«Если это убийство, то обязательно будет следствие, — текли дальше безрадостные мысли, — понаедет сейчас полиции, будут расспрашивать. И что им говорить? Кто я такая? Придется давать свой домашний адрес, всплывет присутствие Леньки. Вот уж кто обрадуется, когда попадет в поле зрения органов! Кстати, а какие у него с ними отношения? Были уже у него трения или нет? Он ничего не рассказывал…»
Вспомнив про Маркиза, Лола даже остановилась на месте. Ведь Ленька обещал ей разобраться с Валерией! Неужели это он постарался? Но нет, Маркиз ненавидит насилие во всех его проявлениях, уж Лоле-то это отлично известно. И потом такое решение вопроса вовсе не в Ленькином духе. Он придумал бы что-то более остроумное. И самое главное — Лола знала, что Маркизу в последнее время некогда было заниматься ничьими делами, кроме своих собственных. Стало быть, это кто-то посторонний подсуропил убийство. А у Лолы теперь будут неприятности.
Неприятности эти возникли в театре в образе бригады ментов самого грозного вида. Когда Лола подошла к винтовой лестнице, намереваясь подняться и на всякий случай взглянуть на убитую — мало ли как там дело повернется, лишняя информация никогда не помешает, — ее остановил молодой парень в полицейской форме, сказав, что наверх нельзя и что шла бы Лола к остальным артистам, с них сейчас будут снимать показания. И желательно документики представить для ознакомления.
«Начинается!» — встревоженно подумала Лола.
По дороге к остальным она уединилась в уголке, чтобы позвонить Маркизу. Следовало предупредить его о случившемся в театре. По домашнему телефону никто не брал трубку, мобильник сообщил мелодичным женским голосом, что аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия. Лола выругалась вполголоса и спрятала трубку в сумочку.
Труппа испуганно сбилась на сцене в стадо и молча ожидала снятия показаний, как овцы ждут сезонной стрижки или чего-нибудь похуже.
— Вы что тут делаете? — раздался голос откуда-то сверху над Лолой и рядом остановились ботинки размера приблизительно сорок пятого, а может, и больше, если больший размер обуви бывает.
Она подняла глаза и где-то далеко наверху увидела кудрявую голову.
— Вот, покурить хотела… разве нельзя?
— Вы кто? — он глядел поверх Лолиной головы на афишу «Двенадцатой ночи», висевшую на стене. — Вы…
— Ольга Чижова, я играю в этой пьесе Виолу.
Она тут же рассердилась на себя: для чего ему знать ее роли, он небось и Шекспира никогда не читал!
— Капитан Сойка, — представился кудрявый великан, — пройдите, пожалуйста, к остальным, мешаете работать.
Лола вздохнула и полезла на сцену.
— Шурик! — прогрохотал над головой капитан. — Давай сюда уборщицу!
На сцене мигом нарисовался такой маленький, подвижный коренастый тип. Уверенно и твердо ставя чуть косолапые ноги, он проворно вклинился между артистами, отделил от них тетю Клаву, как умная кавказская овчарка отделяет от отары нужную овцу, и повел на заклание — то есть на снятие показаний. Тетя Клава, впрочем, не в пример овце, шла довольно бойко и победно оглядывалась на остальных — вот ведь, какая ей выпала честь, раньше Главного вызвали!
— Олег Игоревич! — взмолилась Лола. — Можно я здесь покурю?
— Пожарника удар хватит! — поморщился Главный. — Ай, ладно, все равно репетиция полетела к чертям собачьим! Давай!
Они отошли в сторонку и дружно закурили. Лола вполголоса поинтересовалась, в каком виде нашли Валерию Борисовну, и что подумал об этом коллектив.
— В общем, хорошего мало, — закончил Главный, кратко обрисовав ей ситуацию, — от полиции добра не жди, привяжутся теперь…
Вернулась тетя Клава и вызвали на ковер Лизавету Штукину. Она театрально прижала руки к груди и шагнула вперед, оглянувшись на Лолу. Та не утерпела и скорчила Штукиной страшную рожу. Штукина в ответ поджала губы и одарила Лолу мстительным взглядом вечной ябеды.
«Все ясно, — вздохнула Лола, — сейчас она сообщит ментам все — что было и чего не было. Здорово я влипла. И какого черта вообще понесло меня в этот театр? И Маркиз был против…»
Она тут же возразила самой себе, что театр — это ее подлинное призвание, что она создана для сцены — словом, произнесла мысленно все те красивые слова, которые не раз приводила Маркизу в качестве аргументов. Но сегодня они что-то плохо работали. Лола решила, что она слишком расстроена и что сейчас нужно думать, как конкретно выбраться из сложившейся ситуации.
— Вы не думайте, я вам честно скажу! — тараторила Штукина своим мажорным пионерским голосом, захлебываясь словами и брызгая на капитана слюной. — Все, буквально все в театре знали, что у Ольги Чижовой с покойной Валерией Борисовной были свои особые отношения!
— Какие это такие особые отношения? — огромный капитан Сойка чуть заметно поморщился.
— Ну, вы же понимаете, — Штукина сощурила глаза и поджала губы.
— Не понимаю, — капитан сделал каменное выражение лица, — что конкретно вы имеете в виду?
— Ну, Валерия Борисовна… она… как бы это выразиться… часто одаривала своим вниманием некоторых актрис…
— Кого именно?
— Ну, говорили, что многих… но ведь никто же не признается… в общем, она старалась приблизить к себе хорошеньких молодых женщин…
Штукина замолчала, а капитан Сойка тут же подумал, что, насколько он мог заметить, молодая и красивая актриса была в театре только одна — та самая Ольга Чижова. Так что выбор у покойной мадам Кликунец имелся небольшой. Но зачем она нужна была этой красотке? Неужели из-за денег?
Капитан искоса взглянул на Лизавету Штукину. Она встала, а капитан оставался сидеть, таким образом они оказались одного роста. Лиза говорила что-то, округляя глаза и брызгая слюной.
«Ох и мерзкая же баба! — подумал капитан неожиданно для себя. — И глазки совершенно поросячьи».
Он сделал над собой усилие и вслушался в слова Штукиной.
— Спросите ее, почему она опоздала на репетицию! Мы ждали всем коллективом! А Главный ей вечно потакает!
— Почему? — вклинился капитан Сойка. — Почему Главный ей потакает? У него с Чижовой тоже свои особые отношения?
Штукина испугалась, что перегнула палку. Главный в гневе бывал крут. Запросто может и уволить. Актрисе ее амплуа устроиться нелегко. В каждом театре нужна только одна травести…
— Ближе к делу, — предложил капитан, — вы конкретно видели, чтобы покойная Кликунец с Чижовой ссорились, ругались, выясняли отношения?
— Нет, но она жаловалась, что Валерия не дает ей прохода…
— Кому жаловалась? Вам? — гаркнул капитан.
— Не-ет… — прошелестела Штукина, не решаясь перед лицом сурового капитана на откровенную ложь.
— Идите, — спокойно сказал капитан, но глаза его выразили Штукиной все, что он думает о ее поведении, — вы свободны.
Штукина вышла, губы ее дрожали от унижения.
«Разумеется, — думала она, уныло бредя длинным полутемным коридором назад к своим собратьям по сцене, — разумеется, эта крашеная стерва, эта содержанка, эта наглая потаскуха с длинными ногами и смазливеньким личиком уже успела состроить капитану глазки. И он, как все мужики, купился на дешевое кокетство. А может, она уже посулила ему себя в награду за то, чтобы он избавил ее от неприятностей? Что, ну что в ней хорошего? Кукла Барби какая-то!»
Тут Лиза Штукина вспомнила, что кукла Барби блондинка, а у Ольги Чижовой карие выразительные глаза и густые, темные от природы волосы. Откровенно говоря, на Барби она совсем не была похожа. Наедине с собой — но только наедине — Лиза даже могла признать, что как актриса Ольга очень даже неплоха… Именно эта здравая мысль вызвала у Лизы наибольшую злость.
«Конечно, будешь казаться замечательной актрисой, если дают такие выигрышные роли! — возмущенно думала Штукина, — Виола в „Двенадцатой ночи“, Элиза в „Пигмалионе“… Попробовала бы она хорошо, с подлинной страстью и глубоким проникновением в образ сыграть Тома Сойера на детском утреннике! Или Кристофера Робина! Или Пеппи, черт бы ее побрал вместе с ее Длинным Чулком!»
Зависть очень опасное чувство, нельзя идти у него на поводу. Штукина внезапно ощутила такую острую и непреодолимую ненависть к Ольге Чижовой, что даже остановилась на месте. Ноги ее не держали, на лбу выступила холодная испарина, и срочно понадобилось в туалет.
Передвигаться после допроса ей разрешили свободно — ведь она рассказала уже капитану Сойке все, что знала, и еще много лишнего.
Штукина мелкими шажками устремилась к туалету. И вот там, на подходе, она увидела вдруг на полу что-то блестящее. Только ее зоркие глаза могли разглядеть в темном углу небольшую вещь. Пол покрывала густая пыль, потому что уборщица тетя Клава, раздувшаяся от гордости и переживавшая новое для нее состояние знаменитости — Человека, Который Первым Нашел Труп, так и не приступила сегодня к своим непосредственным обязанностям. И в этой пыли Лиза увидела хорошо знакомую всем в театре брошку-змейку. Лиза нагнулась и подняла брошку.
Штукина мелкими шажками устремилась к туалету. И вот там, на подходе, она увидела вдруг на полу что-то блестящее. Только ее зоркие глаза могли разглядеть в темном углу небольшую вещь. Пол покрывала густая пыль, потому что уборщица тетя Клава, раздувшаяся от гордости и переживавшая новое для нее состояние знаменитости — Человека, Который Первым Нашел Труп, так и не приступила сегодня к своим непосредственным обязанностям. И в этой пыли Лиза увидела хорошо знакомую всем в театре брошку-змейку. Лиза нагнулась и подняла брошку.
Тело змейки состояло из тщательно подобранных по размеру и форме мелких бриллиантов, а глазами ей служили два изумруда чистой воды. Брошку эту очень любила носить покойная Валерия Борисовна Кликунец, и про это знали все в театре, от Главного до швейцара.
Но как она тут очутилась? Возможно, Валерию убили здесь, и брошка упала на пол в процессе борьбы? Или ее потом выронил убийца, когда убегал? Но куда он бежал? — задала сама себе вопрос Лиза. — В туалет, что ли?
Она огляделась. Поблизости никого не было, никто ее не видел. Штукина решительно сжала зубы, достала из кармана носовой платок и завернула в него брошку, аккуратно вытерев то место, которого она коснулась пальцами. Потом она убрала сверток в карман и целеустремленно зашагала в сторону гримуборных. Там тоже никого не было. Она проскользнула в уборную Ольги и положила брошку поглубже в ящик туалетного столика, не забыв забрать собственный носовой платок.
Абсолютно никаких мыслей не было в ее голове, все действия совершала она на автопилоте и опомнилась только в зрительном зале, увидев на сцене знакомые лица своих коллег.
— Пройдите к остальным! — буркнул ей коренастый Шурик, как свидетель Штукина его больше не интересовала.
Капитану Сойке надоело выслушивать бабские сплетни, и он вызвал на допрос Главного. Но ничего от него не добился: Олег Игоревич был весь в искусстве и заявил, что житейские подробности его мало интересуют. Правда, он дал покойной Валерии объективную характеристику — она действительно очень любила театр, хорошо разбиралась в режиссуре и актерской игре и, он не боится в этом признаться, оказывала театру немалую спонсорскую помощь. Так что он лично и весь театральный коллектив были Валерии Борисовне за это очень благодарны. Она бывала в театре запросто, без приглашения. Могла посетить репетицию, никому не приходило в голову ей это запретить. Но вела она себя вполне корректно, сидела тихонько в зале, работать не мешала и с неквалифицированными советами не лезла.
— Значит, вы не находите странным то, что тело ее нашли в декораторской? — обреченно спросил капитан Сойка.
— Ни в малейшей степени! — заверил его Главный. — Валерия… она могла оказаться абсолютно где угодно, ходила, знаете ли, где ей вздумается и гуляла сама по себе, как та кошка у Киплинга.
— Черт знает что! — произнес капитан Сойка, оставшись один. — В этом театре бардак творится несусветный! Как и везде, — подумав, добавил он.
В дверь шариком вкатился напарник.
— Ну что? — встретил его Сойка дежурным вопросом.
— Да ничего, — с досадой ответил тот, — главный вход театра по дневному времени вообще был закрыт, а бабка, что сидит у служебного, клянется, что никто посторонний не проходил.
— Значит, кто-то свой ее заколол?
— Ага, как же! Бабуля не видела даже, как сама потерпевшая прошла, эта самая мадам Кликунец! А ты говоришь!
— Да я ничего не говорю, я думаю вслух… Ну, много там еще народу допросить осталось?
— Человек шесть, — Шурик зачитал по списку:
— Айвазян, Задунайский, Свиристицкая, Чижова… еще трое осталось, нет четверо.
— Знаешь, ну их всех! Ничего кроме сплетен не расскажут! Давай сюда эту самую, Чижову! Красивая женщина, хоть пообщаться приятно…
Лола вошла в кабинет Главного, где полицейская бригада устроила комнату для допросов. Капитан Сойка сидел за столом и в этой позе не казался таким огромным. Она быстро ответила на его обычные вопросы.
— Что вы можете сообщить следственным органам об убийстве? — скучным голосом спросил капитан.
— Ничего, — честно ответила Лола, — я ничего не знаю, я опоздала на репетицию и пришла в театр, только когда все уже вернулись из декораторской с этой… неприятной новостью.
— Отчего же вы опоздали? — вкрадчиво спросил капитан.
— Пробки, — Лола пожала плечами.
— Репетиция была назначена на час дня, — начал Сойка, — вы утверждаете, что приехали в театр…
— Примерно в половине второго, — сказала Лола.
— Отчего же тогда вахтерша не видела, как вы вошли? — улыбнулся Сойка.
— А ее не было на месте, — улыбнулась ему в ответ Лола, — она вечно торчит у себя в каморке — то чай пьет, то с сестрой по телефону разговаривает. Днем в театре народу много — все ходят туда-сюда, она говорит, что все равно за всеми не уследишь…
«Вообще-то похоже на правду», — подумал капитан, но вслух ничего не сказал, а наоборот, спрятал улыбку и насупился.
— Вы, вероятно, уже знаете, каким образом была убита потерпевшая? — официально спросил он.
— В общих чертах, — Лола снова пожала плечами.
— Ее закололи шпагой.
В это самое время в дверь всунулся Шурик и развернул на столе длинный сверток. В нем оказалось орудие убийства — довольно длинная шпага.
— Всегда думал, что у артистов оружие бутафорское! — признался Сойка, — что кинжал не вынимается из ножен и так далее…
— Этого не может быть, — заметила Лола, — по ходу пьесы иногда приходится фехтовать по-настоящему. Обычно применяют оружие с тупым концом. Такая есть специальная круглая насадка…
— Но здесь ее нет, как видите, она спилена. И оружие стало боевым, во всяком случае, этой шпагой была убита Валерия Кликунец. Вы умеете фехтовать?
— Этому учат в театральном институте, — Лола едва сдержалась, чтобы не пожать плечами.
— Стало быть, все актеры в принципе владеют колющим оружием?
— Не могу сказать про всех, — усмехнулась Лола, — но мне приходится фехтовать в четвертом акте «Двенадцатой ночи», когда играю Цесарио…
— Вы же утверждали, что играете в «Двенадцатой ночи» Виолу? — обрадовался капитан Сойка. — Нестыковочка в показаниях получается!
— О, господи! — закричала Лола, — Просто с ума сойти можно! Простите, — тут же опомнилась она, — день у меня сегодня такой выдался сложный, вот я и нервничаю… Виола в начале пьесы переодевается мужчиной и берет имя Цесарио. Оливия влюбляется в Виолу, а герцог….
— Так-так, — перебил ее капитан, — новое прочтение пьесы, я понимаю, очень современно. Сейчас это модно, все работают под Виктюка. Значит, Оливия влюбляется в Виолу… Не хочу ничего плохого сказать про ваш театр, но мне жалко Шекспира. Раньше как-то было привычнее…
— Вы видели «Двенадцатую ночь»? В каком театре?
Капитан Сойка в далеком детстве смотрел старый черно-белый фильм, на этом его знакомство с бессмертной комедией Шекспира заканчивалось. Но он не собирался признаваться в этом Лоле.
— Перейдем к делу, — сказал он, — вы узнаете эту шпагу? Она ваша?
— Она из театрального реквизита, — поправила Лола, — кто угодно мог ее взять из бутафорской.
— И вы могли бы? Вы брали ее, когда играли?
— Я вам еще раз повторяю, — терпеливо сказала Лола, — в четвертом акте я по пьесе фехтую с герцогом, который приревновал меня к Виоле… тьфу, черт! К Оливии! Я вам говорила — Оливия влюбилась в Цесарио, и герцог страшно рассердился. Ведь он сам имел на нее виды!
— Это я помню… — неуверенно проговорил Сойка, — но вы же говорили, что Оливия по трактовке вашего режиссера влюбилась в Виолу…
— Какое это имеет значение? — первым опомнился крепенький Шурик. — Витя, по-моему, она нам зубы заговаривает и лапшу на уши вешает!
— Вы что — вообще никогда Шекспира не читали? — до глубины души возмутилась Лола.
— Вопросы здесь задаем мы! — хором ответили бравые ребята из полиции.
— Вот и задавайте их по существу, — сердито сказала Лола, — а в доказательство того, что я ничего не путаю и не сочиняю, можете взять у меня из ящика стола в гримуборной томик Шекспира и ознакомиться на досуге.
Александр махнул рукой и вышел, хлопнув дверью.
— Сами все расскажете или будем тянуть время? — вздохнул капитан Сойка.
— Что вы имеете в виду? — искренне изумилась Лола. — О чем это я должна вам рассказать?
— О том, какие отношения связывали вас с покойной Валерией Борисовной Кликунец, — твердо заявил капитан.
— Наплели уже! — вздохнула Лола. — Ох уж эти мне театральные кумушки! Заявляю вам совершенно официально, что никаких отношений у нас с Валерией не было! Слышите — не было!
— Но про нее говорят, что она…
— Она — да! — перебила Лола. — Но я — нет! Неужели в это трудно поверить?