Старинный город переживал тогда борьбу ревнителей новизны и защитников красоты былого. Велись жаркие споры, заключить ли Москву-реку в трубу, чтобы проложить над ней современные улицы с домами до неба. Победила все-таки трогательная забота предков о самобытной старине. Реку сохранили в первозданном виде, а часть города сделали заповедной, не останавливаясь даже перед сносом чужеродных зданий.
Архитектура ведь, как известно, отражает характер прежних эпох, представляя собой монументальную «письменность» ушедших поколений.
И, переходя ныне с улицы на улицу в заповедной части города, мы как бы переворачиваем страницу истории.
Именно это я и стараюсь сделать с помощью своего несовершенного, конечно, воображения, представляя себя стоящим на берегу сохраненной Москвы-реки напротив лесистого склона памятных Ленинских гор.
Через излучину живописной реки был переброшен в те времена двухъярусный мост. По нижнему ярусу с направляющими рельсами двигались поезда многоместных экипажей (вагонов), а по верхнему мчались экипажи самоходные с топливными двигателями (подумать только!), автомобили, заполонившие в ту эпоху улицы всех земных городов, бездумно уничтожая бесценное для нас теперь ископаемое горючее, которое и называть так даже неправомерно!
По верху моста тянулись пешеходные дорожки, с которых открывался чудесный вид на реку и город с его историческими памятниками, поднимавшимися над морем зданий.
Отрешившись от нашего времени, можно было почувствовать себя участником событий, которым я посвящаю этот свой труд.
Разумеется, это удалось мне сделать лишь благодаря последствиям всего случившегося в 2076 году по древнему календарю.
И пусть позволено будет мне, историку, изучавшему далекое прошлое из четвертого тысячелетия, передать слово (как говорили в древности!) мне, художнику, который уже иными словами будет рисовать представляющихся его воображению героев, воспроизводя события, участниками которых они были.
Наука о вероятности всегда оставляет долю вероятности для самого невероятного. Это и произошло тогда у реконструированного метромоста, как называли его древние москвичи.
По реке плыло множество водовелосипедистов. Никакие двигатели на судах не применялись уже и тогда, оберегая чистоту воды. Река принадлежала лишь пловцам и велосипедистам.
Яркое безоблачное небо летнего дня. И вдруг синеву пронизала косая молния, не зигзагообразная, как в грозу, а прямая, на миг застывшая в воздухе, сначала сверкая собственным светом, а потом серебристым дымчатым столбом сияя на солнце.
Неведомое тело упало в реку, подняв в ней столб воды и пара, вызвав после этого бурю.
Неизвестно, угодил ли посланец из космоса в водный велосипед, на котором катались два мальчугана, или волна от падения опрокинула их в воду. Двое ребят, или не умевших плавать, или перепугавшихся, стали тонуть, взывая о помощи.
Стройная девушка, тоненькая, как свежая веточка, в красном купальнике, с развевающимися распущенными рыжеватыми волосами, катавшаяся на педальном скутере, бросилась в воду.
Сильные взмахи быстро приближали ее к месту, где поднимались фонтаны от беспорядочных ударов мальчишеских рук.
Завидев спасительницу, ребятишки ухватились за нее, сковав ее движения. Все трое стали тонуть, захлебываясь и мешая друг другу.
И тогда еще один метеор сверкнул в воздухе, правда, не оставляя за собой светящегося следа.
С невероятной высоты метромоста, с его пешеходной дорожки на верхнем ярусе некий прохожий, увидев тонущих, с завидной ловкостью опытного спортсмена прыгнул в реку.
Другой человек, наблюдавший происходящее с набережной, подчеркнуто опрятный, с модно спускавшимися на плечи локонами, с франтоватыми усиками, помчался к спасательному взлетолету, дежурившему у цветника набережной.[3]
Однако понадобилось ничтожное, но все-таки время, чтобы экипаж взлетолета, прихватив с собой спешившего элегантного человека, поднялся в воздух, направляясь к месту бедствия.
Прыгнувший с моста прохожий вынырнул около одного из мальчишек, ловко повернул его к себе спиной, схватил под мышки и поплыл на спине к лесистому берегу, который был ближе набережной.
— Делай, как я, — крикнул он девушке.
Она сразу поняла его и тоже взяла второго мальчугана под мышки, перевернувшись сама на спину.
Взлетолет завис над плывущими. Со спущенной с него гибкой лестницы свешивался человек с растрепавшимися кудрями и протягивал вниз руку.
— Не беспокойтесь, — послышался низкий голос. — Доберемся.
Девушка тоже отрицательно замотала мокрой головой, стараясь скорее доплыть до берега.
Два мальчугана и двое спасших их взрослых вышли на песок созданного здесь пляжа. Их встречала толпа взволнованных купальщиков.
После первых «ахов» и «охов» ребят отпустили. Они попросились на взлетолет, который мог бы доставить их на водную станцию, где ожидали ничего не подозревающие мамы.
Прилетевший на взлетолете человек остался на пляже, приводя в порядок свои кудри.
Собравшиеся было около героев дня купальщики деликатно разошлись.
— Надя, — сказал обеспокоенным тоном прилетевший, пряча гребенку в карман. — Я чуть было не умер со страху, когда все это произошло у меня на глазах!
— А вы? — обратилась девушка к своему спасителю. — Вы тоже умирали со страху, не побоявшись спрыгнуть в воду с такой высоты?
— Я не поспел, — усмехнулся спортсмен, которого только так можно было воспринять после его прыжка. — Просто из подражания следом за вами и прыгнул.
— А что это с неба упало? — спросила девушка, отжимая свои мокрые, отливавшие темной медью волосы. — А вы разденьтесь. Пусть одежда подсохнет на солнце, — посоветовала она своему спасителю. — Как вас зовут?
— Никита Вязов.
— Вы, наверное, спортсмен, прыгун в воду?
— Скорее всего баскетболист, судя по росту, — заметил элегантный человек, выбирая место, где сесть на песок, подстелив под себя свой радужный шарф.
— Спортсмен без спора и смен, — со смехом отозвался Вязов. — Просто нас учат «властвовать собой» и в смысле морали, и на канате, и на батуте. Ну и с вышки в воду.
— На батуте? — оживился элегантный. — Я назвал бы это глумлением над тяготением. Не так ли? — И он, ища одобрения, оглядел собеседников.
— Не глумление, а спор с тяготением, — горячо возразила девушка. — И победа над ним! — добавила она, обращаясь к Вязову. — А я — Надя Крылова, студентка-математичка, синий чулок или сухарь, как вам больше нравится.
— Не верьте, бесстрашный прыгун. Это ведь сама внучка знаменитого академика Зернова, надеюсь, вам известного.
— Кому-кому, а уж нам-то он известен, — загадочно произнес Никита Вязов, тоже отжимая, как и Надя, свои густые, вьющиеся светлые волосы, касающиеся плеч.
Скинув мокрую одежду, он выглядел тренированным спортсменом, высокий, мускулистый, поджарый. Заметив изучающий взгляд девушки, он доверительно сказал:
— Из-за роста моего ребята фамилию мою настоящую Джандарканов переиначили сначала в Длинарканов, потом в Длинновязого, и наконец просто в Вязова. По известной вам традиции XXI века!
Надя расхохоталась.
Элегантный почему-то нахмурился.
— Ну, давайте знакомиться, — предложила Надя. — Я вам, Никита, обязана жизнью, а вы мне ничем не обязаны. Это неправомерно! Я не люблю быть в долгу.
— В долг берут чужое, отдают свое. Старина отжившая! А тут ребятишки тонули. Вот им долг надо было отдать.
— Значит, если бы я одна тонула, вы бы не спрыгнули с моста?
— Это как сказать! Если бы разглядел, то, пожалуй, спрыгнул бы, лукаво ответил Вязов.
— Условный рефлекс героизма, — намеренно не замечая подтекста сказанного, вставил элегантный, счищая песок с брюк.
— Да уж какой там героизм! — с усмешкой возразил Вязов. — При рефлексе любые мышцы срабатывают вполне бездумно: и рук, и ног, и… языка, — со скрытым смыслом добавил он.
Надя взглянула на Вязова чуть удивленно. Однако, решила она, разговор лучше перевести в другую тональность и нарочито капризно спросила:
— А почему это вы обращались ко мне на «ты»? Приказывали мальчика хватать под мышки.
— Прошу простить. По привычке скомандовал, как напарнику, — словно рапортуя, отчеканил Вязов, улыбнулся Наде и засветился изнутри.
И Надя улыбнулась.
— Ну, обо мне, как о любви, все сказано, — почему-то радостно заговорила она, — глаза синие, а волосы рыжие. Синий чулок, сухарь. Или противоположность этому, батут и дельтаплан, как мечта. Отгадать вам. А это, — обернулась она к сдержанно улыбающемуся, так волновавшемуся за нее мужчине, — ученик моего дедушки, о котором он уже упомянул, молодой обещающий доктор физико-математических наук, профессор нашего университета Константин Петрович Бурунов. Прошу любить и не жаловаться. «Смещение бессеровских функций». Может быть, слышали?
— А как же! Мы проходили, — с подчеркнутой почтительностью отозвался Вязов.
— Как? Где проходили? — удивился Бурунов. — Надеюсь, не мимо проходили? Для какой же это цели, спрашивается?
— Для астронавигации. Мы их «бесовыми функциями» прозвали.
— Ах вот как! Ну тогда понятно. Вы из готовящихся?
— Вроде приготовишек.
— Постойте, — прервала Надя. — Астронавигация! Космос? Тогда ответьте, что это было? Только так ответьте, как мне надо.
— Рад бы догадаться, но все-таки, должно быть, метеорит.
— Что? Метеорит в центре Москвы? Да вы с ума сошли! Это невероятно!
— Видите ли, за сутки тысячи тонн космического вещества падают на нашу всепланетную голову. В своем большинстве частицы сгорают метеорами. Некоторые выпадают метеоритами. Больше в океан. Немногие на сушу. В малодоступные места обычно. Потому головы целы.
— Хотите сказать о вероятности падения метеорита даже в центре Москвы, — заметил Бурунов. — Конечно, вероятность такого события ничтожно мала. Однако не равна нулю. Ничего не поделаешь, математика! — И он пожал угловатыми плечами.
— Сколько же времени этот несчастный метеорит носился по космосу, прежде чем свалиться нам на голову, как вы сказали? — И Надя тряхнула волосами.
— А это смотря с какой скоростью он летел, — с хитрецой ответил Вязов. — Если с субсветовой, то, говорят, время на нем, по теории относительности, вроде бы стояло, а у нас с вами на Земле текли тысячелетия. Вот и считайте, какой тут возраст у пришельца из космоса.
— Во-первых, позволю себе заметить, — вмешался профессор Бурунов, сомнительно, чтобы метеориты достигали в своем движении подобных скоростей. Во-вторых, еще более сомнителен пресловутый «парадокс времени», который вы упомянули. Не знаю, как вы там проходили теорию относительности, но…
— Не спорьте, — прервала Надя. — Я не хочу, чтобы это был метеорит. Пусть это будет посланец из космоса!
— Так метеорит вроде и есть посланец из космоса, — заметил Вязов.
— Нет, не такой! Мне нужно письмо от улетевшего звездолета, — вдруг погрустнев, сказала девушка.
— Зачем говорить о печальном, — прервал Бурунов. — Не лучше ли отпраздновать чудесное спасение? Наградить отважного спасителя медалью. Шоколадной, разумеется. Кстати, к нам, кажется, идут. Притом две совершенно прелестные женщины. Дети с ними. Впрочем, они только подчеркивают их привлекательность, — и возбужденный профессор вскочил на ноги, поправляя кудри.
И когда он отошел навстречу идущим, Вязов заговорщически подмигнул Наде, немало удивив ее. И она вдруг увидела в своем спасителе совсем другого человека, чем он казался. За этим с виду простоватым, подшучивающим прыгуном мог скрываться недюжинный интеллект. Он говорил об астронавигации, о теории относительности, о последнем слове в математике, как о совершенно обычном деле. И, конечно, был «себе на уме». За каждым его словом можно угадать иронию, и прежде всего к самому себе, глубокий и неожиданный смысл. Словом, Надя принялась старательно оправдывать свой проснувшийся интерес к нему.
Впрочем, справедливости ради, надо признать, что не предполагаемые качества, которыми она готова была наделить своего нового знакомого, и даже не его героический поступок привлекали ее к нему, а не вполне осознанное, необъяснимое и, конечно же, неоправданное влечение, которого следовало бы стыдиться!
Но все, что произошло вслед за тем, еще больше подействовало на Надю.
К молодым людям подошли две нарядные женщины с успевшими переодеться мальчиками и рассыпались в благодарностях за спасение их сынишек. Купальщики со всех сторон обступили пришедших.
Гордые общим вниманием, мальчуганы с любопытством разглядывали Надю, Никиту и Бурунова, который среди толпы почти голых людей выглядел инородным телом.
Когда женщины с детьми ушли, а Константин Петрович галантно отправился их проводить, Никита спросил:
— Так почему же вы ждете письмо со звездолета?
— Ах, Никита! Вспомните, ведь все знают, что целых два года прошло, как улетел звездолет, а сигналы его перестали приходить еще год назад. Дедушка почти уверен, что они погибли. А я не хочу верить. Понимаете, не хочу, не могу верить, хотя во всем ему верила. Когда он… ну, понимаете, когда он…
— Доказал, что лететь к звездам можно, — закончил за нее Никита. — Что скорость звездолетов может превышать световую и далекие звезды достижимы.
— Откуда вы знаете? — без всякого удивления спросила Надя, уверенная, что этот человек должен знать.
— Понаслышке, — улыбнулся Вязов. — И даже от той самой Надежды Крыловой.
— Какой той самой?
— Которая дочка командира звездолета Алексея Крылова.
— Вы что, колдун? Читаете чужие мысли? — шутливо спросила Надя.
— Нет, сродни сыщику. В древней литературе был такой герой, Шерлок Холмс, помните? Он всех удивлял, определяя с первого взгляда всякие подробности о каждом встречном.
— Ну, помню, — протянула Надя, пытаясь разгадать, куда он клонит.
— Своего друга доктора Ватсона он однажды поразил, все рассказав о прохожем, увиденном в окне.
— Потому что тот был его родным братом! — со смехом воскликнула Надя.
— Вы и без меня знаете!
— Конечно, и даже могу определить почему. Обо мне вы догадались, не будучи моим братом, как в рассказе о Шерлоке Холмсе. Бурунов рассказал вам о моем дедушке. Крылов же, как всем известно, был его зятем. Значит…
— У вас несокрушимая логика. Сдаюсь!
— А у вас несокрушимый героизм. И я еще отблагодарю вас. Вот увидите.
— Обязательно отблагодарите, — вполне серьезно заговорил Вязов. — В особенности когда я вместе с вашим папой вернусь.
— Что? — подскочила на песке Надя. — Разве этим можно шутить?
— А я не шучу.
— Я пока ничего о вас не знаю, кроме того, что вы прыгали на батуте и с моста. Вы наверняка не такой, каким кажетесь. Вот готовились куда-то.
— Готовились мы для участия в спасательной экспедиции, которая вылетит вслед за пропавшим звездолетом, — на полном серьезе продолжал Вязов.
— Хорошо, что профессор Бурунов увязался за дамами и вас не слышит. Не надо так играть со мной!
— Повторяю, я не играю и не шучу. Я, Никита Вязов, или Джандарканов, штурман спасательного звездолета. Скоро будет объявлен экипаж.
Надя почувствовала, что кровь прилила ей к лицу. Ну вот! Так и есть! Она же догадалась, что это не простой человек! И, чтобы скрыть свое волнение, непоследовательно сказала:
— И вы, который должен был спасти моего отца, осмелились прыгнуть в реку! А если бы вы разбились?
— Не думал, цейтнот! Уж простите.
— А я? А я? — спрашивала Надя, всматриваясь в притягивающую ее улыбку Вязова. — Что я должна думать? Кого ждать прикажете? Один дал мне жизнь и не вернулся из космоса. Другой спас мне жизнь и тоже не вернется. Так кого же мне ждать?
— Обоих, — с поразительной уверенностью в голосе без всякой шутки произнес Вязов.
— Кого ждать? — послышался веселый голос Бурунова. — Разумеется, меня. Эти чудные женщины с такой благодарностью прощались со мной, что я готов был поверить, будто я спас их мальчиков.
— Что ж, вы тоже рисковали, летая на взлетолете, — с насмешкой заметила Надя.
Молодой доктор наук развел руками:
— Что делать! Иной раз техника запаздывает по сравнению с живыми импульсами. Не так ли, коллега, изучавший «смещение бессеровых функций»?
— Импульс импульсам рознь, — неопределенно отозвался Вязов.
Спортивного покроя костюм Вязова после купания имел жалкий вид. Зато Наде одна из купальщиц принесла белоснежный халат, напоминавший древнегреческую тунику. В нем она выглядела златокудрой обитательницей Олимпа. Но профессор Бурунов, когда все трое поднимались по лесистому склону, казался рядом со своими спутниками наиболее современным, а главное, красивым и элегантным.
А на Москве-реке появился электрический катер подводников. Аквалангисты один за другим бросались в воду спиной вперед.
Поиски «московского метеорита» начались.
Глава вторая АЛЕНУШКИН ПРУД
Академик Виталий Григорьевич Зернов, грузный богатырь с пышной седой бородой, спускавшейся на высокую грудь, с белоснежной гривой волос, отращивать которые до плеч стало для мужчин обычным, начиная с его поколения, признавал для себя лишь три стороны жизни (как три измерения пространства): науку, природу и внучку Надю.
Уверенный в гибели Алексея Крылова на пропавшем звездолете, он всеми силами старался заменить ей отца, настояв, чтобы дочь Наталья Витальевна вместе с Надей перебрались к нему в старинный академический городок в подмосковном Абрамцеве, вблизи знаменитой усадьбы Аксакова-Мамонтова, где сочеталась память о выдающихся художниках с красотой русской природы.