– Да, – уверенно кивнула Мака и смело направилась к столику.
– Добрый вечер! – поздоровалась она, вглядываясь в лаково-черную макушку.
В этот момент на столе зазвонил телефон Варшавского. Мака взглянула на дисплей и по последним цифрам узнала номер матери. Ноги ее подкосились от страха. Но Игорь только пробормотал: «Замучили», – и отключил звук. Поднял на девушку печальные глаза, улыбнулся одними губами. Ни на лбу, ни вокруг глаз мужчины Мака не увидела заметных морщин, а в блестящих в свете хрустальных люстр волосах не обнаружилось ни единого седого волоса. Кажется, она погорячилась, когда назвала его «пожилым».
– Александра? – Он поднялся ей навстречу и оказался одного с ней роста: дернул черт влезть на эти башни-каблуки!
– Да, – она заторможенно кивнула.
– Рад вас видеть, – улыбка сошла с его губ, – прошу!
Мака опустилась в удобное кресло напротив него, он тоже сел. Теперь уже Игорь казался выше, и ей приходилось смотреть снизу вверх. Бросив на нее пронзительный взгляд, он протянул меню.
– Я пью «Просекко», – сообщил между прочим, – присоединитесь?
Не поняв, о чем речь, Мака торопливо кивнула, пряча глаза в увесистом томе. Игорь махнул рукой. Для девушки тут же принесли второй бокал. Официант извлек из ведерка бутылку темного стекла и, заботливо протерев ее льняной салфеткой, наполнил Сашин бокал.
– По телефону вы показались мне старше, – задумчиво произнес он.
– Мне двадцать лет, – выпалила Мака, опережая события.
Он улыбнулся:
– Не больше семнадцати.
Мака обиделась и, как ни старалась скрыть свои чувства, надула губы.
– Обычно девушки обижаются, когда им дают больше.
– Мне все равно, – буркнула она.
Они замолчали. Мака изучала меню, то и дело вспоминая о выражении собственного лица и пытаясь согнать с него возмущение, которое возникло при виде цен. А Игорь внимательно разглядывал девушку, словно пытаясь разгадать, кто она и что привело ее к нему.
– Удивительно, – пробормотал он себе под нос.
– Что? – встрепенулась Мака.
– Нет, это я сам с собой, – он наконец сумел отвести взгляд, – закажите пасту. Не пожалеете.
Мака с облегчением отложила меню и благодарно кивнула.
Пока Игорь делал заказ официанту, настала ее очередь внимательно разглядывать Варшавского. Он не был красавцем – слишком квадратная и тяжелая челюсть, неприлично толстые для мужчины губы, большой подбородок. И все-таки она не могла не признать, что Игорь по-своему привлекателен.
– Вы учитесь? – поинтересовался он, как только официант ушел.
– Учусь, – согласилась Мака и тут же встрепенулась, – а в свободное время работаю в фитнес-центре.
– Давно?
Мака вздохнула с облегчением – он не стал расспрашивать об учебе, избавив ее от сочинительства на ходу: не успела придумать ни вуз, ни факультет, а Игорь бы запросто разгадал ее спонтанное вранье.
– Уже год.
– Нравится?
– Ничего особенного, – в этом вопросе Мака чувствовала себя свободно: Инна пару раз брала ее с собой в спортзал, – выдать ключ, забрать карту. Потом наоборот.
– Ясно.
Официант прервал их беседу, явившись с тарелками и задержавшись возле столика, чтобы наполнить бокалы. Мака сама не заметила, как выпила первую порцию своего «Просекко», по вкусу напоминавшего шампанское.
– А когда вы нарисовали эту картину? – осмелела она, кивнув на необычное полотно над их головами.
– Давно.
– С натуры? – ляпнула Мака и покраснела.
– По мотивам, – глаза Игоря засмеялись, хотя губы остались неподвижными.
– А-а-а, – протянула она, чтобы заполнить паузу.
– Это Инна, – он поднял глаза на картину, – ваша знакомая, которая бросила на произвол судьбы свой телефон.
– Похожа, – подтвердила Мака и, не зная, как точнее выразиться, добавила: – Только не снаружи, а изнутри.
– А вы, я смотрю, разбираетесь в искусстве, – Игорь рассмеялся. Мака видела, что теперь уже его глаза и губы заодно.
– Не то чтобы очень…
– Не страшно, – он по-отечески ласково улыбался. – Ешьте. Остынет.
Мака не заметила, как их разговор превратился в непринужденную болтовню. Когда подали десерт, они уже перешли на «ты», а Варшавский без умолку рассказывал о своих недавних выставках. В Будапеште. И в Вене. Мака видела эти города лишь на фотографиях и теперь, под выразительный звук его голоса, мечтала о путешествиях. Грусть Игоря, в которой девушка застала его поначалу, словно рукой сняло – глаза сияли, руки плавали над столом, вычерчивая старинные дома и соборы.
Вот теперь она увидела, насколько этот мужчина красив! Следила, не отрывая взгляда, с безудержным восторгом за каждым его движением. И хотя не понимала и половины из того, что он говорил; не узнавала и десятой доли имен, которые он называл, чувствовала себя принятой во взрослый мир. Мака еще никогда в жизни не встречала человека, который бы так легко говорил об ощущениях и чувствах, так часто менялся в лице и не скрывал ни одной, даже самой мимолетной, эмоции. Она словно поймала в нем собственное отражение.
– А в Москве, – возбужденно перебила она, – когда будет выставка?
– Здесь постоянно работает моя галерея. Придешь?
– Да!
– Держи визитку.
Они еще долго болтали – Игорь говорил, а Мака слушала и то сжимала ладони, то широко распахивала глаза, то роняла голову на руки, не в силах удержаться от смеха. Ей было с ним легко и интересно – как ни разу не было ни с одним взрослым.
– Экстраверт, – изумился Игорь, глядя на реакцию Маки, – чистой воды!
– А кто это? – хихикнула девочка.
– Тип личности, – он не поленился объяснить, хотя и посмотрел с недоверием, – термин придумал Карл Юнг. Знаешь такого?
Мака притихла, сообразив, что зря задала этот вопрос – наверняка все студенты знают, кто такой экстраверт.
– Слышала, но забыла, – смутилась она.
– И все-таки сколько тебе лет? – Игорь внимательно разглядывал ее.
– Двадцать!
– Ладно, мне все равно, – он отмахнулся, – ты обещала сказать, куда подевалась Инна.
– Да, – глаза Маки заметались.
– Что произошло? – забеспокоился он.
– Ничего, – поторопилась Мака исправиться и начала импровизировать: – Просто у нее уже… то есть она… в общем, не одна… раньше этот перец… короче, это мой бывший парень!
Лицо Игоря вытянулось. Его глаза наполнились грозовым небом, и, посмотрев на него, Мака перепугалась.
– С какой стати я должен тебе верить?
– А какой смысл мне врать?!
– Не знаю, – он пытался поймать ее бегающий взгляд, – может, я тебе нравлюсь. И ты решила избавиться от соперницы.
– Не дождешься! – бросила она.
– Правильно, – он усмехнулся, – я не встречаюсь с малолетними девочками.
Он не произнес больше ни слова, подозвал официанта, попросил принести счет и вызвать такси. Десять минут они провели в жутком молчании – казалось, мир вокруг погрузился во тьму. Мака и представить себе не могла, что забавный Игорь может вдруг превратиться в чудовище, от одного взгляда на которое бросало в холодный пот.
– Видимо, я плохо знаю женщин, – он торопливо поднялся, – пойдем!
Мака вскочила и засеменила вслед за ним. В гардеробе Игорь принял у девушки-статуэтки полушубок и застыл с ним в руках с таким выражением лица, словно прикоснулся к воскресшему мертвецу. Медленно и с опаской поднес голубой мех к лицу, глубоко вдохнул и отшатнулся.
– Бред, – прошептал он, торопливо подставляя Маке раскрытую шубку.
Она готова была провалиться сквозь землю от страха и от стыда.
Игорь проводил ее до такси, открыл заднюю дверцу. Мака замешкалась, а он вдруг схватил девушку за плечи и посмотрел ей прямо в зрачки: требовательно, словно пытаясь прочесть, что у нее внутри.
– Чертов запах, – прорычал он и выпустил Маку.
Стремительно, не оборачиваясь больше на нее, обошел автомобиль и передал в открытое окно водителю крупную купюру. «Сдачи не надо».
Машина тронулась с места. Мака, обессилев от пережитых эмоций, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Она понимала, что совершила глупость, но не знала, как ее можно исправить. И дело было даже не в том, что она с ним встретилась, и не во вранье. А в том, что Игорь, которого она собиралась убрать с собственной дороги, понравился ей.
Глава 5
Странная вышла ночь – Инна не сомкнула глаз ни на минуту. Память, которую за последние годы ей удалось надрессировать, вдруг взбунтовалась и унесла ее в собственный Забытый Мир. Воспоминания нахлынули мощной волной, унесли, смыли с лица земли.
Лежа в постели, она слышала задумчивое цоканье каблуков на лестничной клетке, звук ключа, повернувшегося в двери, отчаянные старания Сашки тихо раздеться, чтобы незамеченной проскользнуть к себе в комнату, и не могла пошевелиться…
Ей было девятнадцать, когда она обманула отца и мать, сочинив поездку в Крым всей группой. А потом почти сутки тряслась в плацкартном вагоне поезда Москва-Симферополь, забившись на верхнюю полку. Спускаться было страшно – внизу веселилась разнузданная компания, с раннего утра налегавшая на дешевый портвейн. Инна решила не испытывать судьбу: так и терпела, пока все не заснули. Только потом спустилась бесшумно и прошмыгнула в туалет.
Глава 5
Странная вышла ночь – Инна не сомкнула глаз ни на минуту. Память, которую за последние годы ей удалось надрессировать, вдруг взбунтовалась и унесла ее в собственный Забытый Мир. Воспоминания нахлынули мощной волной, унесли, смыли с лица земли.
Лежа в постели, она слышала задумчивое цоканье каблуков на лестничной клетке, звук ключа, повернувшегося в двери, отчаянные старания Сашки тихо раздеться, чтобы незамеченной проскользнуть к себе в комнату, и не могла пошевелиться…
Ей было девятнадцать, когда она обманула отца и мать, сочинив поездку в Крым всей группой. А потом почти сутки тряслась в плацкартном вагоне поезда Москва-Симферополь, забившись на верхнюю полку. Спускаться было страшно – внизу веселилась разнузданная компания, с раннего утра налегавшая на дешевый портвейн. Инна решила не испытывать судьбу: так и терпела, пока все не заснули. Только потом спустилась бесшумно и прошмыгнула в туалет.
И все равно, зная, что скоро увидит Конунга, она готова была ехать так еще трое суток, еще полжизни – лишь бы оставшуюся ее часть провести с ним. Ради того, чтобы быть рядом с этим человеком, она уже совершила немало подвигов. Остался только один.
Павел стоял на перроне, понуро глядя в асфальт. Высокий, широкоплечий, с длинными, забранными в русый хвост волосами, он напоминал средневекового предводителя: столько в нем было стати и необузданной силы. Прозвище Конунг, которое дала ему Инна при первой же встрече, так и прилипло к нему. По-другому Павла уже не называли ни в литинститутской компании, ни в его собственной, консерваторской.
Сердце Инны стучало в горле, но она взяла себя в руки и, замерев на мгновение в кошачьей позе, спрыгнула на перрон.
– Иннушка, точно?! – он бросился к ней.
Лицо – через грязное стекло вагона она и не заметила – землистого цвета, мешки под глазами. Последние три дня, после ее звонка, он, видимо, совсем не спал.
– Да, Конунг, – девушка печально опустила глаза.
Он молча кивнул, потом стащил с ее плеча тяжелый рюкзак.
– Прости меня, – пробормотал в который раз, – я не хотел.
– Оба хороши, – стараясь скрыть радость, пробормотала она.
– Как же мог… тебя подвести… Машу!
Он стиснул кулаки, а Инна едва не заскрипела зубами – снова она! Даже сейчас, в такой момент! Хотя чему удивляться. Эти двое не расставались с первого курса, всюду появлялись вместе карикатурной парочкой. Он – огромный, красивый, она – болезненная черная мышь с блестящими, словно от слез, глазами. Никто не мог понять, что может быть общего у двух настолько разных людей. Но только до тех пор, пока лилипутка Маша не садилась за фортепиано, а великан Павел не начинал петь. Они исполняли одну за другой скандинавские, английские, шотландские средневековые баллады. И тогда ни у кого не оставалось сомнений: это навек.
Именно в такие минуты, чувствуя их неразрывную связь и глотая слезы, Инна мечтала о смерти. Без Конунга ей был не нужен ни этот, ни любой другой мир.
– Как доехала, Иннушка? – наконец спохватился он.
– Хорошо, – пробормотала она.
– Устала? – участливо заглянул ей в лицо.
– Нет, все в порядке.
– Тогда давай сразу в Симеиз.
– Как хочешь.
– Ты своим не сказала? – с беспокойством спросил он.
Инна отрицательно мотнула головой.
– Сразу убьют.
– Наверняка, – озабоченно протянул он, – хорошо, мне повезло с мамой.
Они сели в троллейбус до Ялты и всю дорогу – целых два часа – Инна смотрела в окно, любуясь пейзажем. Когда закончился город и взору попеременно представали то горы, то море, она прикрыла глаза и стала смотреть сквозь веки. Сияющие склоны и лазурные волны наполнились жизнью – к берегу приставали драккары, на склонах гор теснились жилища из брусьев, накрытые торфом. Сновали люди. А Инна знала, еще секунда – и море вспенится, забурлит…
Она вздрогнула, открыла глаза. Павел взял ее за руку, чтобы успокоить, и волна блаженства прокатилась по ее телу.
– Не бойся, – прошептал он, – как-нибудь все решим.
В Ялте они пересели – с троллейбуса на маршрутку, идущую в Симеиз. Приняв в проржавевшее чрево полтора десятка пассажиров, страдалица заскрипела и тронулась с места, оставляя за собой длинный хвост непоместившихся пассажиров. На крутых поворотах машина стонала и пригибалась к дороге так, что Инна при других обстоятельствах давно бы уже визжала от ужаса. Но пока Конунг был рядом, страх для нее не существовал – его поглощало другое, всемогущее чувство.
В небольшой поселок на самом берегу моря Инна влюбилась с первого взгляда. Он слился с образом Павла, стал с ним единым целым: море, скалы, кипарисы; крошечные и огромные, за покосившимися плетнями, дома, утопавшие в буйных садах. Симеиз был зеркалом Конунга. А сама она превратилась в виноградные лозы и зеленые прутья ежевики, которые льнули к заборам домов, уползая вверх по склону, к самому лесу.
Раньше она не бывала в Крыму, и первый его образ врезался в сердце так глубоко и сразу, что даже слезы навернулись на глаза. Вокруг было тихо, глухо звучали по каменистой тропинке только их собственные шаги, пахло разогретыми на солнце листьями, травами. А оттого что Конунг теперь уже безраздельно и безвозвратно принадлежал ей, она готова была разрыдаться от счастья.
Они шли по узеньким улицам, забираясь все выше и выше, а Инна не справлялась с горячим любопытством путешественника – ее подмывало заглянуть за каждую изгородь. Хотела почувствовать себя обитателем нового мира, который полюбила так сразу и без оглядки. Счастливая, она вдыхала ароматный горячий воздух.
Закрыв глаза и запрокинув голову к небу, Инна увидела четкий силуэт на фоне солнца – острые кошачьи уши и выгнутую спину. Гигантская серая кошка то ли затаилась перед прыжком, то ли прилегла отдохнуть на траве.
– Что это? – Инна открыла глаза. Солнце сияло так сильно, что смотреть на него было больно. Она опустила лицо.
– Гора Кошка, – не глядя, ответил Павел и показал рукой куда-то в сторону, – мы пришли.
Инна посмотрела на скромный дом в самом конце улицы. Он стоял поодаль от всех остальных и выглядел старше своих соседей.
– Да? – только сейчас, преодолев тысячи километров и поставив собственную жизнь и жизнь Павла с ног на уши, она вдруг заволновалась: – А мама дома?
– Дома.
Плечи его опустились, грудная клетка как будто сжалась, делая фигуру меньше и тоньше. Он добрел до своего дома и, отворив плетеную калитку, пропустил Инну вперед – на заросшую сорной травой тропинку.
– Подожди, – Инна забеспокоилась и повернулась к нему, – дома все в порядке?
– Более или менее, – он отвел взгляд.
– Я же не вовремя, – засуетилась она, спохватившись: до этого ее, безумно влюбленную, волновала только собственная судьба, – прости, не знала…
– Послушай, – Павел перебил, – мама заболела не сейчас и не вчера.
– Ты ничего не говорил.
– А зачем? – он посмотрел на Инну с тоской. – Главное, не надо жалости и сочувственных взглядов.
– Я постараюсь.
– Уже постаралась, – он горько усмехнулся, вглядываясь в лицо Инны. – Маму зовут Елена Андреевна. Ходит она с трудом, а в остальном все у нас хорошо. Улыбнись!
– Ладно, – Инна смотрела на Конунга круглыми глазами.
– Не так, веселей, – покачал он головой и пригладил взбунтовавшиеся волосы на Инниной макушке, – мы же несем благую весть.
Она смолчала. Чувство стыда, не ко времени пробудившееся в ней, мешало заговорить. Они вошли в дом.
Елена Андреевна, принарядившаяся и смущенная, встречала сына с девушкой у самых дверей, перекрыв коляской узенький коридор. Улыбчивая и с мягкими чертами лица, она выглядела лет на пятьдесят, если не обращать внимания на абсолютно седую голову.
– Здравствуйте! – поздоровалась Инна.
– Добро пожаловать, – женщина засуетилась в своем радушии, попыталась освободить проход и безнадежно застряла между стеной и полкой для обуви.
– Мама, – укоризненно произнес Павел и, взявшись за поручни коляски, осторожно освободил пленницу.
Он попытался увезти ее в комнату, но она воспротивилась, как ребенок.
– Приглашай, приглашай, – яростно шептала она, – что ты со мной!
Скоро волнения улеглись, и гостья прошла в гостиную. Обычная деревенская комната. Посередине огромная печь. Праздничный стол – пенные кружева бежевой скатерти, фарфоровые тарелки с золотым ободком.
Инну усадили, потом вспомнили, что с дороги нужно помыть руки, и проводили к умывальнику. Возвращаясь, она услышала обеспокоенный шепот Елены Андреевны и остановилась.
– Сыночек, а что с Машенькой? Опять ухудшение?
Она не поняла ответа Павла, но в интонациях его прозвучало отчаяние.
– Все наладится, – утешала его мама, – я Иннушке Машенькину комнату приготовила. Ты не против?
Он что-то неразборчиво буркнул в ответ.
Елена Андреевна старалась поддержать непринужденную атмосферу – расспрашивала Инну об учебе, преподавателях, здоровье родителей, – но обед становился все более тягостным. Они должны были сообщить ей то, ради чего Инна приехала в Симеиз, а Павел никак не решался заговорить.