Выполнить вторую и третью части решения ПБ от 20 марта оказалось несложно, ибо для того требовались всего лишь административные меры. Уже через неделю ПБ смогло утвердить первую авторскую группу – для создания школьного учебника истории СССР. В нее вошли Н. Н. Ванаг – руководитель коллектива; Б. Д. Греков – член-корреспондент АН СССР, получивший известность своими работами по истории России эпохи феодализма; А. М. Панкратова, читавшая курс истории рабочего класса России в Академии коммунистического воспитания им. Крупской и Коммунистическом университете им. Свердлова; С. А. Пионтковский, занимавшийся историей Октябрьской революции и гражданской войны, профессор Московского университета и Коммунистического университета. В тот же день, 29 марта, еще одним решением ПБ «признало необходимым восстановить с 1 сентября 1934 года исторические факультеты в Московском и Ленинградском университете, а затем в Томском, Казанском, Ростовском и Саратовском».
Несколько больше времени, что вполне естественно, потребовалось для реформирования системы школьного образования – только 15 мая 1935 года ПБ утвердило его новую структуру. Систему школьного образования подвергли не очень значительным изменениям: увеличили общий срок обучения с девяти до десяти лет; нулевую группу для восьмилетних детей заменили подготовительным классом для семилетних; четырехклассную «школу первой ступени» просто переименовали в начальную; «вторую ступень», прежде складывавшуюся из трехклассного «1-го концентра» и двухклассного «2-го концентра» преобразовали в неполную и полную среднюю школу соответственно с семью и десятью годами обучения. Кроме того, в школьную программу как обязательные предметы ввели историю и географию, ранее отсутствовавшие.
Исполнение же первой части решения сразу же натолкнулось на непреодолимые трудности, порожденные тем, что авторский коллектив не сразу получил необходимые конкретные указания о сути задания, о том, каким должен стать новый школьный учебник. Поэтому вскоре потребовалось личное вмешательство Сталина, вынужденного при этом заняться проблемой отнюдь не исторической или педагогической, а сугубо политической. Как раз в это время Сталин раскритиковал позицию редакции журнала «Большевик» в связи с двадцатилетием начала Первой мировой войны. Поводом же послужило предложение директора Института Маркса – Энгельса – Ленина В. В. Адоратского опубликовать в № 13–14 теоретического органа партии ранее не переводившуюся на русский язык статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 году.
Получив, как и все остальные члены ПБ, эту работу для казавшейся поначалу чисто формальной визы одобрения, Сталин буквально на следующий день направил остальным девяти читателям из ПБ, что бывало крайне редко, резко отрицательный письменный отзыв. Не смущаясь, что критикует не кого-либо, а признанного классика марксизма, он обрушил свой гнев не столько на Адоратского или редакцию «Большевика», сколько на возмутившее его содержание статьи. Главные ее недостатки Сталин увидел в объяснении Энгельсом причин мировой войны, к которой, по мнению автора, уже катилась Европа: из статьи Ф. Энгельса со всей неизбежностью следовало негативное отношение к налаживавшемуся в 90-х годах XIX века франко-русскому союзу, лишение российской внешней политики «всякого доверия в глазах общественного мнения Европы и прежде всего Англии». То есть все то, что можно было рассматривать как весьма актуальную историческую параллель, как слишком явный призыв, хотя и выраженный эзоповым языком, воспротивиться повторению того же альянса. На этот раз – против не имперской, а нацистской Германии.
22 июля Сталину удалось добиться своего. В тот день ПБ признал «нецелесообразным печатание статьи Ф. Энгельса „Внешняя политика русского царизма“ в „Большевике“». Это был первый случай в истории РСДРП – РКП(б) – ВКП(б), когда высший орган партии решился на запрет работы того, кто рассматривался той же партией как один из основоположников научного коммунизма, вождь и учитель международного пролетариата.
Но и этого оказалось недостаточно для того, чтобы пресечь становившуюся уже несомненной критику нового внешнеполитического курса узкого руководства. В том же номере «Большевика», для которого поначалу предназначалась статья Энгельса, появилась другая, Зиновьева – «Большевизм и война». В ней, прямо приуроченной к двадцатилетию начала Первой мировой войны, бывший руководитель Коминтерна своеобразно расценил расклад сил в мире начала 1930-х годов: «Коалиция японского империализма с фашистской Германией под руководством и протекторатом английского империализма против СССР». Заодно предрек казавшуюся ему очень близкой победу революций во Франции, которая сразу же «покажет дорогу рабочим Англии, Германии, Австрии и ряда других стран». В том, что все произойдет именно так, он был твердо уверен. Настолько, что фактически предлагал отказаться от подготовки отпора агрессорам, отдав все силы лишь одному – усилению работы национальных секций Коминтерна, то есть европейских компартий, приближая только тем и ликвидацию угрозы войны, и уже якобы близкую победу пролетариата в Европе.
Воспользовавшись тем, что в том же номере «Большевика» были опубликованы и редакционные комментарии Зиновьева к письму Энгельса, Сталин направил членам ПБ, В. В. Адоратскому, а также и редколлегии журнала – В. Г. Кнорину, А. И. Стецкому, Г. Е. Зиновьеву и П. Н. Поспелову новое письмо-отзыв. В нем он расценил журнальные комментарии как сознательную фальсификацию взглядов Энгельса о грядущей войне. Десять дней спустя по настоянию Сталина ПБ утвердило текст постановления ЦК «Об ошибках редакции „Большевик“». В нем в виде преамбулы были чуть ли не дословно повторены основные положения письма Сталина: «Написанные т. Зиновьевым комментарии являются выражением троцкистско-меньшевистской установки». После такого утверждения вполне предсказуемо следовали и суровые оргвыводы: «1. Объявить выговор редакции журнала „Большевик“. 2. Вывести т. Зиновьева из состава редакции „Большевик“. 3. Снять Кнорина с поста ответственного редактора „Большевик“. 4. Утвердить следующий новый состав редакций: тт. Стецкий (редактор), Таль, Кнорин, Поспелов».
Так Зиновьев лишился не только высокой трибуны, позволявшей ему после длительного перерыва напрямую общаться с партией, но и просто работы. А 1 сентября последовало еще одно кадровое назначение. Решением ПБ П. Ф. Юдина, тогда никому еще не известного выпускника Института красной профессуры, утвердили заместителем заведующего Культпропа по науке. Сделали его тем самым своеобразным партийным цензором не только публикации новых работ Маркса, Энгельса, Ленина, но и даже ссылок на их труды.
Только разобравшись с проблемой слишком опасных политических последствий различного рода исторических инсинуаций, Сталин уже не в одиночку, а совместно со Ждановым и Кировым написал третье и четвертое – за месяц! – письма-отзывы. На этот раз – по поводу конспектов школьных учебников по истории СССР и новой истории.
Эти отзывы предлагали авторскому коллективу по-новому взглянуть на прошлое, отрешившись от прежних, ставших шаблонными, представлений, осознать всю сложность и противоречивость исторического процесса, излагавшегося последователями скончавшегося два года назад М. Н. Покровского предельно упрощенно, схематично.
«Нам нужен, – отмечалось в первом отзыве, – такой учебник истории СССР, чтобы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР… и чтобы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории». Нетрудно заметить, что самым важным здесь стало использование непривычного тогда понятия «народ» вместо непреложного «класс».
Кроме того, в отзывах содержалось требование предельно актуализировать учебники, доведя их содержание до времени окончания работы над ними. Несомненно, для того чтобы показать в них окончательный разрыв власти с полностью отвергнутыми как правыми, так и левыми внутрипартийными течениями. Но последнее требование не означало непременную политизацию школьного образования. Напротив, решение ПБ, принятое за три месяца перед тем, 23 апреля, потребовало прямо обратного: «Предложить наркомпросам союзных республик и ЦК ВЛКСМ немедленно прекратить проработку решений XVII съезда партии и вопросов маркистско-ленинской теории в начальной школе… В средней школе не допускать перегрузки детей общественно-политическими занятиями».
* * *В 1934–1935 годах начал исподволь претворяться в жизнь новый курс сталинской группы. Так, по постановлению Совнаркома УССР от 17 марта 1934 года, которое никак не могло быть принято без санкции узкого руководства СССР, столицу союзной республики перевели в Киев из промышленного, преимущественно русского по населению Харькова, где она пребывала с 1919 года. Все центральные учреждения, включая прежде всего ЦК КП(б) Украины, ВЦИК и СНК, уже в конце июня прочно обосновались в древнем русском городе, являвшемся в далеком прошлом центром Киевской Руси и Русской православной церкви.
В те же летние дни, 13 июня 1934 года, ПБ приняло решение и о другом переезде: Академии наук, с момента создания находившейся в столице Российской империи. Академию наук СССР перевели в Москву, в новую и вместе с тем старую столицу.
19 июня 1934 года Наркомат по военным и морским делам получил новое название – Наркомат обороны (НКО). Одновременно упразднялся Революционный военный совет (РВС, Реввоенсовет) СССР, юридически – высший военно-политический орган управления вооруженными силами страны. Реорганизация являлась важной и своевременной, ибо ликвидировала порочное, недопустимое в принципе для армии и флота двоевластие. Она способствовала и окончательному забвению первого председателя Реввоенсовета Троцкого, а также оказавшихся бесплодными надежд, нашедших в 1920 году выражение в лапидарных, но понятных призывах: «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!» – надежд на близкую победу мировой революции.
В это же время прошла и другая реорганизация, начатая еще в марте, – одиозное ОГПУ упразднили, создав Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.
Очень важным стало постановление ЦИК СССР от 14 апреля 1934 года о введении нового высшего почетного звания – Героя Советского Союза. Это постановление открывало эпоху героизации, возвеличивания подвигов. Потому-то первыми Героями Советского Союза стали полярные летчики: М. В. Водопьянов, И. М. Доронин, Н. П. Каманин, С. А. Леваневский, А. В. Ляпидевский, В. С. Молоков, М. Т. Слепнев, – спасшие во льдах Чукотского моря участников арктической экспедиции и экипаж ледокольного парохода «Челюскин».
Изменение Конституции
Как уже говорилось, в 1934 году предельно четко обозначилась смена внешнеполитического курса СССР. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение защиты национальных интересов СССР как приоритетной задачи.
Смена внешнеполитического курса естественно должна была дополниться изменениями во внутренней политике. В этой связи следует отметить решения Политбюро от 25 июня 1934 года, в которых утверждались даты созыва и повестки дня очередных съездов Советов: XVI Всероссийского и VII Всесоюзного. Предусматривались, среди прочих, доклады «по конституционным вопросам», при этом была обозначена необычная процедура принятия решений по таким вопросам, нарушившая все существовавшие правила.
Дело в том, что еще 29 мая 1934 года секретарь президиума ЦИК СССР Енукидзе направил в ПБ письмо, написанное на простом листе бумаги, а не на официальном бланке: «Партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 года и приняла следующий порядок дня: …6. Конституционные вопросы… По поручению партгруппы прошу обсудить этот вопрос на одном из заседаний Политбюро». Двумя днями позже появилось еще одно обращение, на этот раз от М. И. Калинина, и секретаря партгруппы президиума ВЦИК Н. Новикова, по содержанию аналогичное предыдущему, с той только разницей, что в нем содержалось уведомление о созыве XVI Всероссийского съезда Советов 5 января 1935 года.
Почти месяц оба документа оставались «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании ПБ, либо раньше или чуть позже, ибо никаких существенных замечаний или разногласий суть обращений пока не должна была вызвать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания ПБ. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внес в оба документа незначительные поправки. Вычеркнул в них вторые пункты повестки дня, доклады о втором пятилетнем плане, а двум схожим по смыслу шестым пунктам, ставшим пятыми, придал единообразие: «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А. Н. Поскребышев зафиксировал, что оба решения приняты «без голосования», но в «опросе» почему-то приняли участие лишь два члена ПБ – В. Я. Чубарь и А. А. Андреев. Только они, а отнюдь не Каганович, Молотов, Сталин, кто-либо иной. Как показали дальнейшие события, такое оформление решений не было результатом простой небрежности.
Сегодня невозможно документально ни датировать возникновение замысла конституционной реформы, ни установить ее инициатора. Тем не менее ряд косвенных данных позволяет реконструировать наиболее вероятный ход событий. Несомненно, слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию в интересах СССР оказались далеко не случайными, имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, и следует вести отсчет медленно вызревавшей идеи конституционной реформы в СССР. Идеи, которая стала приобретать конкретные черты в мае 1934 года, но поначалу, возможно, мыслилась довольно скромно – всего лишь как внесение «изменений и дополнений» в основной закон.
Полная идентичность обращений партгрупп президиумов ЦИК СССР и ВЦИК позволяет утверждать, что Енукидзе и Калинин готовили их вместе, тщательно согласуя содержание и последовательность докладов. Весьма возможно, при прямом участии Сталина, а также еще и тех, кому по положению следовало быть в курсе таких вопросов, – главы правительства Молотова, второго секретаря ЦК Кагановича. Так как произойти подобная встреча, даже в узком составе, непременно должна была до 29 мая, ее следует отнести к 10 мая. Тому дню, когда Енукидзе и Калинин во второй раз после 10 марта побывали в кремлевском кабинете Сталина.
В пользу именно такой датировки первых шагов по пути конституционной реформы говорит еще один, правда, также косвенный факт. Прервавшиеся в феврале 1934 года в связи с образованием коалиционного кабинета Гастона Думерга переговоры с Кэ д’Орсе возобновились 1 мая. В тот день М. И. Розенберг, замещавший смертельно больного Довгалевского, сообщил в Москву, что сумел добиться от нового министра иностранных дел Луи Барту согласия продолжать активные действия своего предшественника по созданию Восточного пакта.
Ставшая с этого момента коренным образом меняться ситуация и позволила группе Сталина приступить к работе по изменению Конституции. Нельзя исключить, что поначалу предполагалось под каким угодно предлогом изъять из нее первый раздел, «Декларацию об образовании СССР», которая объявляла, следуя генеральной цели Коминтерна и идее мировой пролетарской революции: «Новое Советское государство… является решительным шагом на пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику».
* * *До сих пор не удается обнаружить каких-либо материалов, разумеется, если они существуют, отражающих ход предварительного обсуждения сути и последовательности пересмотра Конституции. Располагаем мы лишь тремя, но весьма важными документами, проливающими свет на ход подготовки этой реформы. Во-первых, они объясняют, почему же в повестке дня открывшегося не как намечалось 5 января 1935 года, а десятью днями позже XVI съезда Советов РСФСР оказалось только четыре доклада, а пятый, по конституционным вопросам, так и не был произнесен. Раскрывают три документа и не менее значимое: открытое расхождение между секретарем ЦИК СССР Енукидзе и Сталиным по вопросу о коренном изменении избирательной системы.
10 января 1935 года Енукидзе завершил работу над теми предложениями, которые и должны были лечь в основу докладов на всероссийском и всесоюзном съездах Советов. «Основываясь на Ваших указаниях, – писал Енукидзе, адресуясь лично Сталину, – о своевременности перехода к прямым выборам органов советской власти (от райисполкомов до ЦИК СССР), представляю на обсуждение ЦК следующую записку об изменениях порядка выборов органов власти Союза ССР и союзных республик». А далее пространно, на восьми страницах, излагал то, что кратко изложено во втором документе – проекте постановления VII съезда Советов СССР:
«Установленный Конституцией 1918 года и действующий до настоящего времени порядок многостепенных выборов местных исполкомов, ЦИКов союзных и автономных республик и ЦИКа СССР был вызван необходимостью подавления сопротивляющихся советской власти буржуазно-помещичьих классов, вооруженной борьбой с ними рабочих и беднейших слоев крестьянства при малочисленности в те годы, по сравнению с крестьянством, ведущего революционного класса – пролетариата, распыленностью и отсталостью крестьянских масс и преобладанием в хозяйстве нашей страны капиталистического уклада. В настоящее время социалистический уклад является безраздельно господствующим. Коллективизированное более чем на 75 % крестьянство… превратилось в многомиллионную организованную массу…
Учитывая все эти изменения и в целях дальнейшего непосредственного приближения органов власти к массам трудящихся на основе все более полного осуществления ими советского демократизма на практике, VII съезд Советов Союза ССР постановляет: