Сергей Доренко 2008
От автора
Прежде всего хотел бы обратить внимание читающей публики на то, что в предложенном тексте абсолютно все герои с их мыслями и поступками, все события, эпоха и географические местности – существуют только и исключительно в сознании автора. И представляют собой вымысел, сон, фантазию. Они – игра воображения. Как и Вы, уважаемый читатель.
Таким образом, никто не вправе претендовать на какую бы то ни было степень сходства с моими персонажами. В том числе и они сами.
Предвидя попытки вероятно существующих вне и помимо моей фантазии жителей иных сознаний опротестовать порожденные мной артефакты, твердо и категорически заявляю: любая попытка примазаться к моим событиям, выдать себя за одного из моих персонажей будет рассмотрена мною как незаконное вторжение на территорию суверенного вымысла.
Памяти Владимира Путина. Того, о котором я вспоминаю с сожалением. С пониманием. С горечью. С гордостью. С иронией. А как еще вспоминать о своей наивности?
Январь
7 января, понедельник
– Wahrend man den, Tisch deckt, lassen wir die RussischeGebackstuckchen, die Piroschki, anschmecken, die Ihnen letztesmal so gefallen haben.
– Oh, die Russische Piroschki sind vortrefflich![1] – с готовностью обрадовался приглашению Путина Шредер. Немец посмотрел на пирожки ласково, будто на выводок котят. Не меняя выражения лица, посмотрел также и на Путина. Потом перевел взгляд на фрау Шредер и госпожу Путину. Фрау Шредер восторг разделила. Госпожа Путина взгляд отвела. Она казалась застенчивой.
А смущаться-то было нечего, пирожки пекла не она, а Эльвира Николаевна. Кто такая эта Эльвира Николаевна, нам и дела нет. Тетка какая-то. Ну, наловчилась печь сдобные пирожки с капустой и крошеными яйцами. Делает много каждый раз. Владимир Владимирович почти не ест, а остывшие отдают в помещение охраны.
Вот бы, забыв про лицемерие, госпожа Путина сказала бы Шредеру этому: «Напрасно вы, друг мой, посматриваете на меня, нахваливая пирожки, это не моя работа, а раз уж они привели вас в такой сверхъестественный восторг, давайте приведем с кухни Эльвиру Николаевну. Вы лично поблагодарите мастерицу».
А Шредер бы, сняв на время маску лицемерного восторга, сказал бы прямо: «Люд, не будь дурой, далась мне эта ваша баба с кухни, вместе с ее пирожками. Я и есть-то не хочу».
Не отказавшийся от лицемерия однажды, вынужден лицемерить и дальше. Шредер присел к длинному темному журнальному столу и придвинул тарелочку. Он надломил блестящий пухленький треугольник пирожка и отправил кусочек в рот.
– Не бойтесь, они не отравлены, – пошутил Путин. Путину нравилось так шутить. Гости знали, что ему нравится. Он знал, что гости знают. И знал, каким будет ответ.
– Я уверен, что они не отравлены, – с серьезным видом сказал немец.
– Это шутка, – пояснил Путин.
Он так шутил не впервые при этих людях. Но всем снова понравилось. И вам бы понравилось. Вам ведь и не такое нравится.
Людмила и Дорис прошли в соседний зал, а мужчины остались с треклятыми пирожками. Дело у них было вот какое: они справляли русское Рождество. Которое 7 января. И которое в следующем столетии придется уже на 8 января. И так и покатится непрерывно, пока не окажется посреди лета где-нибудь веков через двести. Вот смеху будет.
Праздновать начали так: говорили о международной политике и перемывали косточки Бушу. С мягкой иронией. Как два штабных полковника на пикнике в выходные то и дело заговаривают о своем шефе, генерал-лейтенанте. Выяснил бы случайный слушатель этого диалога, что оба подчиненных не лебезят перед начальством, а смело и принципиально указывают тому на недостатки. Что начальник слушает дурных, недальновидных советчиков, а не их. Поэтому то и дело попадает впросак, а им приходится расхлебывать, и выруливать, и выручать. И так далее.
Шредер на правах друга семьи наезжал в Москву теперь даже чаще прежнего. Он был послом западного мира при дворе Путина. Особым послом, по особым поручениям послом, на самом высоком уровне послом. В Москве он говорил от имени германского и американского руководства, а потом ехал в Берлин и Вашингтон и там дела устраивал – политические размены в путинских интересах. И там и тут выведывал, был полезным. Путин его не стеснялся, говорил свободно, дружески, но не все говорил. Тоже ведь хотел вызнать побольше. Между слов и помимо слов оба очень интересовались, понесет ли Буш свет демократии прежде в Иран, а уж потом в Саудовскую Аравию, или прежде все-таки в Саудовскую Аравию, а уж только потом в Иран. И Шредер и Путин категорически возражали против насильственного экспорта демократии, но, перед лицом неизбежного, интриговали через контакты в Вашингтоне друг против друга. Шредер – за демократию в Иране, Путин – за народовластие в Саудовской Аравии.
Был еще интерес: Шредер хотел выслушать, а Путин хотел сделать доклад о внутреннем положении в России. Нефть стоила уже 96 долларов за баррель, и немец хотел удостовериться в надежности поставок из России. А русский хотел убедить немца в этой надежности. Тут совпало. Тут было легче. Тут думалось в унисон.
– Положение в стране стабильное, – доложил амфитрион. – Представленные в парламенте политические силы – «Единство», ЛДПР и вновь созданные социал-демократы – вполне конструктивны. Недовольны только маргиналы, но они под контролем.
– Как себя чувствует Чубайс? – поинтересовался Шрёдер. – Мы получаем тревожную информацию о том, что у него серьезные кардиологические проблемы.
– Внутренний распорядок российских тюрем таков, что заключенный может в любой день обратиться с ходатайством о направлении на прием к врачу, – парировал Путин. Он сморщил лоб, когда говорил это. Он всегда так морщил лоб, когда начинал говорить параграфами.
Параграф второй:
– Как сообщает генеральный прокурор Бирюков, Анатолий Борисович о направлении к врачу не ходатайствовал.
– Наша общественность напрямую связывает арест Анатолия с кампанией по выборам в думу и с президентской кампанией. Его после выборов выпустят?
– Да его завтра выпустят, если данные о нарушениях финансовой дисциплины в его корпорации окажутся ошибкой, никакие предвыборные дела тут не при чем.
Лоб снова наморщивается, взгляд уходит к незримому параграфу номер три. Параграф материализуется, вербализуется и артикулируется:
– Попытки связать факт задержания Анатолия Борисовича Чубайса с внутриполитическими событиями в контексте предвыборной кампании по выборам в думу и на пост Президента России делают наши политические враги и враги России. Мы вправе рассчитывать, что наши друзья не дадут себя увлечь этим пропагандистам.
Шредер давил, но не пережимал. Вопросы еще оставались.
Путин сам, мирно уже, глядя в глаза собеседника, рассказал о президентских выборах. Преемником на посту президента станет нынешний мэр Москвы Дмитрий Козак – толковый парень, неоспоримый приверженец демократии, надежный в смысле выполнения договоренностей. Да, раньше планировали Грызлова, Миронова. Ну и что? Нет, ничего не произошло. Просто решили двигать Козака.
– Правда ли, – поинтересовался Шредер, – что через четыре года Козак снова уступит президентский пост Путину? Есть ли такая договоренность?
– Нет, – твердо отклонил тему Путин и собрал лоб в складки, – мы не пойдем на нарушение конституции.
– Но тут нет формального нарушения, – удивился гость.
Разговор, тем не менее, скомкался. Путин выглядел обиженным. Обижался он обычно двумя способами: сжимая губы плотно или вытягивая их вперед по-утиному. С годами – все чаще сжимал плотно и все реже – уточкой. А вот сегодня снова надулся по-детски и вытянул губы. Шредер чувствовал, что его собеседник хочет высказать, выложить накипевшее. Помогать, спрашивать не хотел. Ждал терпеливо во время затянувшейся паузы.
– Герхард, и скажи нашим американским друзьям, что они суки последние, опять пошла атака на меня по всему фронту, за декабрь все до единой значимой газеты отписались по мне. Сенаторы – Рождество ведь у них там было, я правильно припоминаю? Им насрать, они и в Рождество отметились – каждая сука дала интервью или хоть пару слов сказали обо мне – аккуратненько так отбомбились по русскому союзнику, это как понимать?
– А что пишут газеты?
– Что я говно, что же еще.
– Но они сошлются всегда, что пресса у них независима.
– Но мы-то с тобой знаем, что это херня полная. А я докажу, как дважды два, что это хорошо проплаченный заказ. Это Невзлин и Березовский платят. У них там заряжены лучшие лоббисты, денег немеренно. Если у них пресса свободна, то ведь она ежедневно свободна? А почему мы наблюдаем кампанию травли в этой самой свободной прессе? Почему в ноябре их хренова свобода сподвигла их на семь обсирательских статей, а в декабре уже на восемнадцать? Откуда рост такой? Может, они в два с половиной раза свободней себя почувствовали?
– Владимир, но в ноябре значимых событий в России было меньше, а в декабре больше. Они не пишут, когда тем мало – с их точки зрения, ты исключаешь такой вариант?
– Герхард, у тебя всегда все просто объясняется. Ты пытаешься меня успокоить. Успокой меня по-другому. Ты не спорь, а просто передай нашим в Вашингтоне, что я на сто процентов уверен в кампании травли, что знаю, кто за этим стоит. Что считаю это паскудством. Я не заслужил, Герхард. Я хоть в чем-нибудь не выполнил обязательств? Я хоть в чем-то слово нарушил? Я хоть раз налево ходил? Они меня травят, чтобы продать мне эту позицию. Чтобы прекратить потом эту мерзость в ответ на очередные уступки с моей стороны. Я это считаю несправедливым и требую, передай, пожалуйста, чтобы они захлопнули пасть своим щелкоперам в рамках наших старых договоренностей. Новых уступок не будет. И про свободу прессы, я очень прошу, мне – не надо. Пожалейте, мне же не пятнадцать лет…
Шредер спорить не стал. И успокаивать больше не стал. Просто пообещал передать в разговоре с глазу на глаз весь диалог. Чтобы сменить тему, он еще успел справиться, ведется ли разведка новых месторождений нефти? Путин ответил: «Ведется». Обиженным таким лицом ответил. Лицо тут же поменял на озабоченное, и немедленно вслед за этим – на приветливое. Приветливое лицо обратил к Патеку Филиппу на правой руке. Приветливости хватило также и на Шредера. Тут же сделано было движение озорное, типа «айда, брат Герхард». В последнем жесте участвовали не только мышцы лица, но и часть скелета, а именно: лукаво мотнувшийся череп и шейные позвонки, приведенные в действие соответствующей мускулатурой. Все вышеизложенное – секунды за две, максимум. Это у него мимические способности такие были. Мы так не умеем.
И пошли к женщинам, и стали делать оба теперь уже искренне заинтересованные лица. Говорили об удочеренной Шредерами русской девочке Марии, как ей там, в Германии, хорошо ли.
И то дело, Путины ведь курировали девочкину судьбу на чужбине. А ну как не понравилось бы сиротке быть дочкою Шредеров? Пришлось бы забрать ее да и бросить снова в застенки приюта. Она бы там, обогретая заботой Родной Страны, выросла бы и стала этой, как ее? Да хоть бы космонавткой стала. Или выучилась бы танцевать и исполняла бы танец живота в ресторанах Хургады. Ну, много еще чего могла бы делать.
Но девочке на чужбине все подходило. Не делайте вид, что понимаете почему. Вы не понимаете, потому что не росли в приюте. Вот Рома Абрамович понимает. Он приютский. Кстати, почему Путины не пристроили Шредерам заодно и Абрамовича? Рома решил бы вопрос с легализацией на Западе, Шредеры решили бы вопрос с финансами, да и девочке Марии никак не помешал бы старший брат – братан – брательник Рома Шредер. А она выросла бы и сказала брату своему, Роме Шредеру: «Не в деньгах, брат, сила, а в правде…» И пристрелила бы его к чертовой матери. Потому что в ней проснулась бы наследственная ненависть к буржуйчикам. Она ведь праправнучка героев Великой Революции. Хорошо я придумал? Но этого не будет. Тут вам не бразильский сериал.
Мы с вами Рому Абрамовича знаем, а археологи будущего не знают. Один из экземпляров этой книги будет выполнен на толстой, закатанной в пластик бумаге. Специально для археологов будущего. Ведь им понадобятся самые исчерпывающие данные о происшедшем в 2008 году. Они будут изучать нашу погибшую цивилизацию. И для них я поясню: Роман Абрамович – эталонный, модельный собирательный образ российской власти начала XXI века. Он мыслит в категориях «цель-метод-ресурс». Намечается цель – деньги, как правило. Разрабатывается способ их получения, с применением официальной власти, как правило. Определяется ресурс – деньги, необходимые для добычи денег. Диалектика, как видите, в том, что деньги предстают тут и целью и ресурсом одновременно. Так Советский Союз недавно строил больше всех в мире шагающих экскаваторов, чтобы добыть руду на постройку новых шагающих экскаваторов. А новые шагающие экскаваторы что делали? Они шагали за рудой для новых экскаваторов. И так далее. Такая схема однажды показалась передовым людям того времени бессмысленной. И схему привели в соответствие с требованиями прогресса. А именно: Рома и ему подобные представители гласной и негласной российской власти изыскивают деньги на добычу денег, чтобы добывать деньги. Все остальное – руда, экскаваторы, растения, животные и человеки с их механизмами и приспособлениями – предстают в этой схеме остаточным признаком несовершенства системы. Дойдя же до совершенства, система должна бы была избавиться от балласта. В том числе и от Абрамовича. Потому что в фармакологически чистой системе Абрамович тоже представляется лишним. Как вам перспективка? По мне, так шагающие экскаваторы с их уверенной походочкой были милее. Они были простодушнее. Честные железные идиоты-динозавры уступили ареал млекопитающим. И млекопитающие до поры до времени правят. Среди них и млекопитающий Рома. Дарвин предупреждал, а мы не верили.
Немцы похожи на русских. Два глаза, два уха и много еще других совпадений. Но душевно посидеть не могут. Поничегонеделать. Запасенные темы исчерпали и заторопились. Людмила еще сидела бы и сидела, вечеряла бы, ждала бы пришедшей в голову мысли, чтобы начать новую тему. Но она одна тут была русская. В меньшинстве. Шредеры заторопились, им еще с послом надо встречаться.
Они на крыльце гостей проводили. Стояли одни посреди охраны. Он бы уже вернулся в дом, а она глядела на уезжающую по аллее машину гостей с тихой улыбкой. Женщина сказала, что он не надел пальто. Мужчина не услышал. У него было лицо, как у киборга без батареек. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. А когда она сказала, что не простудиться бы ему, батарейки в нем снова ожили. Глаза стали злыми, и она заторопилась внутрь.
Вот если бы он сказал: «Зачем же мы стоим тут на морозе, если ты беспокоишься, что я замерзну?»
А она бы ласково ответила: «И правда, не сердись, может, оденешься и погуляем?»
Но он ничего не сказал. Он не дал ей шанса прицепиться, прилепиться, пристать к нему. Опытный человек, что и говорить.
Путин пропустил жену в дом, а сам задержался, спросил адьютанта Виктора, все ли готово. Тот ответил, что уже час как все на месте.
Только теперь Путин вошел, Людмила уже ушла в комнаты куда-то. «Ликерами наливаться», – подумал Путин не без злорадства. Рад был, что довел, и рад был, что больше доводить не надо, – у него времени не было ее добивать, надо было идти на урок китайского языка.
А она не стала ни плакать, ни напиваться в этот раз. Зря он надеялся. Она проявила твердость духа. Молодчина. Автор ей сочувствует, если вы успели обратить внимание.
* * *
Увлечение китайским языком было относительно недавним. Учителей завезли два года назад и построили им что-то вроде пагоды поближе к реке. В Ново-Огареве, на холме, почти над Москвой-рекой, но так, что с реки не видать. Китайских учителей было четверо. Из пагоды своей они выходили редко, там сами себе готовили, травки лечебные по лесу собирали, сажали даже огородик какой-то. Попытки китайцев наведываться в свое посольство в первые же месяцы путинская охрана пресекла. Телефоны им мобильные выдали, разговоры слушали, возили двоих из учителей иногда на Черкизовский рынок, где среди заплеванных рядов, продираясь через толпы грязных покупателей, находили китайцы свои магазинчики без вывесок с особым чаем, травами, ягодами дерезы сушеными, древесными грибами, специальной водкой и настоянными в уксусе скорпионами.
Обнаружилось за истекшие четыре семестра, что Путин китайского не выучил, а китайцы русский понимать научились. И что-то такое там говорили даже. Но дело было теперь не в языке, строго говоря. Дело было в раскрытии глубин древней китайской космологии. Путин давно чувствовал себя даосом. Еще в двухтысячном году один знакомый рассказал ему о даосизме. И о том, что он, Путин, стихийный даос. А именно, что он позволял сущностям реализоваться, следуя за событиями, а не формируя их. Что он практиковал недеяние, извлекая пользу из естественного хода вещей, как бы вынужденно. «Так море стоит ниже всех и не предпринимает никаких действий, однако все реки и ручьи отдают ему свою воду», – сказал знакомый. И еще что-то там наговорил комплементарное, трудно припомнить. И зацепило. Понравилось Путину, что гэбушное его искусство встраиваться, мимикрировать и выкручиваться было истолковано так возвышенно этим самым дураком знакомым. Захотелось Путину узнать поподробнее, каков он таков есть даос на самом деле. Так что изучение языка было поводом, а потом и поводом быть перестало. Но на языке охраны визиты президента в пагоду назывались «уроками китайского». Собственно, если уж копаться в прошлом по-настоящему, то следует вспомнить, из соображений справедливости, что желание сопричаститься китайской культуре появилось у Путина еще в юности, когда объяснили тренеры, что и дзюдо и вся связанная с ним философия «мягкого пульса» – отголоски, японские ветки огромного китайского дерева.