов твоей родины? Так расслабься, малыш, мы разбили данов, и больше никогда не услышим о жутких кровавых казнях, которые устраивал своим соратникам этот бешеный Харальд, который достоин прозвища Кровавого, но никак не Ясноглазого! — маршал де Гарр попытался утешить и поддержать юношу, но лишь задел глубоко спрятанную боль воспоминаний.
Эйрих побледнел и тихо прошептал: «Нет, я ничего такого не слышал»…
— Ты не слышал? Эй, зовите-ка сюда менестрелей! Пусть Гвидо споет нам свою грустную балладу о северном принце и его наставнике! — заорал маршал на весь зал, и прежде чем Эйрих успел возразить, все гости дружно выразили желание послушать лучшего трубадура Ланмарка и его печальную историю.
Бывший конгер сидел на своем месте, словно пригвожденный звуками прекрасного голоса к мягкому креслу, но душа его витала в сырых и темных чертогах подземной тюрьмы, где раздавались стоны матери и гневные крики отца, взмывала в небеса над запруженной народом площадью с окровавленным помостом, разрываясь между прошлым и настоящим. А по окаменевшему лицу текли крупные беззвучные слезы — он плакал впервые с того дня, когда палач жестоко изуродовал его лицо шесть лет назад.
— Гвидо, довольно! — граф де Вер сделал знак менестрелю прекратить выступление, едва заметил, что с юным хранителем вот-вот случится нервный припадок. — Господа, а мы тоже хороши!.. Вспомните, многие из вас утирали слезы, впервые услышав эту жуткую историю! — он приказал управляющему проводить Эйриха в его покои. Выходя из зала, юный конгер услышал негромкий, хриплый от волнения голос императора:
— Я помню тот день, когда, вестник рассказал о казни сына конунга и его наставника…и если прежде я сомневался, стоит ли идти на данов, в тот день позволил Манфреду перейти границу Норрдана и смести с лица земли этих жестоких нелюдей!
Эйрих замер, прижавшись пылающим лбом к холодной стене. В его ушах прозвучал, словно это было вчера, сильный и звучный голос ярла Сверрира: «Один, ты видишь бесчинства этих тупиц — отомсти за нас!» — и свист меча, рассекающего воздух и живую плоть.
В этот миг преграда, возведенная в его душе воспитанием и традициями предков, окончательно рухнула — если сам суровый бог его родины услышал голос приговоренного и внял его мольбе, значит, Темногривый не был виновен! И он, Эйрих, зря терзался сомнениями и стыдом из-за испытанного в объятиях ярла жара! Ибо чего не запрещают боги, того не запретить смертному, а его отец, сломленный и покоренный мечом ланмаркского принца, был смертным!
Управляющий суетился рядом с осевшим на пол в полуобморочном состоянии юношей, предлагая свою помощь, но Эйрих поднялся на ноги.
— Нет, благодарю, Альберий, к себе я дойду самостоятельно. Возвращайся к гостям.
Уютно свернувшись калачиком на своем ложе и закрыв глаза, Эйрих мысленно возблагодарил всех богов этого мира, позволивших ему увидеть свои чувства в истинном свете, и с улыбкой прошептал, обнимая подушку: «И завтра же я все скажу ему»…
Он проснулся гораздо позже обычного, когда солнце уже сияло высоко в лазурном небе, очистившемся от густых зимних облаков. Наскоро умывшись холодной водой и одевшись в новую, сверкающую снежной белизной мантию с изящными серебряными отворотами и галунами по краям, хранитель бодрой походкой направился к месту службы.
Миновав последнюю галерею, Эйрих распахнул дверь, ведущую на площадку перед мостом, и замер на пороге, вцепившись в кованую ручку. Сквозь оседающий туман из каменной пыли, пронизанный яркими косыми лучами света, юноша видел белый силуэт Гробницы и обломанные края моста, нависающие над пропастью — но самого каменного перехода, по которому привык проходить дважды в день, больше не было…
— Выходит, это все же катапульта?.. — он обращался к самому себе, и не сразу заметил стоящего рядом графа де Вера.
— Да, ты угадал правильно…
Что-то в голосе императорского друга заставило юношу внутренне сжаться, подобно пружине. Он медленно обернулся и заглянул в лицо графу — в осунувшееся и почерневшее от горя лицо человека, за один день пережившего тысячу смертей.
— Монсеньор… что это значит?.. Где государь?.. Он знает?..
— Он там, мой друг… — де Вер указал вытянутой рукой в направлении Гробницы. — Это его решение…
Эйрих смотрел сквозь водопад струящихся по воздуху частиц пыли расширенными от ужаса глазами, не в силах сформулировать мысли и чувства, накатившие мощным валом и окончательно разрушившие защитную плотину. Наконец, он судорожно вздохнул и бросился к краю пропасти:
— Конрад, нееет!!! Вернись!!! Я… — сильная рука зажала ему рот, другая обхватила за плечи. Граф с трудом оттащил извивающегося юношу от страшного обрыва, быстро шепча на ухо: «Тише, малыш, тише, он все знал… но его больше нет… понимаешь? Он ушел к Динео… Ушел навсегда!»
— Не верю! — Эйрих все же вырвался. — Он жив! И будет жить, если мы спасем его! Если успеем собрать лестницы или навести новый мост! Что ты стоишь, граф? Зови людей, каждое мгновение дорого!
— Ты забыл о второй порции яда, умелый лекарь… — Бертран де Вер смотрел на развороченные ударами снарядов плиты под ногами, извлекая из складок своего плаща знакомую Эйриху склянку из темного стекла. — Он выпил перед тем, как вступить на мост…
Юноша выхватил из рук графа сосуд, перевернул его, словно надеясь на чудо, и со страшной силой запустил в пропасть:
— Проклятье! Чтобы я еще хоть раз в жизни откликнулся на подобную просьбу!..
— Это не твоя вина, Эйвинд… — ладонь графа опустилась на его плечо. — Он просил передать тебе письмо.
«Не вини ни себя, ни меня, мой юный прекрасный друг, настоящего имени которого я так и не узнал. Да хранят тебя милостивые боги. Будь счастлив!» — изорванный и смятый трясущимися руками листок также полетел в пропасть, а Эйрих, пошатываясь от горя, побрел прочь от места, которое показалось ему еще более жутким, чем эшафот палача из его воспоминаний.
Время перемен
— Монсеньор граф, к вам граф де Вер, — доложил мажордом и скрылся за дверью, пока в него не полетела очередная ваза, или пара сандалий.
— Никого не желаю видеть!
— Ну-ну, так ты друзей принимаешь в своих новых покоях, мой драгоценный Эйвинд? — Бертран де Вер, который не видел бывшего хранителя Гробницы около пяти дней, которые юный дан провел в полном одиночестве, подошел к ложу, на котором скорчился заплаканный Эйрих, с давно нечесаными, спутавшимися волосами, одетый в измятую и залитую вином мантию. Расправил край покрывала и присел на край ложа, положив тяжелую теплую ладонь на спину Эйриха.
— Довольно скорби, пора браться за дела, мой дорогой. Конраду было бы приятнее видеть тебя в зале совета, нежели в этой неубранной комнате!
— Конраду было наплевать на меня, и на тебя, и на всех, — Эйрих уткнулся носом в подушку, еще не просохшую от пролитых слез.
— Если бы это было так, он бы не стал в последнее утро заниматься твоим будущим, превращая тебя в графа и владетельного сеньора, — возразил Бертран де Вер, — так что, монсеньор граф, поднимайся.
— И не подумаю, — Эйрих крепче вцепился руками во влажную ткань, — вернее, я поднимусь, но только для того, чтобы навсегда покинуть этот прекрасный край, обреченный жить под властью тупоголового Манфреда…
— Вот уж этому не бывать!
— Что ты говоришь, граф?.. — Эйрих приподнялся на локтях и обернулся, изумленно глядя на де Вера через плечо.
— То, что слышишь, мой друг… — граф поднялся с постели, прошелся до окна и обратно. — Сегодня на совете я оглашу завещание покойного императора касательно престолонаследования. Нашим новым повелителем станет его высочество Теодор, герцог де Бриз, единственный кузен Конрада и Манфреда.
— Час от часу не легче — сын де Борнейля на престоле! Яблочко от гнилой яблоньки, — Эйрих скривился от отвращения при одном воспоминании о последним минутах высшего жреца. «И весь этот ужас, все это глумление над собственной честью — напрасны!»
— У монсеньора Борнейля не было детей, а Теодор — сын давно погибшего на войне герцога Сезари, также приходившегося нашему императору родным дядей, — терпеливо и с улыбкой пояснил Бертран де Вер.
Эйрих вскочил с ложа, запахивая мантию.
— Впервые слышу об этом принце! Где вы его прятали, этого тайного наследника?!
— Он сам себя упрятал, этот неугомонный странник морей, — граф указал рукой в перстнях на синюю гладь за окном. — Принц проводит на море больше времени, чем на суше. Незадолго до того, как уйти, Конрад вызвал Теодора в столицу, объяснив ему в письме, какое будущее его ждет, и принц обещал вскоре вернуться.
Эйрих закусил губу, вспомнив сцену в галерее.
— Если бы ты только намекнул, монсеньор Бертран!.. Если бы дал мне шанс предотвратить весь этот ужас… — юноша содрогнулся при мысли о скорченной окоченевшей фигуре рядом с мраморным саркофагом. — Но ведь молчал до последнего!..
Граф тяжело вздохнул.
— Я долго боролся, Эйвинд, можешь мне поверить! Но воля императора, и его огромная не проходящая любовь оказались сильнее моих доводов и желаний… Я просто следовал данному моему другу и повелителю слову, хотя сердце обливалось слезами при виде твоих мучений…
— Довольно об этом! — Эйрих мотнул головой, отгоняя новый приступ отчаяния и желание завалиться обратно на ложе в слезах. — Позволь мне привести себя в порядок, граф. Я приду на совет.
— Прекрасно, монсеньор де Монтель, жду тебя для оглашения тестамента и решения других срочных вопросов.
Согласно воле покойного императора Конрада, его друг возглавил совет и до возвращения и воцарения принца Теодора назначался верховным правителем и регентом империи с неограниченными полномочиями в отношении принца Манфреда, всех имперских войск, всех сословий, казны, земель и завоеванных территорий.
Высшая аристократия и члены совета приняли эту волю покойного без малейших возражений. Как ожидал регент, возражений следовало ожидать от его высочества Манфреда и его верных рыцарей.
Чтобы немного забыться, выплеснуть гнев и скорбь, и подготовиться ко встрече с врагом, Бертран де Вер и Эйвинд де Монтель по много часов проводили в фехтовальном зале и в гимнасии, как и другие рыцари, верные регенту и будущему монарху, на чье скорейшее появление очень рассчитывали, чтобы уменьшить риск вооруженного восстания в случае, если первым в столицу заявится родной брат покойного.
Однажды вечером, вернувшись к себе, Эйрих, уставший после целого дня тренировок, прилег отдохнуть, и был разбужен на закате осторожными прикосновениями чьих-то теплых рук и нежных губ, ласкающих шею прерывистым дыханием. Обернувшись, он увидел знакомое лицо юного аристократа Марио, одного из пажей графа де Вера.
— Хм… твой господин решил позаботиться и о моем досуге?.. — спросонья Эйрих не успел возмутиться, но легкое смущение все же присутствовало в его сознании.