– Да нет, не именно здесь, – вздохнул бригадир. – Служил на Кольском полуострове. Три года на Северном Флоте. В таком вот небольшом закрытом гарнизоне. Мы в сопки часто удирали. Воду пить можно. Проверено. Здесь не город – химии нет. В тех озерах, что наверху.
– Наверху? – удивился Мезенцев.
– Многие сопки имеют плоские вершины, выемки, впадины. Там копится дождевая вода. Местами ключи бьют. Вся эта вода пригодна для питья.
– А хавчик какой найти можно? – заинтересованно спросил Леха-Гестапо.
– С хавчиком труднее, – покачал головой Салидзе. – Ягод мало. Животные к тебе не подойдут, и на них трудно охотиться. Леса нет, все далеко просматривается. Зверюги, как человека увидят, слиняют моментально. Разве что птицу какую… зазевавшуюся.
– В общем, хавчик с обеда надо поберечь, – подытожил Мезенцев. – Хлеб на вес золота. А куда двигать надо? В какую сторону, чтоб на дорогу или к железке выйти?
– На юг, точнее на юго-запад, – чуть подумав, ответил Салидзе. – Там железка до Питера.
– Далеко?
– Ну ты спросил! – фыркнул Жора. – Что я, знаю, в какую точку побережья нас сбросили?! Если очень далеко в сторону, в северо-восточную часть полуострова, то, может, сотни две-три километров пройти надо. Может, и больше…
Косой присвистнул. Зэки переглянулись.
– Нда, трудно! – покачал головой Леха-Гестапо. – Без хавчика и теплой одежды, да по сопкам. То не по лесу, не по дорогам… Слушай, а в другую сторону чего? Может, туда ближе?
– В другую сторону – ничего, – пожал плечами Салидзе. – На север – Баренцево море, до полюса. На восток – Белое, куда ни ткнись. Оно еще холоднее. Выйдешь к нему – а дальше? Проплывешь два десятка километров? Нет? Ну вот. Там не переплывешь, не уедешь. Полуостров же…
– Значит, на юго-запад, – Мезенцев прикрыл глаза. Помолчал, прикидывая. Затем приказал: – Хром, Косой, Шныра! Ищите дыры в стенах, будем наблюдать за охраной. Сколько людей нас «пасет», когда меняются. Потом надо рассмотреть повнимательнее, в какую сторону колючки меньше. Где до скал ближе. Как-никак, укрытие от снайперов.
– Колючки меньше в сторону «женского» лагеря, – пошутил Клоков, все еще пытаясь напомнить коллегам про пленниц.
– Ты туда и побежишь! – отрезал Мезенцев. – Я тебе обеспечу, рыжий!
Дима покраснел и не ответил. Он не мог спорить с зэком, но не понимал, почему молчат Лишнев и Доценко. Или это не они обхаживали Любаню с Зинкой?
– Ребята… – вдруг смущенно пробормотал Сашка Гарин. – Я это… в туалет хочу. Как быть? Наружу выходит нельзя. Что мне делать?
Зэки вновь заржали.
– Вон, Клоков, пить хочет, – издевательски заявил Пинцет. – Не дайте друг другу помереть.
Зэки стали ржать еще громче. Гарин покраснел вслед за Димой. Жалобно посмотрел на Леху-Гестапо.
– В угол отойди, придурок! – рыкнул Мезенцев. – В угол! Там отлей! Все! Лежим, копим силы. Наблюдатели меняются по моей команде.
Андрей Николаевич Куроводов страшно злился. Он уже третий час не мог спокойно поговорить с меданалитиками из группы Смердина. Как только Андрей Николаевич вызывал подполковника, соединялся с абонентом, чтобы выслушать доклад, – у членов правительственной комиссии обязательно находились срочные вопросы.
Вот и сейчас, едва только Куроводов отошел в сторону от группы экспертов, принялся листать на телефоне адресную книгу – тут же его начали искать. Опять требовалось решить проблему с внеплановым рейсом вертолета! На этот раз несколько депутатов, удовлетворивших свое любопытство, покрасовавшихся на берегу Баренцева моря перед телекамерами, вдруг заспешили обратно в Москву.
– Чертов Лиинахамари! – пробурчал Куроводов.
Вздохнув, он дал отбой. Дураку ясно, что депутаты здесь, на месте катастрофы, ничего путного не делают. Только рейтинг себе набивают, потрясая кулаками перед объективами. За два с половиной дня гневные речи политиков о недофинансировании военных гарнизонов наскучили и приелись. Тем более, что диверсионной группой все было отработано на высоком уровне. С виду, в первый момент, пожар на законсервированной подводной лодке и разгерметизация контуров охлаждения выглядели страшно.
Но загрязнение окружающей среды оказалось минимальным. И людей при ликвидации аварии погибло всего ничего – лишь несколько человек. Так что шумиха была искусственно раздута. Пресса, как часто бывает, сделала из мухи слона. В общем-то, это получилось в интересах корпорации «Норднефтегаз». Уже третий день всеобщее внимание было приковано к северо-западной части Кольского полуострова. А в это время в северо-восточной тихо, не привлекая к себе ничьего интереса, разместился маленький лагерь. В который поместили рабочих, эвакуированных с Земли Франца-Иосифа…
И сейчас Куроводов должен был лично выслушать заключение медэкспертов по проблеме отравления неизвестным газом. Андрею Николаевичу пора было срочно принимать решение, как поступать с пленниками дальше. А его отвлекали какой-то мелочовкой. Лишь потому, что несколько депутатиков не могли дождаться планового рейса. Им, видите ли, понадобилось как можно быстрее добраться до аэропорта, чтоб вылететь в Москву, на доклад Государственной Думе по вопросу об аварии в Лиинахамари.
Несколько раз попытавшись связаться с медэкспертами по защищенному каналу и убедившись, что конфиденциально поговорить не дадут, Куроводов потребовал, чтобы результирующий доклад руководитель группы представил ему лично, в письменном виде. Это, конечно, требовало чуть большего времени. Но, во-первых, вертолет «Норднефтегаза» был в распоряжении аналитической группы, а во-вторых, все равно лучше было прочитать это и лично побеседовать со специалистами, чем слушать по телефону, второпях. Из краткой беседы – когда удалось перекинуться с меданалитиками парой слов – удалось понять, что выводы неутешительны.
«Чертов Лиинахамари! – подумал Куроводов. – Чертовы депутаты!»
Он шел вдоль берега по каменистой дороге, в сопровождении помощника одного из парламентариев. При этом старался не слушать мелкого клерка, который, размахивая руками, убеждал Андрея Николаевича: в данный момент самая важная задача авиации «Норднефтегаза» – переправить в аэропорт членов парламента…
«Ага! – со злостью, мысленно ответил референту Куроводов. – Доставить депутатов в аэропорт – это вообще самое важное, что есть в жизни. Водку их величествам тут жрать надоело, перед телекамерой руками махать тоже надоело. Пора и в Москву, до служебной квартиры…».
– Нет, не надоело! – вслух добавил член совета директоров «Норднефтегаза», глядя, как один из парламентариев ожесточенно жестикулирует перед чьим-то объективом.
– Что вы сказали, Андрей Николаевич? – встрепенулся референт. – Что не надоело?
«Пошел ты!» – про себя ответил Куроводов.
– Я сам с собой! – нехотя буркнул он вслух.
Из-за суеты, тянувшейся час за часом почти весь день, он сумеет прочитать доклад медэкспертов, поговорить с руководителем группы лишь к вечеру. Узнав о том, сколь глубоки изменения, произошедшие в иммунной и генетической системах людей с ЗФИ, Куроводов примется звонить президенту ЗАО «Норднефтегаз». Уже к ночи документальное заключение врачей будет переправлено в Москву, Олегу Анатольевичу Крутову, на изучение. Как только президент нефтяной компании поймет, что оставлять в живых этих нелюдей нельзя – слишком велик риск огласки – будет принято решение немедленно уничтожить лагерь вместе со всеми пленниками.
Да только задержка на десяток часов роковым образом скажется на ходе дальнейших событий.
Обед пленникам дали, хоть и скудный. Какое-то жидкое пойло, напоминавшее суп. Довольно большой кусок хлеба – на каждого, и гору сильно перезревших бананов – на всех. У многих пища с трудом лезла в глотку – крики девчонки, которую допрашивал Смердин, не давали спокойно дышать.
Поначалу, как только со стороны барака-»офиса», в котором расположились охранники, донеслись стоны, пленники подумали, что люди в камуфляже взялись за Любу. Или Зинаиду. Однако Шныра, наблюдавший за внутренним периметром, твердо сказал: «наши бабы на месте».
И действительно, пленники бросились к выходу и смогли убедиться, что обе их спутницы находятся на «женской» половине лагеря. Они тоже высунулись наружу, пытаясь разобраться, что происходит в бараке лагерного начальства. Зинка даже шагнула вперед, к колючке. Словно хотела броситься на помощь неизвестной женщине, оказавшейся в руках мучителей.
– Осторожнее, провода под током! – крикнул ей Доценко.
Один из охранников тут же угрожающе передернул затвор. Короткими, резкими командами загнал Перову на место, заодно рыкнул и на Любаню.
А крики, меж тем, не утихали.
– Кого-то еще поймали, – вздохнул Пинцет.
– Господи, помоги ей предстать перед твоими очами как можно быстрее, – пробормотал Фокин и начал тихо читать молитву.
Женщина то начинала выть, то что-то кричала. Казалось, ей задают какие-то вопросы. Понять смысл было невозможно. Потом загоготала охрана.
– Надо что-то делать! – Дима Клоков вскочил с места.
Он больше не мог этого слышать. На его веснушчатых щеках горели красные пятна.
– Надо что-то делать! Мы не можем сидеть и молчать! Ее ведь пытают! Слышите?!
– Приткнись и не мельтеши! – приказал Леха-Гестапо. – Я уже раз сказал: любой, кто попытается сорвать ночной побег, получит перо под ребра!
– Господи! – Клоков обхватил голову руками. – Ребята! Братцы! Ведь мы же люди! Да, у нас произошли какие-то изменения в организме. Мы стали другими. Физиологически. Но мы же не прекратили быть людьми! Нельзя молчать, когда происходит такое… Нельзя оставаться в стороне! Надо что-то делать!
– Что?! – со злостью выкрикнул Доценко. – Что ты мечешься, Димон? Что мы можем сделать?! У меня нож есть, у Лехи нож. Все! А у них – стволы! Автоматы! И колючка под током! Да если б и не было колючки – ты знаешь, что такое «калаш»? Нас уложат на месте, всех! За тридцать секунд.
– Даже быстрее, если «валить» грамотно, с нескольких точек, – мрачно заверил Лишнев. – Перекрестным огнем – и десятка секунд хватит, чтобы отправить в мир иной безоружное стадо.
– Значит, будем сидеть и слушать, как ее истязают, да?! – крикнул Дима.
– Можешь молиться, как Фокин! – Леха-Гестапо рывком поднялся с места. Возле горла Клокова появился нож. – Ну что, рыжий? Выбирай! Хочешь умереть?
Они смотрели друг другу в глаза, и Дима потом не смог бы сказать, сколько это продолжалось. Может, всего лишь секунду. Может, пронеслись годы, а вместе с ними ушла вера в людей. Идеализм и романтика. Лезвие упиралось в сонную артерию и поворачивалось…
Клоков медленно покачал головой. «Нет!» Лезвие сверкнуло перед глазами и исчезло в рукаве.
– Тогда сядь и молись! Молись, чтоб эта баба протянула как можно дольше! Пока занимаются ею – им не до нас!
Клоков бросился в дальний конец барака, уперся лбом в стену. Закрыл глаза. Не выдержав, развернулся, сделал несколько шагов в сторону сидевших на земле.
– Но ведь следом за ней примутся за наших!
Еще оставалась маленькая надежда, что хоть это расшевелит Доценко или Лишнева. Но те опять промолчали, словно бы Клоков и не говорил ничего. Зато ответил Пинцет, дежуривший у щели в стене.
– Вот и хорошо! – он похлопал Дмитрия по плечу. – Пока охранники занимаются бабами, им не до мужиков. Как раз то, что и требуется! Нам до темноты дотянуть надо.
– Святослав! – в отчаянии выкрикнул Клоков. – Ну хоть ты не молчи! Ну, скажи же им! Мы ведь люди…
– На все воля Божья, – негромко ответил Фокин. – Если Бог захочет, он поможет и нам, и этой несчастной.
– Это лицемерие, Святослав! – Клоков, шатаясь, подошел к бывшему священнику, заглянул тому в глаза. – Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?! Какому Богу ты служишь, если молчишь сейчас?! Можно ли хоть во что-то верить, если относиться ко всему так? До этой минуты я считал тебя человеком!
Фокин посмотрел на товарища по несчастью, у Клокова тряслись губы.
– Собака думает так: «Он меня кормит, он обо мне заботится, он дает мне кров. Должно быть, он – Бог!» А кошка думает так: «Он меня кормит, он обо мне заботится, он дает мне кров. Должно быть, я – Бог!».
– Что ты хочешь сказать этим, Святослав?
– На все воля Божья, Дмитрий. Молись и принимай с достоинством свою ношу. Испытания делают человека сильнее.
Крики стихли под вечер. Клоков лежал на полу, уткнувшись горячим лицом в землю. Про ужин охранники забыли, а может, и не поступило приказа еще раз кормить пленников. Потому большую часть сэкономленного провианта люди все равно съели до наступления темноты.
Неизвестная женщина больше не напоминала о себе. Охранники не пытались вытащить с женской части лагеря Любаню или Зинку. Наступило хрупкое равновесие. Словно затишье перед бурей.
А потом у входа в барак появились двое охранников с автоматами. Клокова вызывали в «офис» Смердина.
Зоя Величко, девятнадцатилетняя фотомодель из Москвы, перестала дышать в руках бойцов Смердина во второй половине дня. Девушка, приехавшая в столицу России из небольшого украинского городка и мечтавшая о невероятной, ослепительной карьере, умирала медленно, мучительно.
В самом конце, когда уже не было ни сил, ни надежд на спасение, перед глазами молодой девчонки, висевшей на ремнях, сумасшедшим скоростным экспрессом промелькнули картины прошлого. Небольшой дворик и полная корзина черешни, улыбающаяся мама и перемазанные соком красные пальцы. Велосипед, расцарапанное в кровь колено. Ее слезы и голос отца: «Терпи!». Школьный выпускной бал и невероятно смелое, открытое платье. Белое платье, в котором она выглядела королевой. На нее смотрели все парни. Да! Она и была королевой того бала… Плацкартный вагон поезда до Москвы, полупьяные попутчики. Неприятные, потные ладони на груди, на бедрах. Слезы, истерика, бессонная ночь на боковой полке того же вагона. Мелькающие в ночи фонари и какие-то российские деревеньки, мимо которых состав пролетал с огромной скоростью. Тогда она поклялась себе, что никогда больше не станет игрушкой для опустившихся, пьяных мужиков. Да! Она мечтала изящной, гибкой кошкой пройтись по подиуму. Гордо и независимо. И пусть на нее смотрят все, как это было на выпускном балу… Пусть мечтают о ней, вспоминают ее в грезах. Но ни один не получит самое дорогое, что у нее есть, – душу.
Почему же Зоя стала игрушкой в руках мужчин? Так быстро и просто?.. Действительность оказалась совсем не похожей на ту, что виделась в наивных девичьих мечтаниях. Дорога к подиуму не была усыпана розами. Молодую красивую девчонку никто не ждал в Москве с распростертыми объятиями. Выяснилось, что здесь, на пути к трону королевы, ждут сотни – нет! – тысячи таких же молодых и красивых. Мечтавших о славе и всеобщем поклонении ничуть не меньше, чем Зоя. И многие из конкуренток оказались гораздо беспринципнее украинской девчонки. Они, ни капли не стесняясь, падали в чью-то постель, если это было необходимо, чтобы выступить на престижном конкурсе, получить хорошего спонсора или заключить выгодный контракт.
Очень быстро Зоя поняла, что одной красотой мало чего добьешься. В Москве этим трудно кого-то удивить. Главное же – то, о чем молчат и о чем знают все – готовность стать игрушкой в руках «денежного мешка».
И тогда тебе обеспечены хорошие места, возможно, победы на престижных конкурсах. Внимание агентов и выгодные контракты. Зная, что у тебя есть серьезная «крыша» в лице «друга», от тебя отстанут отморозки всех мастей. Что короткостриженные здоровяки, что лысо-потные «животики», которые так любили пастись на девичьих «смотринах». Кто бы мог подумать, что это целый бизнес?! Что юных конкурсанток выбирают то ли в любовницы, то ли в наложницы, словно товар в магазине.
Зоя, прошедшая все круги ада, вновь увидела улыбающееся, широкое лицо Максима – «спонсора». Длинный «Мерседес» с тонированными стеклами, в котором первый раз ею овладел Макс. Он даже не счел нужным отъехать в сторону, от здания, где проходил конкурс. Это она чего-то боялась, а «бойфренд» точно знал: никто ничего не разглядит через затемненные стекла…
Потом в глаза ударило ослепительное солнце. Зойка услышала радостный смех молодой глупой девчонки, которая стояла на палубе белоснежной яхты, ловила брызги в ладони…
Картины мелькали одна за другой, все быстрее и быстрее. Кипр, Мальта, первое погружение с аквалангом, дикий страх, когда оказалась под водой. Невероятный, ошеломляющий восторг от пестрого, загадочного подводного мира… Древние развалины в Египте. Толпа людей из разных стран, притихшая в ожидании восхода солнца. Пирамиды. Сыпучие барханы. Верблюд, с которого она смогла слезть, лишь отдав тридцать долларов предприимчивому «аборигену». Никогда и никто так легко не «разводил» Зою на бабки… Радостный гогот Толика, ее третьего или четвертого «бойфренда», который наблюдал эту картину со стороны.
Кто же был раньше? Илья или Толик? Теперь не понять, не вспомнить, что происходило сначала, что потом: Мальта с Ильей или Египет с Толиком… Картины потускнели, рассыпались на осколки. Веки Зои едва заметно дрогнули, все осталось в прошлом.
В прошлом – рев мотора Лехиного скутера. Беззаботный танец на берегу Баренцева моря. В прошлом – Пак и Миша, которых убили и утопили вместе с «Лэнд Круизером». В прошлом – Леха. Последний «спонсор», о его судьбе которого она так ничего и не узнала.
Все в прошлом.
«Прости, мама! Я ошиблась, думая, что это настоящая жизнь, – хотела прошептать девушка, но не смогла. Лишь ее веки слабо дрогнули в последний раз. – Прости меня, Господи, за ошибки…».
Сердце Зои Величко перестало биться.
– Подохла, сука! – с сожалением произнес один из подручных Смердина, дернув пленницу за волосы и убедившись, что та не дышит, не подает признаков жизни.