Кое–кто потупился.
— Я понятия не имею, с чего все здесь так боятся этой Ветровоск! Во всяком случае лично я ее не боюсь! Ты хочешь сказать, она наложила на нас какое–то заклятие?
— Ага, и судя по всему, еще какое крепкое! — кивнула нянюшка. — Слушай, Летиция, нужно честно признать: сегодня победительницы нет. Уж больно убого мы выступали. Все это понимают. Так давайте тихо–мирно разойдемся по домам и забудем о том, что случилось.
— Я этого не допущу! За этот кубок я заплатила целых десять долларов и намерена вручить его…
Жухлая листва на деревьях затрепетала.
Ведьмы сбились в тесную кучку.
Заскрипели и затрещали ветки.
— Это всего лишь ветер, — сказала нянюшка Ягг. — Всего–навсего…
И тут появилась матушка. Буквально из ниоткуда. Словно все это время ее просто не замечали. У матушки был дар оставаться незаметной.
— Я просто подумала, вернусь посмотрю, кто сегодня выиграл, — робко объяснила она. — Ну, поздравить там, и все такое…
Летиция, вне себя от ярости, двинулась на матушку.
— Это ты все подстроила, да? Это ты влезла в наши головы и испортила праздник? — взвизгнула она.
— Я? Да как же я сумела бы, госпожа Мак–Рица? — смиренно возразила матушка. — Сама посмотри, столько амулетов вокруг.
— Врешь!
Нянюшка Ягг услышала, как ведьмы со свистом втянули воздух сквозь зубы, и громче всех — она сама. Ведьма всегда отвечает за свои слова.
— Вовсе нет, госпожа Мак–Рица.
— То есть ты отрицаешь , что явилась сюда, чтобы испортить мой праздник?
Ведьмы, стоявшие с края, тихонько попятились.
— Да, я признаю, мое варенье не каждому придется по вкусу, но я никогда… — все тем же тихим голосом начала матушка.
— Ты воздействовала на нас!
— …я только хотела помочь, спроси кого хочешь…
— Воздействовала! Признавайся! — Голос у Летиции был пронзительный, как у чайки.
— …и, конечно, я ничего не…
От пощечины голова матушки мотнулась в сторону.
На миг все замерли, затаив дыхание.
Матушка медленно подняла руку и потерла щеку.
— И ты добилась своего, да ?
Нянюшке показалось, что сами горы вздрогнули от этого вопля.
Кубок выпал из рук председательницы и покатился по скошенной траве.
Тогда участницы немой сцены ожили. Две ведьмы, выступив вперед, положили руки на плечи Летиции и аккуратно оттащили ее в сторону. Впрочем, Летиция не сопротивлялась.
Остальные ждали ответного хода матушки Ветровоск. Наконец та подняла голову.
— Надеюсь, госпожа Мак–Рица скоро оправится, — сказала матушка. — Мне показалось, она немного… переволновалась.
Ответом ей было гробовое молчание. Нянюшка подобрала забытый кубок и пощелкала по нему ногтем.
— Гм–м, — заметила она. — Пари держу, серебро у него только сверху. Неужто бедняжка отдала за него десять долларов? Грабеж среди бела дня! — Нянюшка перебросила кубок мамаше Бивис, и та ловко поймала его на лету. — Отдашь ей завтра, ладно?
Мамаша кивнула, стараясь не встречаться взглядом с матушкой.
— И все–таки нельзя, чтобы это испортило нам праздник, — бодро сказала матушка. — Давайте–ка закончим день как положено. По обычаю. Печеной картошкой, грибами и сказками у костра. И миром. А кто старое помянет, тому глаз вон.
Нянюшка почувствовала, как над полем разворачивается веер внезапного облегчения. Едва рассеялись чары (которых, кстати, и не было), ведьмы словно вновь вернулись к жизни. Спины распрямились, плечи расправились, и даже возникла небольшая толчея — всем хотелось поскорее добраться до своих котомок, притороченных к помелу.
— Старый Гопкрафт отвалил мне целый мешок картошек, — похвалилась нянюшка, когда вокруг уже кипела оживленная беседа. — Пойду притащу. Мешок, конечно, а не старого Гопкрафта. Эсме, разведи костер, ладно?
Внезапная перемена в атмосфере заставила ее поднять голову. Глаза матушки полыхнули в сгущающейся тьме.
Нянюшка, наученная долгим опытом, ничком брякнулась на землю.
Рука матушки Ветровоск мелькнула в воздухе, словно комета. С пальцев с треском сорвалась искра.
Костер взорвался. Сине–белое пламя пронзило сухие ветви и взвилось в небо. Резкие тени превратили лес в гравюру. Ударной волной посрывало шляпы и перевернуло легкие столики. В сумерках заплясали фигуры знаменитых героев прошлого и призрачные замки, былые армии вновь сошлись в смертной битве и затанцевали по огненному кругу. Пламя оставило на сетчатке глаз пурпурный след, который впечатывался в самый мозг…
А потом оно сгинуло без следа. И костер стал обычным костром.
— Простить — это еще не значит забыть , — усмехнулась матушка Ветровоск.
X
На рассвете матушка Ветровоск и нянюшка Ягг по щиколотку в тумане возвращались домой. Ночь в целом удалась.
— Нехорошо ты с ними обошлась, — нарушила тишину нянюшка Ягг.
— Да я ничего такого не сделала.
— Ну вот чего не сделала, то и нехорошо. Все равно как выдернуть из–под человека стул, когда он уже садится…
— Кто не смотрит, куда садится, тому и сидеть незачем.
В листве выбил короткую дробь один из тех очень недолгих ливней, какие возникают, когда десяток капель–индивидуалисток откалывается от коллектива.
— Ну ладно, — не стала спорить нянюшка. — Но обошлась ты с ними крутенько.
— Верно, — согласилась матушка.
— А поразмыслить, так и подленько.
— Пускай.
Нянюшку пробрала дрожь. Мысли, промелькнувшие у нее в голове в те несколько первых мгновений, когда Пьюси завопил…
— Я тут ни при чем, — пожала плечами матушка. — Я никому ничего не внушала. Вы сами внушили себе то, что внушили.
— Прости, Эсме.
— Да ладно.
— Вот только… Летиция не хотела тебя с грязью мешать, Эсме. Она, конечно, злыдня, и не семи пядей во лбу, и любит покомандовать, но…
— Ты меня с девчонок помнишь, так? — перебила матушка. — Мы ведь с тобой не один пуд соли съели? Прошли огонь, воду и медные трубы?
— Само собой, но…
— Но ты никогда не опускалась до всяких там «я говорю тебе это как подружка», верно?
Нянюшка помотала головой. Довод был веский. Никто даже отдаленно симпатизирующий человеку никогда не сболтнет такое.
— А кстати, какой пример мы должны подать юному поколению? Мы что, должны врать? Это хороший пример?
— Без понятия, — отозвалась нянюшка. — Я, если честно, подалась в ведьмы, чтобы научиться привораживать парней.
— Думаешь, я не знаю?
— А твой какой был интерес, Эсме?
Матушка остановилась и поглядела сперва на морозное небо, а потом вниз, на землю.
— Не знаю, — наконец призналась она. — Наверное, такой же.
То–то и оно, подумала нянюшка. И у остальных то же самое.
Возле матушкиного домика они спугнули оленя.
У задней двери красовалась аккуратно сложенная поленница, а на парадных ступеньках лежали два мешка. В одном была большая головка сыра.
— Похоже, тут побывали Беднокур с Гопкрафтом, — заметила нянюшка.
— Хм, — матушка поглядела на испещренный старательными каракулями листок, прикрепленный ко второму мешку.
«Дарагая гаспажжа Ветровоск, я былбы отчень приснатилен еслиб вы пасволили мне насвать этот навейший прызовой сорт иминим Эсмэ Ветровоск. Добраво здравия вым жылаюсчий, искрини ваш Перси Хопкрафт».
— Так–так–так… Интересно, и кто это его надоумил?
— И не представляю, — развела руками нянюшка.
— Я так и думала.
Матушка с подозрением принюхалась, развязала мешок и вытащила оттуда Эсме Ветровоск.
Округлую, слегка приплюснутую с одного конца и заостренную с другого…
Луковица!
Нянюшка судорожно сглотнула.
— Я же велела ему не…
— Что–что?
— Так… ничего…
Матушка Ветровоск вертела луковицу в пальцах, а мир в лице нянюшки Ягг безропотно ждал, пока вершилась его судьба. Но вот матушка как будто пришла к решению, которое ее вполне устраивало.
— Вообще нужный овощ — лук, — промолвила она наконец. — Ядреный. Просто так не подступишься.
— И для организма оченно полезный, — подхватила нянюшка.
— Хорошо хранится. Придает вкус.
— Пикантный и распаляющий, — брякнула нянюшка, от громадного облегчения теряя нить рассуждений и запутываясь в эпитетах. — А с сыром как вкусно, обольешь его…
— Не стоит заходить так далеко, — остудила ее пыл матушка, бережно убирая луковицу в мешок. Тон был почти дружелюбный. — Не зайдешь попить чайку, Гита?
— Э… да поздно уже, вернее, рано, я пойду, пожалуй…
— Ну тогда до сегодня.
Матушка стала затворять черный ход, но вдруг вновь приоткрыла дверь. Нянюшка увидела в щелку внимательный синий глаз.
— А все–таки я была права, — заметила матушка. Это не был вопрос.
Нянюшка кивнула.
— Ага.
— А все–таки я была права, — заметила матушка. Это не был вопрос.
Нянюшка кивнула.
— Ага.
— Вот и я рада, что все вышло так… симпатишно.
Мост троллей
Ветер несся с гор, наполняя воздух мелкими кристалликами льда. Было слишком холодно, чтобы шел еще и снег. В такую погоду волки спускались в деревни, а деревья в самом сердце леса разрывало от мороза.
В такую погоду здравомыслящие люди сидели дома, у огня, рассказывая истории о героях.
Конь был старым. Наездник тоже. Конь был похож на подставку для гренок, замотанную в пакет; человек, похоже, не падал только потому, что на это у него не было сил. Несмотря на пронизывающий холодный ветер, из одежды на нем были только маленький кожаный мешочек в районе пояса и грязная повязка вокруг колена.
Он вынул размокший огрызок сигареты изо рта и погасил его о ладонь.
— Ну, — сказал он. — Вперед.
— Тебе, конечно, хорошо, — произнес конь. — Но, что, если тебе опять станет дурно? И спина у тебя опять пошаливает. Каково будет мне, если меня съедят из–за твоей не вовремя разошедшейся спины?
— Этого не будет, — покачал головой человек. Он сполз с лошади на холодные камни и подул на пальцы. Затем из узла на боку коня достал меч, лезвие которого напоминало старую пилу, и несколько раз нерешительно ткнул им воздух.
— Есть еще порох, — пропыхтел человек, поморщился и прислонился к дереву. — Готов поклясться, этот чертов меч тяжелеет с каждым днем.
— Давай–ка, положи его на место, — сказал конь. — И, вообще, прекращай. Не стоит заниматься этим в твои–то годы.
Человек закатил глаза.
— Будь прокляты эти аукционы. Вот, что получаешь, купив что–то, принадлежавшее колдуну, — обратился он к холодному ветру. — Я смотрел тебе в зубы, я осматривал твои копыта, но мне и в голову не могло прийти слушать тебя.
— А кто, ты думал, перебивал твои ставки? — спросил конь.
Коэн–варвар по–прежнему стоял, прислонившись к дереву. Он совсем не был уверен, что сможет вновь выпрямиться.
— У тебя, должно быть, припрятана куча сокровищ, — мечтательно продолжил конь. — Мы могли бы поехать к Краю. Как думаешь? Хорошо и тепло. Заполучить хорошее теплое местечко где–нибудь у пляжа, что скажешь?
— Нету сокровищ, — буркнул Коэн. — Потратил. Пропил. Раздал. Потерял.
— Мог бы сохранить немного себе на старость.
— Никогда не думал, что доживу до старости.
— Когда–нибудь ты помрешь, — обличающе произнес конь. — Возможно, сегодня.
— Я знаю. Зачем, ты думаешь, я приехал сюда?
Конь оглянулся и посмотрел на ущелье. Дорога через него была покрыта выбоинами и трещинами. Молодые деревца жались меж камней. По сторонам тропы сгрудился лес. Через несколько лет никто бы не нашел существовавшую здесь дорогу. Судя по ее виду, ее и сейчас никто не искал.
— Ты приехал сюда умирать?
— Нет. Но это то, к чему я всегда был готов с тех пор, как я был молод.
— Да ну?
Коэн снова попытался осторожно выпрямиться. Напряженные сухожилия болезненно напомнили о себе его ногам.
— Мой отец, — пискнул Коэн. Варвар вновь смог пошевелиться. — Мой отец, — сказал он. — …говорил мне… — и с трудом перевел дух.
— Сынок, — помог ему конь.
— Что?
— Сынок, — повторил он. — Отцы зовут детей «сынок», когда готовятся поделиться с ними мудростью. Известный факт.
— Эй, это мои воспоминания.
— Извини.
— Так вот, он сказал… Сынок… хм, да… Сынок, когда ты сможешь уложить тролля в поединке, ты сможешь все.
Конь, моргнув, взлянул на Коэна. Затем повернулся и снова посмотрел вниз, вдоль стиснутой деревьями дороги, во мрак ущелья. Там, внизу, виднелся каменный мост.
Ужасное предчувствие овладело им.
Его копыта нервно переступили по разрушенной дороге.
— К Краю, — пробормотал он. — Хорошо и тепло… Нет… Что хорошего в убийстве тролля? Что ты получишь, когда убьешь его?
— Мертвого тролля. Вот в чем суть. Ну, впрочем, я не обязан его убивать. Просто одержу победу. Один на один, «мано э… тролль». А если бы я не попытался, мой отец перевернулся бы в гробу.
— Ты говорил, он изгнал тебя из племени, когда тебе было одиннадцать.
— Лучшее, что он когда–либо делал. Так я встал на ноги, иногда пользуясь чужими. Не мог бы ты подойти поближе?
Конь осторожно приблизился. Коэн ухватился за седло и с усилием встал прямо.
— И ты собираешься сегодня драться с троллем… — сказал конь.
Коэн порылся в переметной суме и выудил кисет для табака. Ветер хлестнул его лохмотья, пока варвар сворачивал еще одну тощую сигарету в ладонях.
— Ага, — ответил он.
— И ты проделал весь этот путь ради этого.
— Пришлось, — вздохнул Коэн. — Когда ты в последний раз видел мост с троллем, живущим под ним? Их были сотни, когда я был молод. Теперь в городах их живет больше, чем в горах. Большинство из них жирные, как масло. И за что мы вели все эти войны? А теперь… перейти этот мост…
То был одинокий мост через мелкую, белую и опасную реку в низкой долине. В таком месте, где…
Что–то серое и бесформенное перескочило через перила и неуклюже шлепнулось перед конем. Оно взмахнуло дубиной.
— Так–так, — прорычало оно.
— О… — начал конь.
Тролль моргнул. Даже холодное и затянутое тучами зимнее небо сильно снизило сверхпроводимость силиконового мозга тролля, и ему потребовалось приличное время, чтобы понять, что седло перед ним пустое.
Он снова моргнул, почувствовав острие ножа у затылка.
— Привет, — произнес голос над его ухом.
Тролль сглотнул, предельно осторожно.
— Слушай, — торопливо сказал он. — Это всего лишь традиция, ну? Такой мост, люди ждут появления тролля… Эй, — добавил он, когда еще одна мысль проползла в его голове. — Почему я тебя не услышал?
— Потому что я мастер подкрадываться, — ответил старик.
— Точно, — подтвердил конь. — Он подкрался к большему количеству людей, чем ты пугал.
Тролль рискнул взглянуть в сторону.
— Черт побери, — прошептал он. — Вы что, вроде как Коэн–варвар, да?
— А ты как думаешь? — спросил Коэн–варвар.
— Ну, — сказал конь. — Если бы он не обернул колени этими тряпками, ты мог бы догадаться и по его скрипу.
Троллю потребовалось какое–то время, чтобы это осознать.
— Ого! — выдохнул он. — На моем мосту!
— Чего? — спросил Коэн.
Тролль выскользнул из его захвата и яростно замахал руками, когда Коэн шагнул к нему. — Эй, все нормально! Вы поймали меня! Поймали! Я не спорю! Я просто хочу позвать свою семью, ладно? Иначе мне никто не поверит. Коэн–варвар! На моем мосту!
Его каменная грудь была переполнена радостью.
— Мой шурин, черт его дери, всегда хвалился своим огромным деревянным мостом, о нем же постоянно говорит моя жена. Ха! Хотел бы я увидеть выражение его лица… о нет! О чем я только думаю?
— Хороший вопрос, — сказал Коэн.
Тролль бросил дубину и схватил руку Коэна.
— Я Кварц, — сказал он. — Вы не представляете, какая это для меня честь!
Он перегнулся через перила.
— Берилл! Поднимайся сюда! Приведи детей!
Он повернулся к Коэну, и его лицо светилось счастьем и гордостью.
— Берилл всегда говорит, мы должны переехать, найти место получше, но я говорю ей — этот мост принадлежал нескольким поколениям нашей семьи, под Мостом Смерти всегда был тролль, это традиция.
Огромная троллиха с двумя малышами, шаркая, поднялась вдоль берега. За ней тянулся хвост из маленьких троллей, которые выстроились позади отца, глуповато разглядывая Коэна.
— Это Берилл, — сказал тролль. Его жена уставилась на Коэна. — А это… — он подтолкнул вперед маленькую копию себя, сжимающую маленькую копию его дубинки. — …мой парень Яшма. Твердая порода среди осыпающегося песчаника. Унаследует мой мост, когда меня не станет, верно, Яшма? Смотри, парень, это Коэн–варвар. Ну, что скажешь, а? На нашем мосту! У нас есть не только богатые толстые торговцы, как у твоего дяди Пирита, — продолжал он говорить с сыном, усмехаясь в сторону жены. — У нас есть нормальные герои, как в старые дни.
Жена тролля осмотрела Коэна с головы до пят.
— Богат? — спросила она.
— Богатство тут ни при чем, — сказал тролль.
— Ты собираешься убить нашего папу? — подозрительно спросил Яшма.
— Ну, разумеется, — сердито ответил Кварц. — Это его работа. А потом меня прославят истории и песни. Это все–таки Коэн–варвар, не какая–нибудь шушера из деревни с вилами наперевес. Этот знаменитый герой прошел долгий путь, чтобы увидеть нас, так что, давай, прояви хоть немного уважения. — Простите, сэр, — повернулся он к Коэну. — Сегодняшняя молодежь. Ну, Вы понимате.
Конь начал тихо похрюкивать.
— Ну, вот что… — начал Коэн.
— Я помню, как мой папа рассказывал о вас, когда я был всего лишь булыжником, — сказал Кварц. — Он шагает по миру, как клосс, говорил он.