Помните? Ковбой сказал «Раз!», когда его кобыла споткнулась, а когда она споткнулась второй раз, то он, не говоря больше ни слова, пристрелил ее.
Так вот, конфликтогены – это слова, действия и даже бездействие, которые делают скрытое напряжение явным, с которых начинается ссора. Можно сказать, что конфликтная ситуация – это тлеющие угли, а конфликтоген – порыв ветра, который раздувает пламя.
Основными конфликтогенами являются:
демонстрация превосходства
проявление агрессивности
проявление эгоизма
М. К. Но один и в самом деле может в чем-то другого превосходить, превосходство – дело естественное.
Т. Б. Вот именно. Превосходство как таковое – вещь вполне объективная. Мы говорим о превосходстве в силе, скорости бега, выносливости и т. д., сравнивая людей по каким-либо параметрам. Кто-то может быть старше, кто-то лучше знает английский. Но демонстрация превосходства – это стремление показать другим, что они хуже, ниже, слабее, чем я. Иногда, и даже чаще всего, без всяких на то объективных оснований. Можно сказать, что это стремление унизить другого. Прямыми проявлениями демонстрации превосходства являются приказ, угроза, насмешка, навешивание ярлыков – «ты такой-то!», издевка, сарказм, которые позволяет себе человек, присвоивший себе право судить или учить других. Демонстрация превосходства может быть явной или замаскированной – в случае снисходительного, сверху вниз, отношения, навязывания советов, перебивания собеседника, высказываний категоричным тоном.
Надо сказать, что большинство этих проявлений автоматически появляются в поведении человека, если он находится в родительском состоянии Я.
М. К. Значит ли это, что даже если ты родитель, не стоит находиться в родительском состоянии Я по отношению к своим детям? В каком же тогда состоянии следует находиться?
Т. Б. Отличный вопрос! Конечно, во взрослом.
Вообще в процессе общения человек может находиться в одном из трех возможных состояний: детском, родительском и взрослом.
Детское состояние Я соответствует тому мироощущению, которое характерно для детей в раннем возрасте, когда они беспомощны, зависимы от родителей, наивны и безответственны. Они не отвечают за самих себя. В детском состоянии Я много позитивного, но основные негативные эмоции, присущие этому состоянию, – страх, обида, беспомощность, жалость к себе, уныние, отчаяние, чувство вины, стыд.
Кстати, в детском состоянии Я можно чувствовать себя виноватым, но раскаяние в нем невозможно, потому что невозможна критическая оценка своих поступков. Даже когда ребенок говорит: «Прости меня! Я больше так не буду!», он просит вернуть ему любовь, которую родитель «отобрал», когда рассердился на него. А обещание не делать так больше – часто не более чем фигура речи, необходимая часть «формулы».
Одна моя знакомая поставила своего трехлетнего сына в угол – в темный туалет. И сказала, что не выпустит его оттуда, пока он не поймет, в чем именно провинился. Проходит около часа – ребенок не выходит из туалета. Устав ждать, она открывает дверь и говорит сынишке: «Ну, подумал? Понял?» Тот не отвечает. Тогда, разозлившись на его «упрямство», она говорит:
– Ах, так! Будешь стоять здесь до тех пор пока не скажешь: «Мама, так-то и так-то, то-то и то-то!»
Через минуту сынишка выходит из туалета и радостно произносит:
– Мама, так-то и так-то, то-то и то-то!
А в родительском состоянии Я человек находится тогда, когда он считает, что несет ответственность за другого. В позитивном аспекте родительское состояние проявляется в заботе, защите, одобрении. Но если тот, за кого мы взяли на себя ответственность, ведет себя не так, как мы считаем правильным, мы гневаемся, раздражаемся, наказываем. «Родитель» стремится контролировать поведение подопечного, он говорит, как надо тому думать или действовать.
Родительское состояние Я человек также усваивает еще в раннем детстве, наблюдая, как ведут себя его родители, копируя их поведение в играх. Это еще Пушкин знал:
Вот почему, вырастая, мы воспроизводим стиль поведения, который был характерен для наших родителей, даже если в детстве сами от него страдали. И даже давали себе клятвы никогда-никогда так самим не поступать. Но становясь в реальности отцом или матерью, мы как бы против своей воли «выдаем» те же реакции. Открываем рот – а из нас говорит наш отец или мать.
М. К. А взрослое состояние Я чем отличается? Ответственностью и за себя, и за других?
Т. Б. Ответственностью только за самого себя. Это не значит, что человек в этом состоянии думает только о себе и не принимает во внимание интересы других людей. Просто он осознает, что нести ответственность за них не может. Вот у семи нянек дитя без глазу – как вы думаете, почему? Они что – все плохо службу несут? Вовсе нет! Но даже семи пар глаз недостаточно, чтобы помешать ребенку сделать то, что он хочет. Углядеть за ним невозможно!
Но если человек понимает, что ему придется расхлебывать последствия своих поступков, он будет стараться взвешивать свои слова, обдумывать свои действия, семь раз отмерять, прежде чем отрезать. А отрицательной эмоцией, характерной для взрослого состояния Я, является досада. Ну, оступился – что ж, бывает! В следующий раз буду внимательней! Взрослое состояние Я почти бесстрастно. Как у шахматиста или гонщика, художника или сапера. И состояние это не зависит от возраста – ребенок, который переходит дорогу, заботясь о своей безопасности, находится во взрослом состояния Я, а великовозрастный дядя, выскакивающий на железнодорожный переезд перед самым носом поезда, – в детском состоянии Я. Каждый человек таит в себе маленького мальчика или маленькую девочку – несет в себе впечатления детства, которые при определенных условиях могут активизироваться.
М. К. Но эти состояния явно могут присутствовать по очереди и в одном человеке, дежурить по сменам?
Т. Б. Да, они сменяют друг друга, и часто непроизвольно. Но вот что важно: для каждого из состояний Я характерны определенные мысли, чувства и поведенческие схемы, которые запечатлены в нашем опыте. Попал человек в детское состояние Я – будет обижаться, ощущать себя беспомощным, жертвой обстоятельств. Оказался в родительской позиции – будет поучать, контролировать, критиковать, раздражаться.
М. К. Что играет роль триггера? Как эти состояния включаются?
Т. Б. По-разному. Например, родительское состояние Я запускается как раз чувством ответственности за другого, часто ложно понятой. Но если человек в это состояние попал, он будет относиться к другому сверху вниз и употреблять те самые конфликтогены, о которых мы говорили ранее.
И если тот, к кому он обращается сверху вниз, становиться в детскую позицию не собирается, то конфликт неизбежен. Вот как это происходит – жена делает мужу выговор: «Ты почему не сделал то-то и то-то?!» или «Сколько раз тебе говорить – не бросай свои носки где попало?!»
М. К. Опять ботинки посреди коридора поставил – все о них спотыкаться должны? Снова тарелку за собой не убрал? И пепельницу не почистил? Собаке лапы не помыл!
Т. Б. …как будто она его мама. Но и поведение в детском состоянии Я, когда мы ждем от человека взрослых реакций, тоже может быть конфликтогеном. Мы говорим тогда: «Ты что, маленькая?!», «Хватит нюни распускать!», «Ты что, не можешь сделать это сам?!»
Даже забота может быть конфликтогеном, если она осуществляется с позиции сверху вниз. «Не забудь проездной!», «Не читай лежа, глаза испортишь!», «Надень куртку, сегодня прохладно!» – может говорить жена мужу или мать дочери, которая уже давно выросла и даже сама имеет детей. Вот почему раздражение – обычная реакция на такую заботу.
М. К. Подождите, как мать и как женщина хочу сказать. Но если муж или дочь не наденут куртку, они могут заболеть! На улице-то холодно. Пусть болеют?
Т. Б. Ну, муж точно не мальчик! Может – и должен – позаботиться о себе сам. Или ему нужна нянька? Спросить, не будет ли ему холодно без куртки, – одно дело, настаивать, чтобы он непременно ее надел, – совсем другое.
А как быть с дочерью, зависит от того, в каком она возрасте. Даже если ребенок маленький, нужно прислушиваться к нему – дети ведь бывают очень жаркими! Меня, например, мама в детстве всегда кутала потому, что сама мерзла. Все дети уже в кофточках ходят, а меня заставляют надеть пальто. Приходилось скандалить. Мама угрожала: «Не наденешь пальто – не пойдешь в школу!», но я была упряма. «Хорошо, не пойду!» – говорила в ответ. И мама сдавалась.
И всё же – как, будучи родителем, не попасть в родительскую позицию, то есть не действовать по запечатленному в детстве сценарию? Нужно понимать, за что на самом деле несет ответственность мать. Или отец. За то, как они осуществляют свои родительские функции, а не за мысли, взгляды или поступки своих детей.
И всё же – как, будучи родителем, не попасть в родительскую позицию, то есть не действовать по запечатленному в детстве сценарию? Нужно понимать, за что на самом деле несет ответственность мать. Или отец. За то, как они осуществляют свои родительские функции, а не за мысли, взгляды или поступки своих детей.
Что заставляет родителей настаивать, чтобы ребенок, даже совсем взрослый, оделся теплее? Страх. Что тот заболеет. Но если мать доверяет способности ребенка, вышедшего из младенческого возраста, определить, холодно ему или нет, она позволит ему на собственном опыте убедиться, что в такую погоду без куртки ходить не стоит…
М. К. Из того, что вы сказали, ясно следует: самое правильное состояние – взрослое. Почему, какие у него преимущества?
Т. Б. Пребывание во взрослом состоянии позволяет человеку вести себя не по программе – разворачивать ситуацию в нужную ему сторону, используя все содержащиеся в ней возможности, сохраняя самообладание и чувствуя себя хозяином положения. Человек ощущает себя не объектом чьего-либо воздействия, а субъектом взаимодействия – он осознает объективные условия возникновения конфликта, в том числе и собственных ошибок.
Но и в детском состоянии Я – в его позитивном спектре – есть много хорошего, от чего вовсе не надо отказываться. Искренность, любознательность, открытость новому, спонтанность, способность играть, флиртовать, в частности, способность творить – исходят из детского состояния Я. Ребенок – это творец, тот, кто может мечтать, придумывать. А Взрослый – конструктор, технолог, инженер. Тот, кто может обеспечить осуществление замысла. И оба эти состояния необходимы человеку. Главное – их уместность в ситуации.
Но вернемся к конфликтам.
Люди могут общаться бесконфликтно сколь угодно долго, если их позиции – состояния Я, в которых они находятся в процессе общения, – взаимно дополнительны. Один в позиции родителя, другой – в позиции ребенка. Но если они не соответствуют друг другу – один берет на себя роль начальника или мамы, а другой подчиненным или деткой себя не считает и не собирается им быть – ссоры вряд ли удастся избежать.
В конфликте каждый проявляет агрессию. При этом каждый видит агрессию другого, но не замечает свою. А если и замечает, то считает ее оправданной – не я первый начал!
На конфликтоген мы стараемся ответить более сильным конфликтогеном, часто максимально сильным среди возможных. Поэтому нередко дело может дойти и до мордобоя. В интеллигентных семьях, конечно, когда становится совсем «горячо», люди просто перестают общаться, разбегаются в разные углы, чтобы не перейти грань. Напряжение, обида, гнев при этом никуда не деваются, они хранятся под спудом до нового конфликтогена, и ссора вспыхивает вновь. В родительском и детском состояниях Я человек фактически не имеет выбора, как ему реагировать. Можно сказать, что он запрограммирован на определенное поведение. И это, возможно, самая главная причина того, что взаимодействие между супругами становится сценарным. А потому и предсказуемым.
Совсем избежать конфликтов невозможно, но можно не допустить их там, где они возникают по сценарному принципу. А для этого необходимо быть во взрослом состоянии Я, не употреблять конфликтогены самому и не отвечать конфликтогеном на конфликтоген. Кротость и есть отказ от ответного конфликтогена.
М. К. Наконец-то! Наконец-то хоть что-то христианское. Кротость – страшная сила, как приходилось и слышать и самой повторять. Потому что я тоже думаю, это действительно так!
Т. Б. И вот что важно – там, где конфликты возникают, и есть та точка, в которой человек может выйти из своего сценария, если займет взрослую позицию. Захочет понять истинную причину конфликта и пойдет навстречу своему партнеру в том, в чем может. Не уступит под давлением, а искренне пойдет навстречу.
Вообще, есть несколько стратегий поведения в конфликте. Противоборство – это желание непременно настоять на своем, победить. Побеждает тот, кто сильней. Или тот, кто менее заинтересован в отношениях. Но если силы равны и стороны устали «бодаться», они могут прибегнуть к компромиссу – половинчатому решению проблемы. В первом случае недоволен один – тот, кто проиграл. Во втором – оба, никто ведь не получил в полной мере того, чего хотел. Но некоторое облегчение оба всё же испытывают – накал страстей поутих, можно остановиться и заняться чем-то еще.
В стратегии избегания конфликта мы уступаем, не пытаясь отстоять наши интересы, заранее считаем, что это невозможно. Или вообще выходим из отношений, в которых непереносимо дальше терпеть и уступать.
Стратегия подавления вовсе не означает, что мы «подавляем мятеж» силой, наоборот, мы подавляем в себе признаки собственного недовольства и делаем вид, что все в порядке, что нас все устраивает. Часто – из страха испортить отношения.
И только сотрудничество – единственная стратегия, в которой обе стороны довольны. Только эта стратегия может по-настоящему разрешить конфликт, то есть устранить противоречие, искоренить саму конфликтную ситуацию, в которой имело место ущемление чьих-либо интересов.
Как это возможно, чтобы оба были довольны, видно из такой смешной ситуации. Две сестры – один апельсин. Каждая хочет весь апельсин. Они спорят, спорят – силы равные. Прибегают к компромиссу – режут апельсин пополам. После чего выясняется, что одной сестре была нужна цедра для пирога, а другой – сок от апельсина. И каждая могла бы получить всё, если бы могла сформулировать, что именно ей нужно.
Претензии участников конфликта друг к другу и их требования, часто ультимативные, не отражают истинных причин конфликта, поэтому требуются специальные усилия, чтобы понять, что его породило. Вот почему ключевую роль в разрешении конфликта играет правильная формулировка конфликтной ситуации. Фактически это и есть диагноз болезни под названием конфликт.
М. К. И как ее диагностировать?
Т. Б. Выявить конфликтную ситуацию помогают вопросы «Почему?». Почему он так говорит? Почему он этого хочет? И так до тех пор, пока не докопаешься до первопричины.
М. К. Положим, докопались, разобрались и вроде бы помирились. Но надолго ли? Как понять, что конфликт исчерпал себя, что он не вспыхнет послезавтра с новой силой?
Т. Б. Отношения можно считать улаженными, если восстановился контакт, доброе отношение друг к другу. Если же проблема решена, а стороны продолжают дуться друг на друга, холодны и предпочитают не общаться – инцидент нельзя считать исчерпанным.
Подлинное разрешение конфликта ведет к установлению большей близости и доверия между людьми, потому что они понимают, что могут быть услышаны и что партнер готов идти им навстречу.
М. К. Но бывает так, что уже и конфликт-то воспринимается как благо. Хоть какая-то жизнь, какое-то обострение. Я имею в виду ту ситуацию, которую мы уже упоминали, когда в семье, обычно лет через – дцать совместной жизни, воцарилась ледяная тишина. Всем всё равно. Но ведь существуют и совсем простые способы разогреть этот студень, в который погрузились супруги, превратить его в бульон? С укропчиком! Например, сделать что-то, чего не делали прежде. Всю жизнь ездили отдыхать в Карелию, а в этом году, хоп! – поедем… в Альпы! На горных лыжах научимся кататься! Или даже такое существует средство – мебель в комнате поменять. Или новенького родить. Или собачку взять.
Можно ли внешними способами преодолеть семейную рутину?
Т. Б. Если мы говорим просто о рутине, то есть достаточно однообразном течении жизни, но она вполне удовлетворительна, то почему бы ее и не разнообразить? Но если речь идет о таких вещах, от которых люди приходят в тихое отчаяние, то новая мебель вряд ли поможет. Когда дело зашло так далеко, то внешними средствами бульон не согреешь, и всё, что характерно для отношений супругов, будет повторяться и в Альпах.
Вполне возможно, что отчаяние, которое испытывают оба или один из супругов, отчуждение, которое прочно водворилось между ними, есть результат того, что они говорят друг с другом на разных языках. Что это значит? Наш эмоциональный язык любви может отличаться от языка супруга подобно тому, как английский отличается от китайского. И не имеет значения, насколько старательно мы будем пытаться выразить свою любовь, говоря по-английски, если супруг говорит только по-китайски. В проявлениях любви недостаточно быть искренним, надо говорить на языке, понятном тому, кого мы любим.
М. К. Что ж, в завершение рассказик.
Домик для мишки
КОСТЯ, муж, тридцать лет.
ДИНА, жена, двадцать семь лет.
ЛЕСИК, пять лет.
НЮША, три года.
Утро. Прихожая. Костя собирается на работу.
КОСТЯ (раздраженно). Где мой зонт?
ДИНА (спокойно). Висит на крючке.