Но, как бывает у людей, у супружеских пар, которые не могут друг без друга и умирают один за другим, – так произошло и с Реми и Сёмой. Наши животные умерли от старости, а, слава Богу, не от каких-то тяжелых болезней. Каждый из них прожил свой отмеренный срок. Но Сёма, надо сказать, был очень одиноким котом. Сын Глеб в это время уже вырос, так что бумажку коту уже никто не кидал. Сёма сам иногда игрался с чем-то: найдёт какую-нибудь бумажку и катает по полу. А с ним никто не играл, никто им не занимался. В общем, он был одиноким котом и привык к тому, что если он никого не тревожит, оставляет всех в покое, то и с ним будет всё хорошо. Поэтому поел и спать, поел и спать. Единственным развлечением для него была собака Реми, которая с ним ещё как-то играла. Но после измены и это прекратилось. Сёма обрёл уже полное, так сказать, одиночество.
Сначала умерла от старости собака. Они, наши животные, умирали по-своему. Реми умирала… Я в это время был на гастролях, а мне рассказали, что она умирала, лежа на полу в прихожей. И в последнюю свою минуту она вдруг ожила и лежа начала быстро-быстро сучить лапами, как будто побежала куда-то за мячиком или палкой, которую ей кинули на бульваре. Собаки, особенно молодые, очень любят бегать за палкой или за мячиком. И вот так она бежала, бежала, как будто в свой смертный час снова вернулась в своё детство и юность. Она бежала, бежала, бежала и затихла.
Вскоре и Сёма умер. Он умер, как джентльмен. Было видно, что ему плохо. Он ходил, ходил, жалобно мяукал, а потом тихо ушёл в угол, лёг там, и мы даже не заметили того момента, как он ушёл из жизни, потому что он лёг в этот угол и затих. И только потом, утром, мы обнаружили, что его больше нет.
А дальше приехали спокойные люди, которые занимаются, как они сами говорят, утилизацией. Получили свои деньги, положили кота в пластиковый мешок так же, как раньше собаку, и увезли.
Вот такая история любви, которую я бы назвал «Джульетта и Ромео», а не наоборот, так как центральным персонажем в ней все-таки была Реми.
Добро побеждает зло
Cлепень Аркадий прилетел на пляж с целью – поесть. Сделав несколько разведывательных кругов над песчаной полосой, Аркадий определил самый привлекательный объект для своей непритязательной трапезы, для скромного своего, так сказать, ланча. Им оказался мощный мужчина на белом пластиковом лежаке, поставленном прямо у кромки воды, очевидно, для удобства купания, чтобы свое грузное тело окунать в воду почти сразу, как только захотел, чтобы не ходить далеко. Аркадий с заведомой неприязнью думал об этом человеке, так как по своей гуманистической, интеллигентной природе просто не представлял себе, как можно впиваться в тело какого-нибудь симпатичного человека. Нет-нет, только так – выбранная жертва должна была внушать антипатию. И такой подход к тому же служил Аркадию неким подобием оправдания его антивегетарианского способа питания.
– Да, я насекомое, – иногда с горечью думал про себя Аркадий. – Но что делать, если природа создала меня таким? Может, мне тоже хотелось бы опылять цветы или собирать нектар и делать мед… Но я – мясоед, и что поделаешь, если жить по-другому я не приспособлен. Да я-то что! Вы вот на воробьев, например, посмотрите, – мысленно спорил Аркадий с воображаемым оппонентом. – Воробьи ведь совсем одурели! Таких воробьев раньше вообще не было. Мясо стали клевать.
На рынке он сам с изумлением наблюдал, как воробьи клевали куриные окорочка, а также целые ощипанные тушки куриц. – Уму непостижимо! Мясо стали жрать! Воробьи!! Будто они грифы какие-нибудь, слетающиеся на падаль. Раньше хлебных крошек и зерен было им вполне довольно, а сейчас – с ума сойти! – куриные трупы! Нет, что-то в природе сместилось, стало не так, – думал Аркадий. – Не только глобальное потепление, но и многое другое. Число природных аномалий пугающе растет. Однако я не изменился, – вернулся он к генеральной линии своего пребывания на пляже, – каким меня Бог сотворил, таким я и остался. Листья, цветы, траву – не ел и не ем. Но, хочешь не хочешь, необходимо поддерживать жизненные силы белковой пищей. Вот, в данном случае, в виде этого мужика на лежаке, у которого уже пузо его толстое покрылось багровым цветом от полуденного солнца.
Тактика и стратегия нападения на врага (а образ врага сформировался уже окончательно) были заранее выработаны холодным и расчетливым мозгом слепня Аркадия, вопреки примитивному представлению людей о том, что у насекомых мозга нет вообще. Аркадий решил действовать, как японские камикадзе при нападении на Пёрл-Харбор, то есть молниеносная атака на врага, но с одним существенным отличием от японских самоубийц – он был намерен выжить после этого налета и даже благополучно улететь. Для этого Аркадий предполагал впиться врагу в нос, нанести точечный удар именно по этой цели. Расчет был прост: не будет же мужик хлопать себя по носу, чтобы убить слепня. Можно, конечно, в запальчивости прихлопнуть его своей мясистой лапищей, но тогда не исключено, что из носа хлынет кровь. То есть шансы уцелеть были, и немалые… Ну а если все-таки прихлопнет – что ж… тогда Аркадий умрет героем, и память о нем сохранится в последующих поколениях бесстрашных насекомых, будет служить примером для многих молодых слепней, оводов и шершней.
Определив угол для атаки и изготовившись, Аркадий выжидал, когда его враг перевернется на спину и откроет ему свой вожделенный нос, похожий на небольшой баклажан. И тут Аркадий внезапно и некстати обратил внимание на татуировку, расположенную на округлом – и потому удобном для рисунка – плече неприятеля. Надпись гласила: «Любите всех, и все полюбят вас». А поверх нее – неуклюже выполненный облик Христа. «Ну и что, что неуклюже, главное ведь намерение», – размышлял Аркадий, кружа над жертвой и дожидаясь благоприятного момента для нападения. Эта татуировка, ее содержание да к тому же и облик Христа, однако, несколько смутили Аркадия. Смутили настолько, что даже поколебали его непреклонную решимость – повредить нос врага. Да и враг ли он, с такой идеологией, с таким девизом у себя на плече?.. Возникшее сомнение коварно подтачивало даже общую концепцию отношения слепня Аркадия к людям как таковым, к этой безобразной, с его точки зрения, популяции животного мира, к этой явной ошибке Создателя. Аркадий в принципе людей презирал и считал их всего лишь источником питания. Но тут что-то остановило его, и червь сомнения продолжал неприятно шевелиться в закостенелой и заросшей принципами душе Аркадия. К тому же объект перевернулся, наконец, на спину, посмотрел в небо и улыбнулся. И глаза у него оказались под цвет неба, и улыбка появилась какая-то слишком уж добрая и обаятельная.
– Нет, не буду его атаковать, – решил Аркадий, – во всяком случае сегодня. А то ведь что может получиться? Любая нерешительность может сыграть со мной злую шутку. Промахнусь позорно в последний момент, и этот мужик, обманувший меня, быть может, своей татуировкой и улыбкой, запросто прихлопнет меня, дурака, на секунду поверившего в людскую доброту.
Короче говоря, сомнение породило в Аркадии нерешительность, и он сделал вывод, что сегодня он не готов к атаке.
«Подожду до завтра, – сделал вывод Аркадий, – этот лучезарный мужчина никуда не денется. Наверняка будет завтра в то же время и на том же месте. Он же отдыхающий, в конце концов. Лишь бы погода не подвела. А завтра посмотрим. Что же касается неосуществленного ланча, то вон там, неподалеку, лежит крашеная толстуха, которой даже руку будет лень поднять, чтобы прогнать севшего на ее тушу слепня».
И с этими мыслями Аркадий передислоцировался в район кустика, под которым лежала крашенная тетка и ела вареное яйцо с помидором. «У нас с тобой совместный будет завтрак, – улыбнулся про себя Аркадий. – И даже смахнуть меня у тебя не получится: руки ведь заняты, одна – яйцом, другая – помидором». Все удалось, и слепень Аркадий улетел с пляжа, глубоко удовлетворенный физически, но со смутным ощущением того, что чего-то он не доделал, что-то важное осталось позади. Скорее всего тот самый татуированный. Ну ничего, ничего, завтра он с ним разберется, завтра все с ним будет ясно.
* * *Назавтра Аркадий снова появился на пляже. Теперь в качестве исследователя-натуралиста, можно даже сказать – философа, желающего понаблюдать за необычными проявлениями еды, то есть уже знакомой ему человеческой особи. Присесть для осуществления этой научно-исследовательской цели слепню было некуда, да и незачем. Он всегда руководствовался незыблемым постулатом, справедливым законом здоровья, указывающим, что «движение – это жизнь», и поэтому, по возможности неспешно, кружил над знакомым топчаном и лежащим на нем вчерашним знакомцем, обладателем странноватой – для обычной еды – татуировки. Ждать пришлось недолго, ибо на песчаной арене разыгралась сцена с весьма динамичным сюжетом и веселым содержанием. На арене появились другие действующие лица, второстепенные, но, однако, имеющие немаловажное значение для познания слепнем психологии наблюдаемого и даже некоего философского обобщения на его счет. Персонажи были вполне обычной группой бухих или обдолбанных молодых людей и тоже – с татуировками, намекающими на их вроде бы богатое уголовное прошлое. Повели они себя развязно, нагло и неопрятно, короче – плохо они себя вели. Орали, матерились, бросали свои пивные бутылки в песок. Пивом они скорее всего лакировали выпитое до этого крепкое – возможно, чудовищную местную водку левого происхождения с манящим названием «Ну что?..» Название провоцировало на такое дремучее забытье, что оно непременно кончалось либо беспричинной дракой, либо тяжелым многодневным запоем, либо тем и другим вместе. Аркадий еще и за это людей презирал и не любил. Как-то здесь, на рынке, один эстонец продавал ликер «Вана Таллин» и всякие национальные поделки. К нему подошел такой вот бухой мужчина с вопросом: «Сколько стоит ликер?» Эстонец почти брезгливо назвал цену и добавил с милым, знакомым из анекдотов, акцентом: «Зачем вам? Вы ведь все равно не купите. А водка вон там, за углом в магазине».
– А чёй-то я не куплю? – пьяно возмутился мужчина. – Чё у меня, денег нет, что ли? – И он вытащил из кармана мятый ком сторублевок.
– Иди, иди своей дорогой, – отмахнулся эстонец с явным пренебрежением к возможному покупателю, которому очень хотелось подраться, но в одиночку он не рискнул. Вот если бы пацаны были здесь, они бы этому инородцу показали советскую власть.
Выступить соло такие мужики и порожденные ими подростки не могут. Они предпочитают кодлой кого-нибудь искалечить. Кодлой как-то дружнее, веселее, что ли… И чувство коллективизма опять же… И тогда пьяный, намереваясь все же добиться взаимопонимания, спросил эстонского торговца:
– И чего вы нас, русских, так не любите?
И дождался ответа:
– А как же вас любить-то, когда вы даже сами себя не любите…
Ответ был правдивым и безжалостным. Действительно, надо очень не любить себя, чтобы насиловать организм такой водкой, потом специально разбивать бутылки, а осколки бросать в прибрежный песок, чтобы кто-нибудь, идущий к воде, порезался. Но ведь ты же опять придешь сюда, и сам можешь порезаться?.. Нет, азарт тупой беспричинной агрессии побеждает всё. И за эти дела Аркадий относился к людям, как тот эстонец. И только тот наблюдаемый мужчина, похоже, не вписывался в общую картину людского безобразия, а потому вызывал любопытство. И любопытство – в положительном смысле – вскоре было удовлетворено. Неподалеку от объекта мирно загорала юная девушка на постеленном махровом полотенце синих и розовых оттенков прекрасного. «Привет из Сочи», – можно было разглядеть на краешке полотенца.
Девушка читала. Она читала любовный роман. Когда она пошла купаться и перевернула книгу, Аркадий прочел название: «Внезапная любовь» и еще раз подивился массовому спросу на эту дамскую беллетристику, продиктованному, вероятно, острым дефицитом мужской ласки и внимания. Все усугублялось еще и тем, что сама девушка была далеко не мисс Россия и даже не мисс, допустим, Мытищи, она была чарующе некрасива: с лицом Б. Пастернака, что для девушки – не лучший вариант, но вместе с тем обладала безупречной фигурой. Видимо, фигура и привлекла внимание пьяных отморозков, которые начали приставать к ней сразу же, как только она вышла из воды.
Слепень Аркадий, проникшийся непривычной для себя симпатией и отблеском жалости к этой девушке, забеспокоился о ее дальнейшей судьбе. За нее надо бы заступиться, но кто это сделает?.. Кто?! Те уже начали ее лапать.
И тут заступился вдруг именно тот объект наблюдения, враг, о котором именно так думал Аркадий еще сутки назад. Он крикнул резко троим «конкретным пацанам»:
– Эй! Ну-ка отстаньте по-быстрому от нее и отойдите подальше, пока я не разозлился!
– Что-о-о?! – Все трое обернулись, и самый прыщавый из них, покрытый густой сетью татуировок, как у всем известного рэпера Самбоди, но только с уголовным уклоном, решил сразу же опустить отдыхающего мужчину и напугать его своим крутым лагерным сленгом.
– Ты щас подавишься словами своими, – заорал он. – Петух ты зоопарковый! Щас я шкуру с тебя спущу и ноги об нее вытру! Я еще один срок потяну, – заходился он в блатной истерике, – но я тебя порешу щас. – И он подкрепил угрозу ножом, вытащенным из дырявых джинсов, так и не снятых еще, несмотря на пляж и жаркую погоду. – Уйди от греха, – визжал паренек, крутя ножом перед своим костлявым корпусом, – уйди, шестерка цирковая! Хромай отсюда в цирк, велосипед крутить, падло косолапое! Ну!!
Избраннику слепня, по всему, было смешно, но он, наверное, желал быть адекватным вышесказанному и, кроме того, надеялся все же избежать драки, крови, так как в принципе предпочитал мир во всем мире. Приблатнённую лексику он, видимо, знал в совершенстве: может быть, трудное детство или что-то ещё. Вот и ответил соответственно, думая, что до трио хулиганов что-то дойдет и они успокоятся. Его речь прозвучала музыкой для Аркадия, который тут, на пляже, повидал всякого, но такого ему слышать не доводилось.
– Котяра ты облезлый, – интеллигентно возразил наш заступник, – воротник ты трепаный! Топи сам с пляжа, падаль, пока я тобой ботинки не почистил!
– По-моему, он нас обидел, – вступил в диалог второй парубок и тоже вытащил складной нож.
– Да я вас сейчас без всяких ножей мочить буду, дворняги вы драные! – в той же лингвистической стилистике пообещал благородный мужчина. – Ща моргалки ваши тусклые на уши вам натяну, чтобы вы лучше видели – кто перед вами стоит! А ну, канай отсюда, слякоть серая!
Ну, такого уже те простить не могли. Они не пожелали разглядеть – кто перед ними стоит и, тем более – испугаться. И, бросив девушку, переставшую сразу быть интересной, они двинулись навстречу ее рыцарю. Рыцарь, невзирая на холодное оружие в руках хулиганов, как-то очень быстро и триумфально победил. Он продемонстрировал прекрасное владение техникой рукопашного боя, почерпнутой скорее всего из его, можно предположить, десантного прошлого, о чем, кстати, свидетельствовала еще одна татуировка на другом плече. Все было сделано красиво и эффектно. Хулиганы, дико матерясь и утирая кровь с разбитых лиц, побрели с пляжа, обещая, как всегда, «с тобой, падло, еще встретимся, еще не вечер, тварь» и так далее. А слепень Аркадий получил еще один повод воздержаться от нападения на своего предполагаемого недруга. Сомнения все больше овладевали душой Аркадия, и он снова решил посмотреть, что будет дальше.
* * *А через день эти сомнения окончательно окрепли, а затем и вовсе разрушили его прежние агрессивные намерения относительно врага, который проявлял себя все больше никаким не врагом, а практически единомышленником и соратником по борьбе за чистоту рядов. И не только рядов, но и за чистоту вообще.
Дело в том, что место действия нашего рассказа – небольшой песчаный пляж на берегу большого озера – было, как правило, сильно загажено. Само озеро и все вокруг него могло бы стать своего рода курортной жемчужиной. Но не стало, а все потому, что это никому не было нужно. Никому не понадобилось делать из этого места уголок Швейцарии. Долгосрочные проекты мало кому интересны. Нашим простым – во всех смыслах – предпринимателям необходимо здесь и сейчас, именно сейчас, по-быстрому. А какие деньги можно быстро срубить с какого-то там пляжа? Да никаких! А вот если неподалеку построить шашлычную, а возле нее – магазин, в ассортименте которого будут ликеро-водочные изделия, а также все известные и неизвестные сорта пива, – то такие две торговые точки принесут быстрый доход и глубокое удовлетворение владельцу. Так что неудивительно, что и здесь, на арене описываемых событий, или, точнее, театральном пространстве, были соответствующие декорации и подходящие действующие лица. Был герой, в виде потенциальной жертвы Аркадия, который чуть позднее стал приобретать черты не только героя положительного, но даже романтического. Романтический герой – практически исчезающий вид, что вызывает сегодня горькое и тайное сожаление многих представительниц прекрасного пола и некоторых представителей пола не столь прекрасного. Тайное потому, что сегодня признаться в романтическом душевном настрое – почти то же самое, что публично расписаться в том, что ты – безнадежный лох, простак, не вписавшийся в нашу суровую и подчас беспощадную действительность. Термин «последний романтик» сформулировал в XIX веке автор известных романсов Аполлон Григорьев. И с тех пор этот загадочный и заманчивый титул присвоили себе некоторые эстрадные персонажи. Но если им хочется хоть на мгновение почувствовать себя рыцарями – да бог с ними, в конце-то концов, это ведь неплохо. Рыцарь на пару часов или даже минут – все же лучше, чем ничего. Они ведь своими рыцарскими импульсами хоть немного разбавляют общую атмосферу неблагородной жадности и пошлости.
Так думал о пляжном рыцаре не только Аркадий, но и автор, в целом солидарный с мнением слепня. Продолжим, однако, описание действующих лиц нашей рыцарской мелодрамы. Пляжная шпана – персонажи второстепенные, но необходимые для характеристики рыцаря-заступника, которую пытался определить для себя слепень Аркадий. Шпана совершенно необходима для контраста, чтобы оттенить добро на фоне банального, тупого зла. Действующие лица-женщины тоже нужны, потому что – а как же без них! Толстая тетка, поедавшая яйца с помидорами, это так… просто, чтобы не оставить нашего слепня голодным и дать ему возможность сконцентрироваться на мыслительном процессе. А вот некрасивая девушка, абсолютно беззащитная перед наглостью «реальных пацанов» – прекрасный персонаж, вызывающий острое сочувствие и потому – не менее острое желание отомстить, наказать обидчиков, ибо повсеместное хамство уже всем надоело.
Однако эта категория людей распространилась повсюду, как эпидемия, и совершенно неудивительно, что именно они ежедневно превращали живописное озеро и красивый пляж в привычную для себя помойку, в которой они чувствовали себя хорошо.