Нет, не один – кто-то еще был в часовне, кто-то в темном углу сзади него – он чувствовал его присутствие спиной, чувствовал, как встали дыбом волосы на затылке. Он повернулся и машинально перекрестился, не понимая даже зачем. Это был Адриан, он стоял у двери и смотрел на него такими же горящими черными глазами, как в тот день, когда умерла Урсула. Пол вздохнул, и его пальцы на барельефе расслабились. Он встал.
– Ты хотел поговорить со мной? – тихо спросил он.
Мальчик стоял выпрямившись. Это был красивый, сильный, умный парень, которым мог бы гордиться любой отец, и в его осанке было что-то гордое, что отличало еще Урсулу и выделяло ее среди толпы.
– Ты отсылаешь меня, – сказал Адриан, – я уезжаю завтра. – Это не был вопрос, но Пол почувствовал по его тону, что это был последний шанс – на что? Но это ощущение исчезло, и Пол не сумел уловить его полностью. Все было решено.
– Да, – сказал он. – Это неплохое место для тебя. Ты сможешь проявить себя, свои способности. – Почему его слова звучат, как извинение? Ведь он говорит правду! – Это лучше, чем оставаться всю жизнь слугой кого-то.
Адриан подошел ближе, и пламя свечей дрогнуло, как бы не выдерживая огня в его глазах.
– Ты убил мою мать, – тихо произнес он. Тишина в часовне сгустилась, как если бы камни начали прислушиваться.
– Нет, это неправда, я любил ее.
– Ты убил ее. Я был там в тот день, не забывай, в тот день, когда она приходила к тебе и умоляла тебя отпустить ее. Если бы она уехала, то не умерла бы от чумы, – но ты не отпустил ее. Ты хотел сохранить ее в своей собственности, ты не отпустил ее, и она умерла. Этот грех – на твоей душе.
– Адриан! – взмолился Пол.
– А теперь ты решил освободиться и от меня. Ты отсылаешь меня от себя, но придет день, и я вернусь. Когда я вырасту, я вернусь и убью тебя, если смогу.
– Если сможешь, – эхом повторил его слова потрясенный Пол.
– Следи за мной, – сказал Адриан, – каждый день, пока ты жив. Я буду твоей смертью, или ты – моей.
Он повернулся и пошел к выходу. Внезапно его плечи странно затряслись, как если бы он хотел заплакать. Он обернулся и снова посмотрел на отца – его лицо осветилось, охваченное мольбой.
– Отец, – сказал он, и Пол понял его мольбу. Это был ребенок, ребенок, никому не нужный. Он видел, как использовали его мать, как ей угрожали и угнетали, как она умерла, и над ним потом издевались. Ему не хватало любви, без которой его душа становилась все чернее. Пол понял, что это был его последний шанс – последний шанс дать этому ребенку любовь, которой ему не хватало, любовь, которая могла спасти его. «Не заставляй меня ненавидеть тебя, – говорили эти глаза. – Не заставляй меня погружаться во тьму, в которую превратится моя душа. Я не хочу ненавидеть. Дай мне любовь и свет!» – Отец!
Пол содрогнулся от этого стона, и его вдруг охватило прежнее оцепенение. Он не мог любить, он не знал, как это делается, как можно открыться, чтобы отдать себя другому. Словно бы кто-то взял у него любовь. Но как мог этот ребенок, именно он, понять это? Он услышал мольбу, но, охваченный собственной мукой, не смог на нее ответить. Эти глаза мучили его – в отчаянии он отвернулся, и, когда на его глаза навернулись слезы, от которых расплылось в неясные огоньки пламя свечей, он услышал, как закрылась дверь часовни – с тихим, прощальным стуком.
Глава 8
Осенью 1525 года в Морлэнд ИЗ пансиона леди Парр вернулась Нанетта. Ее образование завершилось, так как дочь леди Парр, четырнадцатилетняя Кэтрин, должна была выйти замуж. Это была не первая попытка леди Парр на брачном рынке – два года назад она закидывала удочку относительно помолвки тогда еще двенадцатилетней Кэтрин и внука лорда Дакра, сына и наследника лорда Скроупа. Тогда Нанетту тоже начали готовить к отправке домой, но из переговоров ничего не вышло, так как каждая из сторон предъявляла слишком высокие финансовые претензии.
Теперь Кэтрин предстояло выйти замуж за пятидесятилетнего вдовца Эдуарда, лорда Боро, который к тому же, по весьма запутанной системе родства, принятой на севере, был еще и своего рода кузеном своей юной невесты. Его бабушка Элис Бичамп – дочь Ричарда Бичампа, графа Уорвика, вышла замуж за Эдмунда Бофора, основателя рода Морлэндов. У лорда Боро было несколько взрослых детей, все они были старше своей предполагаемой мачехи, но когда Нанетта спросила Кэтрин, не беспокоит ли ее эта проблема, та ответила только:
– Нет, вовсе нет, разве что странно, что им придется называть меня мамой. Эдуард строг, он сказал, что заставит их делать это.
– А тебя не волнует то, что твой муж настолько старше, чем ты? – поинтересовалась Нанетта.
Кэтрин не ответила на вопрос прямо:
– Он добрый, и я его уважаю, мне нравится болтать с ним. – Она поймала взгляд Нанетты, и они подумали о другой стороне брака. Кэтрин несколько растерялась: каково это – быть женой такого старика?
– Я думаю... – начала Нанетта, но тут Кэтрин снова обрела присутствие духа и гордо выпрямилась:
– Конечно, первое время это может быть странно, за кого бы ты ни вышла. Но я думаю, что лучше уж выйти за старика, который будет добр к тебе и терпелив, чем за пылкого и нетерпеливого юнца, – закончила она.
Нанетта, ради душевного спокойствия подруги, согласилась – у Кэтрин просто не было выбора, хорошо уже, что она не протестовала. Для своих лет Кэтрин была весьма разумной девочкой. Но Нанетту, которой исполнилось семнадцать, передергивало от мысли о браке со стариком, зато у нее закипала кровь при мысли о страстном и нетерпеливом молодом женихе. Что же, скорее всего, Кэтрин окажется вдовой в еще достаточно молодом возрасте и тогда сможет выбрать себе мужа по вкусу.
– Единственно, о чем я жалею, – продолжала Кэтрин, – что ты уезжаешь. Мне будет не хватать тебя, Нан.
– И мне, Кэтрин, – грустно ответила Нанетта. – Помнишь наши разговоры о замужестве? Мы уже тогда знали, что нам придется расстаться, но мы решили, что будем писать друг другу, правда?
– О да, мы будем переписываться! Обещай, обещай, милая Нанетта, что ты будешь писать мне!
– Конечно, глупышка! – успокоила ее Нанетта, бросаясь в объятия к подруге.
Нан слегка дрожала и готова была сама выйти замуж за этого старика вместо Кэтрин, чтобы избавить ее от разочарований.
– Я надеюсь, ты тоже скоро выйдешь замуж, – сказала Кэтрин, уткнувшись в плечо Нанетты. – Ты такая красивая, что если бы не была заточена здесь, в Кентдейле, ты бы уже давно была замужем.
– Я полагаю, что мой дядя позабыл обо мне, считая, что я вполне пристроена здесь, с тобой, – задумчиво произнесла Нанетта. – Но ничего. Я еще не решила, хочу ли я выйти замуж.
Кэтрин оторвалась от подруги и с изумлением уставилась на нее:
– Но, Нан, ты же должна! Ты такая красивая! Если бы ты была такая невзрачная, как я…
– Кэтрин, какое отношение к этому имеет внешность? – рассмеялась Нанетта. – Однако когда придет мое время, у меня будет не большая свобода выбора, чем у тебя, и это-то, может, и к лучшему. Мне кажется, мы обе заключили бы не самые выгодные браки, если бы эти дела предоставили нам, а не решили за нас те, кто умнее нас.
Осенью, примерно в то же время, в Морлэнд приехала и Маргарет, которая на Николин день должна была выйти замуж за одного Йоркского дворянина. Это был купец, живший в Лендле, почти рядом с Баттсом, ему минуло тридцать, и он был бездетным вдовцом. Маргарет пришла в восторг от этой перспективы – в семнадцать лет она уже изнывала от своего девичества, хотя, как она призналась Нанетте, когда они укладывались вместе на ночь впервые за много лет, она и не была совершенно довольна той партией, которую нашел для нее отец.
– Дело не в его возрасте, – поделилась она, – тридцать лет для мужчины это ерунда. Он в самом расцвете сил. Но он всего лишь купец, без связей при дворе, и почти не бывает в Лондоне – ну, три-четыре раза в год, – поправилась она, почувствовав неодобрение Нанетты.
– Но чего же ты хочешь, Маргарет? Мне кажется, это вполне пристойная партия – твой отец нашел тебе лучшее, что мог.
– Да, раньше я так и считала бы, – капризно ответила Маргарет, – но после того как я жила при дворе, была фрейлиной королевы, я думала... и притом, что у папы так много связей... с действительно знатными людьми. Например, лорд Норфолк, лорд Дакр, Болейны – посмотри, как высоко они взлетели в последнее время. Сэр Томас стал первым казначеем двора, его сын – камергером, и говорят, что король то и дело посещает Ивер в охотничий сезон.
– Да, я слышала, что в Кенте отличная охота, – с удивлением произнесла Нанетта.
– Ну вот, – продолжала Маргарет, все больше распаляясь, – раз папа знаком с сэром Томасом и обедает с ним…
– Очень редко, – напомнила ей Нанетта.
– И твой отец был близким другом сэра Томаса, – продолжала Маргарет, не обращая внимания на ее слова, – и Эмиас друг Джорджа...
– Был, до женитьбы.
– ...и я была подругой его дочери, по крайней мере, пока ее не отослали с позором – хотя, раз его назначили на такой пост, это не вменяют ему в вину, и... – она сделала паузу, – и неужели при всем этом я не могла получить в мужья придворного?!
«Все-таки, – подумала Нанетта, – как она отличается от Кэтрин, так спокойно принявшей свою судьбу».
– Возможно, дружба твоего отца простирается не так далеко, чтобы он мог претендовать на помощь в устройстве брака. Ты же знаешь, что это дело очень тонкое и запутанное. Я вообще удивляюсь, как кому-то удается выходить замуж.
Неудовлетворенная ее объяснениями, Маргарет продолжала брюзжать. Однако перед отцом она была само послушание – она всегда побаивалась его, и через слуг к ней просачивались слухи о его жестокости, которых ей не следовало бы знать. Когда она к тому же увидела своего жениха – высокого и очаровательного мужчину, – она тут же примирилась со своей участью. Джеймс Чэпем был строен, элегантен и роскошно одет по последней моде. У него было овальное, с правильными чертами лицо, кожа оливкового оттенка и пышная черная шевелюра. Он очаровательно улыбался, а его мелодичный голос просто завораживал Нанетту.
Он слишком хорош для Маргарет, вдруг подумала Нанетта, приседая перед ним в книксене и нескромно рассматривая его – она никак не могла опустить глаза, как подобало бы по этикету. Она видела, что в его глазах, которые он также не отвел от ее лица, целуя ее руку, была взаимность. В эти несколько секунд Нанетта по-настоящему радовалась, что она была так красива, она хотела произвести на него впечатление, она хотела, чтобы он не забыл ее. И выражение его глаз, которые смотрели только на нее, сказали, что она достигла своей цели.
Нанетта поднялась, отняла руку и, мгновенно осознав случившееся, вспыхнула от стыда. Это был жених ее кузины, как могла она забыться настолько, чтобы заигрывать с ним? Тут – хотя и поздновато – она опустила глаза, как приличествует скромной девушке, и отступила назад. Чтобы компенсировать свою оплошность, она за весь вечер не взглянула на красивого пришельца более одного-двух раз. Маргарет же, которая имела на то право, не отводила от него восхищенного взгляда, за исключением тех случаев, когда он смотрел на нее, и тогда она вспыхивала от смущения.
Пол удивленно рассматривал ее – манеры и поведение дочери, ее придворные разговоры и явно высокая самооценка поразили его сразу по ее приезде домой. Разумеется, она была прелестна, и ее светлые волосы и кожа были восхитительны, но в целом она не представляла собой ничего особенного, и он не мог понять, что придает ей такую уверенность в собственной избранности. Возможно, это неизбежное следствие возвращения домой, в глухую провинцию, из центра цивилизации, а может быть, результат восхищения, которое сквозило в глазах маленьких Кэтрин и Джейн, которым она казалась существом из иного мира.
И теперь эта самоуверенная штучка превратилась под воздействием чар Джеймса Чэпема в онемевшую от смущения дурочку, что одновременно забавляло и радовало его. Он считал Чэпема вполне терпимым и нетребовательным, легким в обращении, а это было важно для Пола. Но еще важнее было то, что Чэпем очень богат и не имеет наследников. Вулси, некогда покровитель Пола, изводил страну особыми обязательными займами на ведение войн, которые он объявлял ради славы своего господина. В 1522 году была война, в 1523, а потом в 1524 – сразу три платежа в так называемый «дружественный заем», высасывавший кровь из помещиков.
Северяне, традиционно неплательщики налогов, пользующиеся своей удаленностью от цивилизации и неохотно расстающиеся с деньгами, пригрозили восстанием, и королю пришлось отменить пожертвования – но только после того, когда удалось собрать их большую часть, и эти деньги, разумеется, не вернули. Налоги никогда не приветствовались, но в последние двадцать лет это было нечто страшное – цены росли стремительно, и помещики, зависевшие от ренты, которая росла гораздо медленнее, чувствовали себя все беднее.
Полу Морлэнду было легче, так как он получал доход с шерсти и тканей, цены на которые росли в ногу со всеми остальными ценами, а кроме того, его спасало и то, что у него в поместье сохранялась барщина. Те, кто полностью заменил барщину оброком, оказались в трудном положении – их денег не хватало на то, чтобы оплатить батраков для необходимых работ.
Кроме того, купленные корабли не принесли ожидаемых прибылей – «Мэри-Элеонора» совершила два неудачных плавания, только унесших деньги, а экономия на перевозке грузов при помощи «Мэри Флауэр» оказалась не столь большой, как ожидалось. Им отчаянно не хватало еще двух судов, чтобы окупиться. Поэтому Пол обрадовался, когда Джеймс Чэпем выразил желание присоединиться к семье Морлэндов и жениться на его дочери Маргарет. Теперь Пол должен был исполнить свою клятву и выдать замуж дочерей Джека, причем не хуже, чем это сделал бы он сам, но у него осталось уже не так много денег, чтобы дать им приданое, способное привлечь женихов, которых одобрил бы Джек.
Он решил на следующий день поговорить с Нанеттой, которая уже имела право выйти замуж, – тем более что свадьба Маргарет должна была состояться через несколько дней. Незадолго до обеда он вернулся в поместье и нашел всех четырех девушек – Маргарет, Нанетту, четырнадцатилетнюю Кэтрин и тринадцатилетнюю Джейн за шитьем в горнице. Старшие девочки рассказывали о своей жизни вне дома. Как только он вошел в комнату, они разом поднялись и сделали книксены, с любопытством глядя на него. Пол редко посещал горницу – она слишком напоминала ему об Анне – и вечерами предпочитал сидеть в большом зале или, если было холодно, в зимней гостиной. Его молодой пес Александр – сын умершего несколько лет назад Джеспера – обнюхал поочередно всех девушек, а Маргарет, вскрикнув, оттолкнула его, опасаясь, что он испачкает ее платье. Пол отозвал пса и сказал:
– Девочки, я хочу побеседовать с Нанеттой наедине. – Он сделал паузу, но, так как Маргарет не сразу сообразила, что это предложение удалиться, продолжил: – Маргарет, почему бы тебе не отвести Кэтрин и Джейн в детскую? Твои племянники хотели видеть тебя.
У Эмиаса было уже четверо детей: пятилетний Роберт, трехлетний Эдуард, двухлетняя Элеонора, названная в честь основательницы рода, и родившийся этим летом Пол. Елизавета была снова беременна, исполняя свой долг с покорностью овцы.
– Да, папа, – послушно отозвалась Маргарет и начала понукать младших, чтобы показать свое превосходство. У двери она остановилась и бросила на Нанетту быстрый взгляд, как бы предупреждающий, что при следующей встрече ей придется пересказать беседу полностью.
Когда девочки закрыли за собой дверь, Пол прошел к камину, сел на стул и жестом указал Нанетте на стул напротив, предлагая сесть. Александр, зевнув, лег между ними, повернувшись брюхом к огню, а Нанетта, с любопытством ожидавшая, что же хотел сказать ей Пол, протянула руку и начала почесывать пса за ушами. Полу это понравилось – в этом жесте была какая-то безотчетная доброта.
Он не сразу приступил к делу, так как и сам не знал хорошенько, что говорить. Вместо этого он принялся изучать Нанетту – ее не было дома с момента смерти ее отца восемь лет назад, и из девочки она превратилась в женщину, и очень красивую женщину. Она была стройной, несколько ниже среднего роста, но вполне оформившейся женщиной, с прозрачной белой кожей и удивительно пышными черными волосами – еще чернее, чем у Джека, даже чернее, чем у ее бабушки Ребекки, которую она отчасти напоминала. У нее были тонкие и нежные черты лица, точно выточенные из алебастра, хотя ни одна алебастровая статуя не обладала таким чувственным ртом с ярко-красными губами и такими голубыми умными глазами – странный контраст с черными волосами!
Пола самого взволновала ее красота, и он мгновенно устыдился этого. Но как же могло быть иначе, если она так соблазнительна, а он уже столько лет не знал женщин? Он тут же переменил направление мыслей и стал рассматривать Нанетту с другой точки зрения – он знал, что она получила прекрасное образование и приобрела изысканные манеры. Она подбирала свои платья точно в тон своей внешности – сегодня, например, на ней было платье такого оттенка синего цвета, что он не соперничал с цветом ее глаз, а юбка расходилась спереди, демонстрируя вторую юбку малинового цвета – весьма изысканное и тонкое сочетание цветов. На ней был низкий французский чепец такого же голубого цвета, украшенный турмалинами, из-под которого до пояса падали черные волосы. Изящная белая рубашка была тонкой, почти прозрачной, а у ворота замысловато перетянута шелковым шарфиком. Она мила, подумал он и поерзал на стуле, чувствуя себя несколько неловко от ее присутствия и взгляда ее голубых глаз.
– Итак, дядя, вы хотели со мной поговорить? – спросила Нанетта, удивляясь его молчанию.