— Думаю, это стрелял не я, — сообщил Гош после минутного раздумья.
— Да уж надеюсь! — рассмеялся Борис. — Но какие-то претензии лично ко мне у тебя есть. Из чего можно делать самые фантастические выводы. Настолько дикие, что я от них пока воздерживаюсь.
— Ты был местный князь, а я — варяжский гость… Хватит ржать! Что смешного?!
— Да какой из меня князь?! Я простой физик, кандидат наук. Голодранец, можно сказать…
— Помнишь?! — изумился Гош.
— А ты — нет? — в голосе Бориса послышалось искреннее участие.
Гош отвернулся. Из машины за ним внимательно следила Белла. Гош подошел к «Хаммеру» и выпустил зверя погулять. Белла тут же сунулась к Борису и с грозным кряхтением его обнюхала. После чего, страшно довольная, уселась между ним и Гошем.
— У меня другие проблемы, — негромко сказал Борис.
— Могу себе представить.
— Вряд ли.
Гош бросил на собеседника испытующий взгляд и поверил. За внешней развязностью этот человек скрывал очень серьезную боль. Прятал ее старательно, чтобы не напрягать других. Этакий чрезмерно совестливый Наполеон.
— Хороший ты мужик, Боря. Хотелось бы подружиться, — честно признался Гош. — Я ведь сюда надолго. Чем могу быть полезен?
— А что ты умеешь?
— Да все. То есть, ничего. Но обучиться могу чему угодно. Я так мало знаю о своей профессиональной ориентации, что мне просто наплевать, что делать. Главное — как можно скорее восстановить память.
— Не прибедняйся. Мне сказали, что у тебя колоссальный объем знаний. А нам сейчас важно знать как можно больше обо всем на свете. Иногда вскользь брошенное слово будит такие неожиданные ассоциации… Не исключено, что на ближайшие дни Комитет поставит тебе очень интересную задачу. Ходить и болтать. Просто говорить с людьми. Как думаешь — получится?
Гош щелчком выстрелил окурок в реку.
— Ну-ну, — пробормотал он. — Допустим. В тысяча семьсот первом году некий француз основал в Северной Америке поселение Вилль Де Труа. А как была фамилия этого француза? Время.
Борис нахмурил брови и тяжело задышал носом.
— Ладно, — махнул рукой Гош. — Это трехходовка. Снимем один ход. Фамилия была Кадиллак. Скажи, как называется теперь основанный им город. Время.
— Хватит… — задушенным голосом попросил Борис.
— Или вот еще вопрос… — не унимался Гош.
— Хватит! — крикнул Борис. Снизу раздался громовой рык — это вскочила на ноги и раскрыла пасть Белла.
— А вот такой вопрос, — издевательским тоном сообщил Гош. — Позируя художнику Миллеру, он сказал. «Я совершил в этой жизни немало славного, и никого не сделал несчастным. Не подписал ни одного смертного приговора. Бывал мал, бывал велик». Ну? Время.
Борис, держа руки на отлете, пытался задом взгромоздиться на парапет. Белла медленно надвигалась на него, выразительно скрежеща когтями по асфальту.
— Может быть, я все-таки не буду ходить и трепаться? — миролюбиво осведомился Гош. — Может, я лучше буду… Ну, хоть на заставе сидеть? А когда понадобится — по мере сил отвечать на конкретные вопросы. Белла! Отставить! Фу! Фу, я кому сказал!
Белла попятилась, не сводя глаз с Бориса. Тот глубоко вздохнул, уселся на парапет и взъерошил рукой волосы.
— Худо с тобой, как я погляжу, — заметил он. — Весьма худо.
— Угу, — кивнул Гош. — Слыхал про такую монгольскую сельскохозяйственную газету — «Социализм Худа Ашахуй»?
Борис фыркнул и отвернулся.
— Слушай, что мы с тобой, как ученицы младших классов препираемся?! — возмутился Гош. — Чем занят твой Комитет?
— Не «мой Комитет». Наш Комитет, — некоторое время Борис для солидности молчал, глядя в сторону, но потом все же смилостивился. — Мы занимаемся учетом и распределением всех ресурсов, включая людские. Обеспечиваем санитарный контроль, следим, чтобы не было мародерства. У нас централизованная система поиска, складирования и раздачи продуктов. Есть полицейские силы. Есть отдельная служба, которая занимается техникой — ремонт машин, наладка оборудования. К зиме откроем больницу.
— Школа есть?
— Для кого? У нас средний возраст — тридцать. Приблизительно, никто же не знает толком, сколько ему лет.
— Я неправильно выразился. Ты сам хочешь, чтобы я провоцировал людей шевелить мозгами. Так почему бы не организовать что-то вроде психотерапевтической группы? Будет народ собираться и вместе потихоньку вспоминать.
— Они и так вспоминают.
— Только они все травмированы своими воспоминаниями, — покачал головой Гош. — И дальше будет только хуже. Ты хочешь управлять сумасшедшим народом? Невелика радость.
— Я никем не хочу управлять, — отрезал Борис.
— Не надо ля-ля, — попросил Гош. — Кандидат наук, а туда же, пытается мне очки втирать. Сколько людей в городе?
— Тебе-то что?
— Несколько тысяч.
— Допустим.
— Все они у тебя посчитаны, ты стараешься селить их компактно и пресекать любые самовольные действия, так?
— А ты чего хотел?! Как мы еще можем тут выжить, если не принимать мер?! Если каждый будет шляться сам по себе?!
— Ладно, остынь, — попросил Гош. — Хватит. Ты не против, если я тихонько покатаюсь сегодня по городу и присмотрюсь, что к чему? Обещаю — никаких эксцессов. Я буду тих и скромен.
Борис неприязненно скривился.
— Вдруг у меня толковые идеи появятся? — предположил Гош.
— Черт с тобой, — процедил Борис. — Если что — пеняй на себя. И к вечеру, будь добр, найди, где залечь. Ночью у нас…
— Комендантский час, — подсказал Гош. — Я уже понял.
— А утром приезжай ко мне, — проигнорировал замечание Борис. — Разберемся.
— Ладно. Ну, пока, — Гош повернулся к машине и поманил за собой Беллу. Собака нехотя оставила Бориса и затрусила к «Хаммеру».
— Слушай! — позвал Борис. — Так кто это был, все-таки?
— Кто? — не понял Гош.
— Который «бывал мал, бывал велик»?
— А-а… Суворов, — бросил через плечо Гош, открывая Белле дверцу.
— И ты не помнишь, кто был в прошлой жизни? — усомнился Борис.
— Не-а! — усмехнулся Гош. — А вот еще вопрос… Да не дергайся ты! Есть в мозгу такой орган, называется гиппокамп. Если по-простому, то это коммутатор. Посредник между оперативной памятью и долговременной. Он решает, что именно ты из оперативной памяти запишешь на винчестер. И наоборот, от него зависит, что ты можешь вытащить из запомненного. Также считается, что гиппокамп принимает решения, исходя из эмоциональной значимости информации. То есть, фамилию чемпиона мира по боксу ты, скорее всего, запомнишь. А чемпиона мира по плевкам в длину — вряд ли. Конечно, если он не в тебя плевал. Гиппокамп отправит в долговременную память информацию обо всех привычках твоей женщины. О том, как выглядел человек, ударивший тебя по морде. И так далее. Теперь вопрос. Какую задачу ставили заказчики перед разработчиком вируса, частично блокирующего функцию гиппокампа? Почему у большинства пораженных срезало именно ту информацию, которая наиболее близка к сердцу? Хотя при этом мы помним, как едят, ходят, умываются, и так далее?
— Не все помнят, что надо умываться… — пробормотал Борис.
— Ты подумай над этим, ученый, — посоветовал Гош. — Сдается мне, была война. Конечно, совсем не похоже, чтобы нас в ней победили. Но кого теперь завоевывать нам?
С этими словами Гош сел в машину и уехал. Борис проводил его напряженным взглядом и неодобрительно покачал головой.
* * *Полдня Гош колесил по городу, наблюдая за его новой жизнью, вспоминая и удивляясь, снова вспоминая и удивляясь вновь. Иногда он натыкался на фуражирские команды (несколько парней с оружием, пара грузовиков, десяток грузчиков), занимающиеся организванным разграблением магазинов и складов. Несколько раз мимо на бешеной скорости проносились стаей дорогие спортивные машины. А однажды дорогу перебежала странная оборванная компания с туго набитыми мешками. Следом за ней катил, лениво постреливая в воздух, облепленный камуфлированными автоматчиками БТР. Похоже, в хозяйстве Бориса не все обстояло так уж гладко. Кое-кому здесь на лампочку Ильича и водоснабжение было явно наплевать. «Прижмет вас Боря, — подумал Гош, наблюдая, как один из оборванных мародеров запнулся, упал, растерял вещи, бросился собирать их, ползая на коленях, а на него с БТРа прыгнуло несколько человек и принялось деловито пинать ногами. — Ох, прижмет… Боря у нас начинающий Пиночет, вы уж попомните мое слово. Будет вам лампочка и сливной туалет, будет вам за это и диктатура. Эх, куда же бедному крестьянину податься?!».
Гош выехал на Можайское шоссе, намереваясь рассмотреть поближе следы артобстрела, о котором рассказал Борис. В паре километров за Триумфальной аркой его внимание привлек странный знак. Это был огромный щит, с которого оборвали рекламу и написали на белом поле красным вкривь и вкось: «Свободная зона». Корявая стрелка показывала направо. Под щитом стоял джип и загорали трое с автоматами.
— Привет! А это что значит? — спросил Гош, притормаживая.
— А-а, новенький… Туда нельзя.
— Почему? — деланно удивился Гош, кладя руку на карабин.
— Там уроды живут, — объяснили ему. — Ненормальные.
— Анархисты, — вспомнил один из охранников. — Законов не признают, чуть что — стреляют. Мы тут специально, чтобы никто к ним не совался. Они тебя шлепнут и все барахло себе заберут.
Гош покосился в направлении, указанном стрелкой. Дорога уходила к Москве-реке. Из-за мощных зарослей едва виднелись кирпичные дома. Кажется, здесь раньше был правительственный санаторий, или что-то в этом роде. «Ненормальные? Анархисты? Почему же за ними не гоняются на БТРах, как за теми оборванцами? Слушай, Гош, а не съездить ли?».
— А я, пожалуй, все-таки загляну туда, — сказал он.
— А мы тебя не пустим, — сообщили ему вполне миролюбиво.
— Мальчики и девочки, — произнес Гош надменно. — У меня личное разрешение Бориса. Если сомневаетесь, вызовите его. Но учтите, я ждать не буду.
Между охранниками завязалась короткая дискуссия вполголоса. Гош подтянул на колени свой карабин и приготовился ругаться матом и бряцать оружием.
— Да проезжай, — сказали ему. — Но мы тебя предупредили.
— Молодцы, — похвалил охранников Гош и двинул машину под стрелку. Над головой тут же сомкнулись зеленые кроны, стало прохладно, уютно и неожиданно легко на душе. Почему-то от ненормальных анархистов Гош ничего дурного в свой адрес не ждал.
Впереди показалась еще одна бывшая реклама. На щите все тем же почерком было написано: «Свободная зона. Друг, пожалуйста, не держи оружие в руках». Гош помотал головой. Ему показалось, что примерно такую же надпись он уже видел однажды.
…небольшой табун лошадей уходил за горизонт, и тонкая девчоночья фигурка, оседлавшая крепкого жеребца, казалась на его широкой спине игрушечной…
— Черт возьми! — почти крикнул Гош.
Белла, как всегда, обеспокоенно ткнулась носом ему в шею.
У развилки примостился магазинчик. Перед ним стояло несколько машин, сразу видно — не брошенных, а имеющих хозяев. На ступеньках восседал громадный длинноволосый бородач с внешностью байкера и соответствующим пивным брюхом. А рядом устроился — Гош вытаращил глаза, — мальчишка. Подросток лет четырнадцати.
Гош остановил машину, вышел и направился к двери магазина.
— Здорово, брат! — пробасил бородач. — Как это тебя пропустили?
— Уговорил, — небрежно бросил Гош. Он рассматривал подростка. «Обычный мальчишка. Живой. И сумасшедший. Может, поэтому живой? Или наоборот?».
— Что-то я не слышал, как ты их уговаривал, — заметил бородач.
— Я словами, — объяснил Гош.
— Силен! Откуда ты, брат?
— Зюйд-зюйд-вест, сэр. А что это тут у вас?
— Как что — магазин. Да ты зайди.
— Зайди, — неожиданно резким лающим голоском поддакнул мальчишка.
— Он и тебе продаст немного жизни!
Гош нерешительно поднялся по ступенькам. Подросток встал и шагнул к нему вплотную. Чувство дистанции у мальчика отсутствовало напрочь.
— А завтра ты будешь? — спросил мальчишка, крепко хватая Гоша за рукав и пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Петя! — бородач протянул руку, зацепил парнишку за ремень и потянул назад. Гош мягко разжал горячие влажные пальцы, впившиеся в локоть. Петя, сопя, пытался вырваться и все шарил безумным взглядом по лицу Гоша.
— Жутко привязчивый, — вздохнул бородач. — Да ты заходи, не стой. Там интересно.
— Там продают жизнь! — выпалил Петя, безуспешно пытаясь вырваться. — Не ходи туда! Не ходи туда-а!!! Не на-а-до!!!
Гош почувствовал, что с него хватит, и шагнул к двери, вытирая на ходу руку о джинсы. Пропустил молодую женщину с большой хозяйственной сумкой. И оказался в магазине.
Это действительно был мини-маркет, небольшой магазин самообслуживания с длинными стеллажами, на которых стояли разнообразные товары. Но в отличие от всех магазинов, которые Гошу попадались на пути, этот — работал. За единственной кассой сидел какой-то парень, и к нему выстроилась небольшая очередь.
— Однако… — пробормотал Гош. У него на глазах старенький механический кассовый аппарат выбил чек, и из рук в руки перешли деньги. Продавец отсчитал сдачу.
Полная иллюзия того, что жизнь продолжается. Безумный мальчишка, как и многие психи, на самом-то деле зрил в корень. Здесь вполне могли продать немного жизни. Вот какие-то девчонки сосредоточенно копаются в ящике с колготками. А вон и грузчик катит на тележке упаковки с минеральной водой…
Гош выскочил из магазина, как ошпаренный.
— Вот так и живем, — философски сказал бородач. — Кто во что горазд. Каждый сходит с ума по-своему. Шиза косит наши ряды. Маразм крепчает. Но если про это не знать, можно долго быть молодым.
Гош огляделся в поисках мальчика Пети и облегченно вздохнул, увидев, что тот выглядывает из-за кустов неподалеку и, кажется, выходить не спешит.
— Вот так сидишь, пьешь свой утренний кофе, читаешь газету, и вдруг как подумаешь — а не повеситься ли мне? — сообщил бородач.
— А где твой «Харли-Дэвидсон»? — угрюмо спросил его Гош, просто так, чтобы перебить этот словесный понос.
— Борькины прихвостни раздавили, — с готовностью ответил тот. — В лепешку. Танком.
Гош счел за лучшее промолчать и зашагал к машине.
— Тебе направо! — крикнули ему в спину. — Там все наши. Если дома никого, значит, у реки валяются.
Гош уселся за руль и крепко потер ладонями глаза.
— Долго я так не выдержу, — сказал он Белле. — Ты меня останови, если что. Ладно?
«Дом», где жили «наши», оказался симпатичным зданием гостиничного типа с парковкой, забитой ухоженными машинами. По ступеням, небрежно помахивая цветастым полотенцем, спускалась высокая светловолосая девушка в шортах и короткой майке.
Гош узнал ее сразу, но как-то странно, по частям. Ноги… Грудь… Волосы… Лицо. Есть! Ему вдруг стало очень неуютно, и все поплыло перед глазами. Он съежился на сиденье, пытаясь стать маленьким и незаметным. Зачем? Этого Гош не понимал, но дурное предчувствие оказалось сильнее него.
— Гошка! — крикнула Ольга, роняя полотенце.
У нее даже имя было такое же. И вообще, она чертовски напоминала его жену. Только волосы не бронзовые, а цвета платины. И лицо попроще. И совсем другое отношение к жизни. А так — один в один. Красивый, и в свое время очень близкий человек.
Гош вышел (скорее выпал) из машины и попытался хоть что-то сказать. Но на него уже с криком набросились, крепко обняли, впились в губы, повисли на шее.
— Любимый! — выпалила Ольга, на миг отрываясь от мужчины и слегка его встряхивая, дабы удостовериться, что это не галлюцинация. — Мой! Наконец-то! Господи! Любимый! Как я тебя искала… Как ждала… Гошка! Это ты?!
— Здравствуй, — пробормотал Гош.
Когда они в последний раз встречались, Ольга уже третий год была замужем, а ее дочери исполнилось полтора.
— Единственный мой! — простонала она, сжимая Гоша в объятьях.
«Мама! — взмолился Гош про себя. — За что?! Ее-то за что так?!».
Ольга радостно плакала у него на груди.
— Как ты? — спросил он через силу, чувствуя, что и сам может сейчас разреветься от тоски и безысходности.
— Все… Теперь все хорошо. Ты вернулся. Ты нашелся. Как ты меня нашел? Гошка… Милый…
«Она не помнит, — поставил диагноз Гош, обнимая плачущую Ольгу. — Ни как и почему мы расстались, ни Ваську своего, ни девочку… Как ее звали? Неважно. Остался в памяти только я. И что же нам теперь делать?».
Ближе к вечеру Гош вышел на улицу, сел на ступеньки, закурил и положил руку на крепкое мохнатое плечо доверчиво прижавшейся к нему Беллы. От реки, беззаботно переговариваясь, шли к дому «анархисты» — веселый и приветливый народ, силой вырвавший у Бориса этот клок московской земли и устроивший здесь нечто среднее между первобытным коммунизммом и пиром во время чумы. На Гоша и его собаку поглядывали с интересом, даже небрежно здоровались, но близкий контакт наладить никто не пытался. Захочет человек — приживется, не захочет — уйдет. Такие здесь были порядки.
Гош смотрел на людей, улыбался им и думал, насколько же их нынешняя расслабленность зиждится на предчувствии скорого конца. Уже через месяц-другой наступят холода, и вместо праздника начнется тупое выживание. И рано или поздно «Свободную зону» раздавит княжество Бориса. Либо поглотит, либо вышвырнет из города. Но это будет завтра. А пока что молодые люди с инфантильным упорством обреченных хотят просто жить.
Гош оглянулся на окна, за одним из которых спала Ольга. Бедная девушка так перенервничала, что у нее начался сильнейший постстрессовый «отходняк». Гош уложил ее и сидел рядом, держа за руку, пока она не уснула. Нервным и тревожным сном, но все-таки уснула. Конечно, она ничего не помнила. И конечно, Гош не нашел в себе достаточно мужества рассказать ей хоть что-то. Но и мужества лечь в постель с остро нуждающейся в ласке жениной, с которой провел когда-то много ночей, он тоже в себе не чувствовал. Он любил другую.