— И все же мне странно, что такой человек здесь у вас занимается сельским хозяйством, — вздохнула Катя. — А насчет забоя скота я спросила потому, что Полина сказала… Ей показалось — нападавший обходился с телом Артема Хвощева как мясник. Она сказала: Так мясо на колоде рубят. Надо проверить всех, кто работает на ферме.
— Да разве тут в округе одна только ферма? — хмыкнул Трубников. — А если взять каждый двор, то скотину-то везде по осени режут — на базар, в Москву, на продажу.
— Павловский тоже в своих репортажах часто бойни показывал, — сказала Катя. — Жуткое зрелище у него получалось. И еще знаете что он любил повторять? Я в какой-то газете про это читала.
—Что?
— Он говорил: труп оживляет кадр.
— Ну, если всем газетам верить, — Трубников снова хмыкнул, — Что, проводить вас сегодня вечером к нему? Давайте я к десяти подъеду.
— He надо. С этим я сама справлюсь, — сказала Катя. — А Колосов вам не звонил? Нет?
Трубников отрицательно покачал головой.
Глава 13 ЧУДО-ПОРОШОК
Начальник аналитического отдела Геннадий Обухов приехал на Лужнецкую набережную в свой обеденный перерыв. Развлекательно-игровой комплекс «Пингвин», как обычно, работал, но посетителей было мало. Слабое оживление наблюдалось только на первом этаже — в зале для боулинга. Наверху размещались ресторан и бар, но в этот неурочный „для ночного заведения дневной час завсегдатаи в них еще не заглядывали.
Ночной клуб был вообще закрыт. В прохладном полутемном помещении заканчивали делать уборку. Как всегда по пятницам, ночной клуб начинал работать нон-стоп с шести вечера до шеста утра воскресенья. Поэтому днем здесь клиентов не обслуживали. На просторной эстраде-подиуме шли прогоны ночного стрип-шоу.
Все эти особенности расписания «Пингвина» Геннадий Обухов уже успел изучить. Он медленно проехал вдоль фасада клуба, повернул направо под Лужнецкую эстакаду. Почти сразу же его нагнала и поравнялась с ним одна из машин наблюдения, дежурившая в этот час у «Пингвина». Через минуту она вернулась на свой пост на противоположной стороне набережной. Вот уже вторые сутки подряд подчиненные Обухова отрабатывали «Пингвин» по полной программе. И вторые сутки подряд Обухову из своего командировочного далека названивал Никита Колосов, настойчиво интересовавшийся ходим отработки.
Шефу убойного отдела Геннадий Обухов сообщил пока что приблизительный, список из десяти фамилий, обладателей которых с большой натяжкой можно было считать лицами для этого дела хоть немного полезными в информационно-оперативном плане. Колосову в его командировочной провинции — и в этом Геннадий Обухов не сомневался — было невдомек, что из десяти установленных фигурантов, которые в прошлом числились среди прежнего персонала ночного клуба «Бо-33», существовавшего на месте «Пингвина», информатором-не фиктивным, для галочки в отчете, а реальным, способным работать с пользой, — мог быть только один.
Эта неутешительная новость всплыла уже в самом начале отработки «Пингвина». И от этой новости у Обухова резко ухудшилось настроение. Шансы на то, что этот единственный фигурант случайно окажется в трудной жизненной ситуации, выходом из которой станет его добровольное согласие оказывать правоохранительным органам посильную помощь, равнялись почти нулю. Да и сам нынешний «Пингвин» в криминальном плане был на первый взгляд девственно чист, так что ничто не сулило в нем перспективных оперативных комбинаций с дальним прицелом. Геннадий Обухов тщательно проанализировал все собранные по этому заведению данные, но ничего полезного для себя так и не извлек. Каким был в свое время «Бо-33», оставалось только гадать. «Пингвин» же надежд не вселял. Бесполезно было использовать многие проверенные временем и практикой инструменты получения полезной информации. И это Обухова — формалиста и приверженца сложившихся профессиональных традиций —духовно угнетало. Выход оставался только один — либо отказаться от выполнения поставленной задачи вообще, либо работать поспешно и грубо, исходя из сиюминутной и очень неопределенной ситуации.
— Геннадий Геннадьич, движение пошло, она выехала. От дома ведем. Мы на пересечении Хамовнического Вала и улицы Доватора, — портативная рация в машине Обухова неожиданно ожила голосами сотрудников из второй машины наблюдения.
— Она одна едет? — коротко осведомился Обухов.
— Одна. Какие будут указания? Опять сопровождать до клуба?
Обухов не отвечал. Два дня — целых два дня — коту под хвост… С этим можно еще было как-то примириться, если бы речь шла о каком-то действительно масштабном, перспективном деле, а тут… тут такое глухое дерьмо!
Обухов поморщился, чувствуя, как даже зубы у него заломило от досады и злости. Колосову хорошо: начальству доложился, в командировку слинял, ЦУ скинул. Вернется, потребует отчета о проделанной работе — информации потребует. Оперативных данных. И дела ему нет, как, через какую чертову задницу эта самая информация вытаскивается на свет божий. На чужом горбу в рай легко въехать, в розыске это умеют. Налетели, постреляли, уложили всех на пол, мордой в асфальт — и герои, готовь звезды новые на погоны. А тут пашешь, пашешь с утра до ночи — ни пожрать, ни поспать…
Обухов потянулся к бардачку.
— Так мы едем за ней, Геннадьич? — снова прошипела, прощелкала рация. — Она обычно машину на стоянке перед клубом оставляет.
— Вы сейчас точно где? — спросил Обухов, доставая из бардачка маленький прозрачный пакетик. Внутри этого пакетика был белый порошок.
— Мы уже приближаемся к развязке эстакады.
— Еду к вам, — сказал Обухов, внезапно принимая решение. — До места вести ее не будем. Тормознем на Чудовом проезде, как свернет.
Переложив пакетик с белым порошком в карман своего щегольского итальянского пиджака в мелкую серую клеточку, Обухов развернул машину. Его неновый «БМВ» влился в плотный поток транспорта, заполнивший Комсомольский проспект.
Ту машину, какая была им нужна, Обухов видел только на видеопленке: белая невзрачная девятка. Вычленить ее навскидку из всего этого хаотичного многообразия, именуемого дорожным движением, было, казалось, делом совершенно дохлым. Но Обухов в своей жизни проделывал и не такое. Самым главным было не зависнуть где-то в нежданной пробке, успеть по точно рассчитанному маршруту на перехват.
Сначала он увидел машину сопровождения. Она шла по эстакаде по второму ряду. Обухов прибавил газа — третья полоса была забита, и ему даже пришлось выехать на встречную и моментально перестроиться. Белая девятка обгоняла машину сопровождения на два капота.
Обухов, поравнялся с ней: за рулем девятки сидела миловидная молодая загорелая шатенка с короткой мальчишески-стильной стрижкой. Машину она вела хоть и внешне вполне уверенно, однако неровно. Девятка то и дело виляла, клевала носом, силясь перестроиться в любое свободное пространство, открывающееся на соседних полосах. Хотя с точки зрения скорости и быстроты эти опасные суетливые маневры были бессмысленны в таком плотном потоке.
Обухов, не обгоняя, ехал рядом, присматриваясь к манере езды шатенки; Недаром же говорят — кто как ездит, тот так и ведёт себя.
— За светофором она свернет, — донеслось из шепелявой рации. — Нам ее догнать?
— Да, — сказал Обухов. — Как только свернет, тормознем.
Белая девятка, мигнув красными габаритными огнями, аккуратно по зеленой стрелке свернула с эстакады направо. Следом за ней в тихий тенистый проезд свернули две машины. Серый «БМВ» подрезал девятку и ловко вильнул в сторону, спасая бок от возможного столкновения. Машина сопровождения вплотную шла сзади. Тормоза девятки резко взвизгнули…
— Вы что? — испуганно и злобно крикнула шатенка, высовываясь из окна. — Кто так ездит? Вы пьяные, что ли?!
Обухов на своем «БМВ» плотно прижал ее к обочине, машина сопровождения остановилась сзади. Обухов, выскакивая, видел, как округлились, буквально на лоб полезли сильно подведенные глаза шатенки. В кулаке ее возник мобильник, но набрать 02 она так и не успела. Обухов мягко поймал ее за хрупкое запястье:
— Вы грубо нарушили правила…
— Я?! Это вы…
— Вам придется проехать с нами в отделение. Это ваша машина?
Дальнейшее было Обухову знакомо. И называлось коротко — бабья истерика. Когда они спешили на всех парах в ближайшее отделение милиции, Шатенка бурно выходила из себя. На ее голых загорелых коленях покоилась джинсовая сумочка, которую она в порыве негодования то и дело мяла и когтила своим ухоженным маникюром. В этой элегантной сумочке уже ждал своего часа пакетик с белым порошком. Обухов положил его туда в самом разгаре разборки на дороге, было совсем не трудно. Он давно уже успел заметить: когда фигуранты бесятся, обзывая вас ментом, сволочью и легавым, они за своими вещами и карманами не следят, а зря.
В отделении милиции их и задержанную сразу же проверки в свободную комнату при дежурной части. И вот тут в к присутствии понятых, роль которых исполнили оперативники первой машины сопровождения, не светившиеся в погоне и задержании, Обухов многозначительно и грозно заявил, что в ходе профилактического рейда в рамках операции по борьбе о… уличной торговлей наркотиками в отделение доставлена гражданка… Он достал из сумки задержанной паспорт — гражданка Зарубко Жанна Григорьевна.
— Да вы что, все здесь больные, что ли? — истерически крикнула Жанна Зарубко. — Откуда у меня трава, колеса?! Нате, хоть обыщите!
В ее речи отчетливо слышался южный украинский говор. Обухов перелистал паспорт — так и есть: место рождения город Шахты Донецкой области. А прописка ростовская. Вежливым жестом он взял сумку гражданки Зарубко и вытряхнул ее содержимое на стол. Расстегнул под ястребиными взорами липовых понятых молнию на боковом кармашке. И положил вытащенный оттуда пакетик с подозрительным белым порошком рядом с пудреницей, ключами, телефоном и пачкой сигарет.
— Вот как раз то, что мы ищем, — сказал он, скорбно смотря на ошарашенную Жанну Зарубко, — Дозы на две потянет. Сами, Жанна Григорьевна, героином балуетесь или везете кому-то на продажу?
Через полчаса первый и самый ответственный этап был завершен. Жанна Зарубко под присмотром оперативников сидела в соседнем кабинете — зрела. Из кабинета доносились ее судорожные всхлипы.
Геннадий Обухов закурил впервые за этот день с наслаждением и свернул протокол изъятия наркотиков трубочкой. В дверь заглянул помощник дежурного по отделению.
— Нам-то что с ней дальше делать? — спросил он хмуро. — Скоро ведь отпускать надо.
— Пусть еще полчасика посидит тут у вас. Потом я ее сам отвезу, — успокоил коллегу Обухов.
— А с этим как же? — помощник дежурного (молодой, наивный) покосился на пакетик с белым порошком, все еще лежавший на столе. — Это ж все равно незаконно… нарушение…
— А в чем мы нарушили закон? — Обухов удивленно поднял свои темные брови.
— Героин на экспертизу надо, — сказал помощник дежурного. Весь вид его красноречиво свидетельствовал, что он крайне не одобряет действий этих приезжих оперов и в душе, возможно, сочувствует их жертве — красивой и зареванной Жанне Зарубко: молодость, молодость…
— А где вы видите героин, лейтенант? — удивился Обухов. Раскрыл пакетик, высыпал порошок себе на ладонь, протянул коллеге. — Как в сказке про Алису, помните — съешь меня? Натуральный ксилит. Я его сахару предпочитаю и вам настоятельно советую. Профилактика диабета.
Помощник дежурного коснулся порошка на протянутой ладони и недоверчиво поднес палец к губам, пробуя героин на вкус. В соседнем кабинете продолжала всхлипывать Жанна Зарубко. Обухов подмигнул озадаченному помощнику и, легко дунув, стряхнул сладкое ксилитовое облачко со своей ладони.
Глава 14 МОНТЕКРИСТО
— Вы снова на речку? Купаться перед сном? — спросила Вера Тихоновна, окидывая Катю с ног до головы придирчиво-любопытным взглядом.
Катя сидела на маленькой терраске у открытого настежь окна. На подоконнике перед ней были круглое складное зеркало и раскрытая косметичка. Катя красила ресницы, легкомысленно прикидывая, стоит ли в этот непростой с точки зрения складывающейся оперативной ситуации вечер воспользоваться блеском для тела или это будет чересчур красноречиво?
Для визита к Павловскому Катя выбрала черный льняной сарафан. Причем мысленно поздравила себя, что все же взяла с собой хоть одну приличную вещь, а не ограничилась советами «драгоценного В. А.» насчет вечных джинсов.
с носков, резиновых сапог и ветровки. То, что допрос свидетеля волей-неволей воспринимается контексте проблемы вечернего макияжа и нарядов, Катю, конечно, ужасно раздражало. Но раздражение это было им-то особенным, волнующим и совсем не неприятным. Даже напротив.
Вместе с Павловским Катя надеялась допросить и Константина Туманова, если он будет дома. Отчего-то во время сборов ей казалось (а может, в глубине души она даже на это рассчитывала), что Александр Павловский проведет с ней этот вечер g глазу на глаз. Утром в присутствии Полины он и намека не сделал на их вчерашнюю встречу на реке. Но по его глазам… Катя вздохнула — ах, эти лживые хамелеоны — мужские глаза, как порой умеют они меняться. Случайно или нет, но в глазах Павловского сегодня утром красноречиво читалось, что встречу на реке он помнит прекрасно, потому что, наверное, успел разглядеть купальщицу во всех деталях. Так тебе и надо, — думала Катя, яростно причесываясь. — В следующий раз не будешь разыгрывать на оперативном задании нимфу Кукуйского ручья. Эта самая кукуйская нимфа была любимым выражением драгоценного. У него порой для Кати в нежную минуту находились самые стремные словечки. Катя снова вздохнула, закрыла косметичку и набрала сотовый номер Кравченко — абонент не отвечает. Жаль, очень жаль. И где его носит, вашего муженька?
— Так вы купаться? — снова спросила Вера Тихоновна.
— Нет, — ответила Катя, — Я, наверное, поздно вернусь. Так что вы не беспокойтесь.
— Я все равно поздно ложусь, телевизор смотрю. Вы одна в темноте не ходите. Вы с Трубниковым идете-то? Ну, вот пусть вас потом Коля и проводит или на трещотке своей до дома довезет, — сказала Вера Тихоновна. Катя ожидала, что она свяжет свой совет с утренней историей, но Брусникина замолчала.
— Вера Тихоновна, а что же в это лето внуки ваши сюда не приехали? — спросила Катя после паузы. — Тут у вас такая благодать — лес, речка.
— Дима, старший, экзамены сдает в колледж, а Дениску я сама решила в это лето от родителей не забирать.
— Почему? Мальчику здесь с вами на природе все лучше, чем в пыльном городе.
— Здесь ему быть не нужно, — твердо сказала Брусникина. — Ему и прошлый год не следовало приезжать. Ну, что же уходите? Молочка на дорогу хотите?
Катя от молока дальновидно отказалась. Накинула на плечи кофту и вышла на воздух. И снова вечер был ясный и погожий. На западе гасла заря, всходил месяц. Катя подошла к своей машине. До дома Павловского можно, конечно, и доехать, тогда проблема с поздним возвращением решится сама собой, однако…
Катя с наслаждением вздохнула полной грудью — как же хорошо! Пахло нагретой солнцем пылью и влажной землей обильно политых грядок, полынью и цветами из брусникинского палисадника. В такой божественный вечер ехать куда-то в бензиновой железной коробке было просто грешно. К тому же дом Павловского был недалеко.
Бордовый запыленный внедорожник нагнал Катю через четверть часа у высокой, точно Китайская стена, ограды дачи Бранковича. Катя остановилась на обочине, пропуская машину. За рулем был сам Павловский.
— Добрый, вечер, — поздоровался он останавливаясь. — Ко мне гости, а я только на порог… Пылища страшная, чуть не задохнулся. Садитесь, а то неловко — хозяин едет, а гости пешком идут.
— Вон ваша калитка, — улыбнулась Катя. — И ворота. Езжайте, я не отстану.
Павловский газанул, проехал вперед, снова остановился, вышел и начал открывать въездные ворота. Катя все еще шла вдоль ограды дачи Бранковича. Окна второго этажа (только их и было видно) были темны. Участок не освещен.
— А соседа вашего что-то нет, — сказала она, подходя.
—Савва сегодня утром на машине куда-то укатил, — Павловский посмотрел на дом соседа. — Деньги, наверное, кончились, поехал из арт-дилеров своих вытряхивать. Он вернется, никуда не денется. Прошу, заходите.
Глухие ворота со скрипом открылись. Катя вошла: обширный тенистый участок тонул в сгущающихся сумерках. Везде еще были свежие следы неоконченного строительства и ремонта. Павловский загнал машину в гараж. На первом этаже водном из окон вспыхнул свет.
— Шура, ты? С кем это ты — с Лисой, что ли? — окликнул Павловского хрипловатый молодой голос. — Лисичка, чао!
— Ты выйди, поздоровайся и увидишь, кто у нас, — откликнулся Павловский.
Над входной дверью вспыхнул матовый светильник. Загорелась и садовая подсветка — стеклянные фонарики, окаймлявшие дорожку. В этом матовом неярком свете, старые липы и березы, росшие на участке, сразу точно ожили, превратившись в призрачных изумрудных великанов. И Катя подумала, что эти каким-то чудом сохраненные во время глобальной перепланировки бывшей территории опытной семенной станции деревья видели на своем веку очень многое. Возможно, даже то, что стало с годами мистической легендой.
— Ба, какие люди и без охраны! — В освещенном дверном проеме появился Константин Туманов. Катя тут же узнала в нем развязного субъекта, что встретился ей на дороге в полях в ее первое посещение Славянолужья. Что-что, а память на лица у нее была хорошая.
— Ты бы, Шура, намекнул мне, кто к нам в гости вечером заглянет на огонек. Я бы речь приготовил на всякий пожарный, — сказал Туманов, разглядывая Катю. Делал он это совершенно открыто, не таясь и не смущаясь. Причем той дело наклонял голову то влево, то вправо, словно хотел составить себе самоё полное впечатление о достоинствах и недостатках Катиной внешности.