Он треснул старуху по спине.
— Вставай, старая кляча, пускай на тебя полюбуются! Товар что надо.
Старуха поднялась. Качнулась омерзительная масса жира в сеточке набухших вен.
— Повернись! Покажи народу свои ляжки. Загляденье!
Жакмор старался не смотреть. От старухи чудовищно воняло; он почувствовал, что его сейчас вытошнит насмерть.
— Пятьдесят, — раздался чей-то фальцет.
— Забирай, она — твоя! — прокричал барышник. Старуха даже не успела оправить холщовую юбку, как он дал ей увесистую оплеуху. Огромный темноволосый битюг, стоящий рядом с Жакмором, добродушно рассмеялся. Жакмор положил ему руку на плечо.
— Что же вы смеетесь? Неужели вам не стыдно?
Тот сразу же перестал смеяться.
— Неужели мне что?
— Вам не стыдно? — мягко повторил Жакмор. — Это же старики.
Сокрушительной силы удар пришелся в губу, Жакмор даже не успел увернуться. Губа лопнула, он ощутил соленый привкус крови. Психиатр покачнулся и упал. На него никто не смотрел. Аукцион продолжался.
Он поднялся и отряхнул брюки от пыли. За его спиной возвышалась стена мрачных враждебных спин.
— А у этого, — донесся лающий голос старьевщика, — деревянная культяпка! Нравится? Сто десять франков для начала! Сто десять!
Жакмор пошел прочь. Удаляясь, площадь выходила на улицу, обещающую большую лавочную активность. Жакмор направился в ту сторону. Он чувствовал себя в полной растерянности, ему было не по себе. Через несколько минут он вошел в столярную лавку. Дверь захлопнулась за его спиной. Ему оставалось только ждать.
XII
В комнате для посетителей, скорее походившей на уборную, хозяина не было. Обстановка располагала: пол из зашарканных, изрядно почерневших еловых досок, стол черного дерева, два стула с вылезающей соломой, старый календарь на стене и сажа на месте печи в самом углу. Дощатые перегородки. В глубине — приоткрытая дверь в мастерскую, откуда доносились мастерские звуки: два прерывистых постукивания, которые накладывались одно на другое, но не сливались.
Жакмор подошел к двери.
— Есть кто живой? — тихо спросил он.
Постукивания продолжались, он прошел в мастерскую, которая оказалась длинным и довольно просторным сараем, загроможденным досками, брусьями, наспех сколоченными перекладинами. Свет проникал в помещение откуда-то сверху; Жакмор разглядел три или четыре верстака, маленькую ленточную пилу, дрель, фрезерный станок на расколотом чугунном основании. На стенах угадывались различные инструменты. Справа, у двери, через которую только что вошел Жакмор, — огромная куча щепок и опилок. Стоял густой запах столярного клея, исходивший предположительно от липкого ведра, что разогревалось на маленькой угольной печке в самом конце сарая перед другой дверью, в сад. На прогнувшейся балке висели раздолбанные приспособления для столярных работ, винтовые зажимы, старые полотна для пил, присоседившаяся ни с того ни с сего зеленая мышь, всякий хлам, разное барахло.
Тут же слева на двух крепких подпорках во всю длину растянулось огромное дубовое бревно. Сидя на нем верхом, крохотный подмастерье в лохмотьях тюкал топором, пытаясь вытесать из бревна прямоугольную балку. Худые ручонки едва удерживали тяжелую рукоятку. Чуть дальше возвышалась странная конструкция из белого дуба, внутри которой работал хозяин мастерской; он обивал кожей кромки этой кабинки-ложи, снабженной толстыми ставнями на петлях, поскрипывающих при каждом ударе молотка.
Мужчина колотил, ребенок долбил. На Жакмора никто не обращал внимания; он растерянно постоял в Дверях и наконец решился прервать их занятия.
— Здравствуйте! — громко произнес он.
Хозяин оторвался от своих гвоздей и поднял голову. Показалось уродливое лицо с большим ртом, отвислыми губами и утюгообразным носом; высунулись крепкие жилистые руки, мохнатые толстым рыжим волосом.
— Чего тебе? — спросил он.
— Мне нужны кроватки, — сказал Жакмор. — Для детей, которые родились в доме на скале. Надо сделать две кроватки. Одну двухместную, а другую побольше — одноместную.
— Одну сделаю, — буркнул столяр. — Трехместную, два места по ходу движения.
— А еще одну, побольше… — вставил Жакмор.
— Еще одну побольше… Там видно будет, — решил столяр. — Ручной работы или на станке?
Жакмор посмотрел на щуплого подмастерья, который колошматил словно в забытьи; жалкий механизм, намертво прикованный к рабочему месту.
— Вручную будет дешевле, — пояснил столяр. — Станки — дорогое удовольствие, а этих недоносков — навалом, что десяток, что дюжина.
— Суровое здесь воспитание, — заметил Жакмор.
— Так вручную или на станке? — переспросил столяр.
— На станке, — решился Жакмор.
— Ну, конечно, — проворчал столяр. — А все из вредности, специально, чтобы мои станки износились…
— До завтра, — сказал Жакмор.
Затем, желая польстить хозяину, он сделал вид, что интересуется его работой.
— А это что у вас? — спросил он.
— Амвон, — ответил мужчина. — Для церкви.
Он казался гордым и смущенным одновременно. С каждым словом из хляби рта моросил слюнявый дождик.
— Амвон? — удивился Жакмор.
Он подошел поближе, чтобы получше рассмотреть конструкцию. Это был действительно амвон. Кафедра с крышкой. Престранная модель. Ничего подобного Жакмор раньше не видел.
— Я никогда не был в деревне, — сказал он. — И знаете, в городе их делают несколько иначе. Вот почему мне захотелось взглянуть.
— В городе, — сказал столяр, злобно посмотрев на Жакмора, — и в Бога-то уже не верят.
В этот момент маленький подмастерье выронил топор и рухнул, уткнувшись лицом в дубовое бревно. Внезапная тишина ужаснула Жакмора, он подошел к ребенку. Тем временем мастер отошел в сторону, вновь появился, держа в руках ржавую консервную банку, до краев наполненную водой, и плеснул содержимым в мальчика. Видя, что ребенок не поднимается, он запустил в него банкой. Подмастерье тяжело вздохнул, возмущенный Жакмор подался было вперед, чтобы ему помочь, но маленький грязный кулачок уже вновь поднимался и опускался в прежнем вялом однообразном ритме.
— Как вы жестоки, — сказал мастеру Жакмор. — Это же ребенок! Как вам не стыдно?!
Удар в челюсть чуть не опрокинул его навзничь, два шага назад сохранили зыбкое равновесие. Психиатр осторожно ощупал подбородок — хорошо еще, что борода смягчила удар. Как ни в чем не бывало столяр вновь принялся за работу. В очередной раз опустив молоток, он сделал паузу и небрежно бросил: «Зайди в воскресенье. Красивый получится амвон» — и с гордостью погладил поверхность. Лакированный дуб, казалось, вздрогнул от прикосновения.
— Твои кровати будут готовы в воскресенье, — добавил он. — Сам их заберешь. В пять часов.
— Хорошо, — ответил Жакмор.
Удары возобновились. Сгущался запах столярного клея. Жакмор посмотрел в последний раз на подмастерье, пожал плечами и вышел.
На улице было тихо. Психиатр пустился в обратный путь. Оставляя позади себя деревенские окна, он чувствовал дрожь занавесок. Откуда-то выбежала, напевая, маленькая девочка. Она несла огромный эмалированный кувшин, чуть ли не больше ее самой. Заходя в дом, девочка уже не пела.
XIII
30 августаАнгель и Жакмор сидели в просторном прохладном холле. Туда-сюда сновала служанка, возилась с напитками. Наконец поставила поднос с кувшином и стаканами перед Ангелем. Окна и дверь в сад были открыты. Время от времени в холл вдувало какое-нибудь насекомое, и его крылышки жужжали под высоким потолком.
Все умиротворялось.
— Кровати должны быть готовы сегодня в пять часов, — произнес Жакмор.
— Значит, они уже готовы, — сказал Ангель. — Наверняка имелось в виду пять часов утра.
— Вы так думаете? — спросил Жакмор. — В таком случае они, конечно, уже готовы.
Они замолчали. Молча выпили; на какое-то время воцарилась тишина, которую робко нарушил Жакмор:
— Я бы не стал с вами говорить о том, что вам и так хорошо известно и вряд ли вызывает хотя бы малейший интерес, но вчерашнее зрелище в деревне меня просто поразило. Люди здесь какие-то странные.
— Вы находите? — спросил Ангель.
Спросил он вежливо, но, судя по интонации, без особенного интереса.
Жакмор запнулся.
— Да, — сказал он. — Я нахожу их странными. Но я полагаю, что их образ мыслей станет мне понятным, когда мы познакомимся поближе. А потом, где-нибудь в другом месте я бы удивлялся ничуть не меньше. Ведь мне, новоявленному, все в диковинку.
— Вне всякого сомнения, — рассеянно согласился Ангель.
Перед окном пролетела какая-то птица. Жакмор проследил за ней взглядом.
— А вы, — сказал он, внезапно меняя тему разговора, — конечно же, не желаете пропсихоанализироваться?
— Нет, — ответил Ангель. — Конечно же, нет. Да я и не интересен. Я — заинтересован. А это не одно и то же.
— Нет, — ответил Ангель. — Конечно же, нет. Да я и не интересен. Я — заинтересован. А это не одно и то же.
— Чем? — поинтересовался Жакмор, предпринимая чудовищные усилия для поддержания разговора.
— Всем и ничем, — сказал Ангель. — Жизнью. Мне нравится жить.
— Вам везет, — прошептал Жакмор.
Он залпом выпил то, что оставалось в стакане.
— Хорошая штука, — заметил он. — Я могу налить еще?
— Будьте как дома, — сказал Ангель. — Не стесняйтесь.
Снова воцарилось молчание.
— Пойду проведаю вашу жену, — сказал Жакмор, поднимаясь. — Ей одной, наверное, скучно.
— Да-да, — сказал Ангель. — Разумеется. Потом зайдите за мной, я возьму машину, и мы вместе поедем за кроватками.
— Я быстро, — сказал Жакмор.
Он вышел из комнаты и направился к лестнице. Тихонько постучал в дверь Клементины, дождался разрешения войти и не преминул им воспользоваться. Клементина с младенцами лежала на кровати. Два — справа, третий — слева.
— Это я, — подал голос психиатр. — Пришел справиться, не нужно ли вам чего…
— Ничего, — отрезала она. — Скоро будут готовы кровати?
— Должны быть уже готовы, — ответил Жакмор.
— Какие они из себя? — спросила она.
— М-м… — промямлил Жакмор. — Мне думается, что он их сделал, скажем, сообразно своим представлениям. Два места по ходу движения, а третье — против.
— Одно место побольше? — встрепенулась Клементина.
— Я ему сказал, — осторожно уточнил Жакмор.
— Вы хорошо устроились? — спросила Клементина после небольшой паузы.
— Очень хорошо, — заверил ее Жакмор.
— Вам ничего не нужно?
— Ничего.
Один из засранцев поморщился и заворочался. У него в животе что-то шумно и гулко бултыхнуло, обезьянья рожица разгладилась. Клементина улыбнулась и похлопала ребенка по животу.
— Ну, ну, у моего мальчика колики.
Заскулил второй. Клементина подняла глаза на настенные часы, потом перевела их на Жакмора.
— Мне пора кормить, — объявила она.
— Я вас оставляю, — прошептал Жакмор и бесшумно вышел.
Клементина схватила младенца и принялась его разглядывать. Это был Ноэль. Его губы кривились и стягивались в уголках рта, оттуда просачивался дрожащий скрип. Она быстро положила его на кровать и достала грудь. Приложила к ней ребенка. Он начал сосать и чуть не поперхнулся. Тогда она резко отняла его от груди. Тоненькая струйка молока описала дугу и попала в упругую округлость. Разозленный Ноэль громко закричал. Она поднесла его к груди, и он, продолжая поскуливать, жадно засосал. Она вновь отстранила его от себя.
Он яростно завопил. Клементине стало даже интересно. Она проделала это снова. И так еще четыре раза. Взбешенный Ноэль захрипел и внезапно начал задыхаться. Его лицо приняло лиловый, почти фиолетовый оттенок. Уродливо перекошенный рот растянулся в немом крике, по почерневшим от злости щекам потекли слезы. Перепуганная насмерть Клементина затормошила ребенка.
— Ноэль, Ноэль, ну что ты…
Она заметалась по комнате. Еще немного, и она позвала бы на помощь, но в этот момент Ноэль перевел дыхание и снова завопил. Дрожащими руками она быстро сунула ему грудь. Он моментально успокоился и засосал, причмокивая губами.
Она провела ладонью по покрывшемуся испариной лбу. Она больше никогда не будет этого делать.
Насытившись, Ноэль оторвался от груди. Сглотнул, отрыгнул и почти сразу же погрузился в сон, прерываемый время от времени тяжелыми вздохами.
Взяв на руки последнего, она почувствовала на себе его взгляд. Ей стало не по себе от тревожной глубины широко раскрытых глаз этого чуждого божка с завивающимися волосками на макушке. Он улыбался странной понимающей улыбкой.
Пришел его черед. Иногда он прекращал сосать и пристально рассматривал Клементину, не отпуская, но и не заглатывая кончик соска.
Когда он закончил, она положила его слева от себя и повернулась спиной. Потянулась и медленно погрузилась в зыбкую дремоту. Хлипкие посапывания укачивали. От пеленок исходил кислый запах пота. Сон получился кошмарный.
XIV
Ангель вывел машину из гаража и остановился в ожидании Жакмора. Тот задержался, любуясь чудесной картиной: фиолетовое море, дымка с проблесками неба, цветы и деревья в саду, белый ладный дом посреди этой пестрой оргии.
Жакмор сорвал маленький желтый цветок и сел в машину. Автомобиль был старым, не очень удобным, но зато надежным. Крепкий кузов был открыт нараспашку, борт держался на двух цепях, и свежий воздух свободно циркулировал в кабине.
— Какой пейзаж! — воскликнул Жакмор. — Какие цветы! Какая красота! Какие…
— Да, — отозвался Ангель.
Выехав на пыльную дорогу, он поддал газу. Поднявшееся за машиной облако сразу же опустилось на губчатую траву, к которой Жакмор уже успел привыкнуть.
На обочине стояла коза и голосовала рогами. Ангель затормозил.
— Залезай, — сказал он животному.
Коза запрыгнула в машину и устроилась в кузове.
— Они все катаются автостопом, — пояснил Ангель. — А так как мне совсем незачем ссориться с крестьянами…
Свою фразу он так и не закончил.
— Понятно, — ответил Жакмор.
Чуть дальше они подобрали свинью. Перед самой деревней животные соскочили с машины и побежали к своим фермам.
— Когда они ведут себя спокойно, — добавил Ангель, — им разрешают гулять. А если нет, то их наказывают. Бьют. Или запирают. А то и съедают без суда и следствия.
— А-а-а… — протянул оторопевший Жакмор.
Ангель остановился у столярной мастерской. Они вышли из машины. В маленькой приемной стоял длинный ящик, в котором лежало едва прикрытое старой мешковиной худое и бледное тело подмастерья, обрабатывавшего накануне дубовую балку.
— Есть кто живой? — крикнул Ангель и постучал по столу.
Появился столяр. Как и вчера, из мастерской доносился стук. Не иначе как очередной подмастерье. Хозяин вытер нос рукавом.
— За кроватями приехал? — спросил он Ангеля.
— Да, — ответил тот.
— Ну, забирай, вон они, — сказал хозяин и махнул рукой в сторону лестницы.
— Помоги мне, — попросил Ангель.
Они скрылись за дверью. Жакмор отогнал жирную жужжащую муху, которая кружила над мертвенно-бледным лицом ребенка.
Ангель с хозяином погрузили разобранные на секции кроватки в машину.
— И этого с собой захвати, — сказал столяр, показывая на ящик с подмастерьем.
— Давай, — согласился Ангель. — Грузи.
Столяр поднял ящик и поставил его в кузов. Они тронулись в путь и немного спустя уже ехали вдоль красной речушки. Ангель остановил машину, вышел и выгрузил ящик, который был не очень большим и не очень тяжелым. Он без труда поднял его, донес до берега и бросил в речку. Деревянный гроб сразу же ушел под воду. Увлекаемое медленным течением, мертвое детское тело скользило по водной глади, как по залитой воском скатерти.
Каждый раз, как дорога принималась ухабиться, в кузове сшибались деревянные планки.
XV
31 августаКомната Жакмора находилась в самом конце отделанного кафелем коридора. Окно выходило на море. Жесткие пряди драконий вились за стеклом в нижней части оконной рамы. Зеленые стебли живописно извивались на фоне водной глади. В не очень высокой квадратной комнате, полностью обитой лакированной сосной, пахло смолой. Длинные еловые и опять-таки пролакированные перекрытия вырисовывали на потолке скелет слегка скошенной крыши, подпираемой по углам грубо вытесанными кривыми подпорками. Меблировка включала в себя низкую кровать лимонного дерева, внушительный письменный стол, обитый красным сафьяном, ему под стать кресло и сборный шкаф, в зеркале которого отражалось окно. Как и во всем доме, пол был выложен кафелем; здесь он набирался из светло-желтых пористых ромбиков, половина из которых пряталась под толстым шерстяным ковром черного цвета. На стенах не было ничего, ни фотографий, ни картин. Низкая дверь вела в ванную.
Жакмор закончил свой туалет и стал одеваться. Он отказался от профессионального психоаналитического костюма, отдав предпочтение облегающим штанам из мягкой коричневой кожи, пурпурной шелковой рубашке и широкому вельветовому пиджаку как раз под цвет штанов. Он застегнул ремешки пурпурных сандалий и вышел из комнаты. Предстоял поход в деревню и разговор с кюре о воскресном крещении, так что психиатр оделся подобающе: по-простому.
В коридоре он заметил Клементину, направляющуюся к себе. Первый день, как она встала на ноги и даже совершила прогулку по саду. Закрывая дверь, она махнула ему рукой.
Он спустился вниз. Ангель еще спал. Не дожидаясь завтрака, Жакмор вышел в сад. Листья диких ариол шелестели от прохладного утреннего ветерка. Земля была суха как асбест. Как и вчера, колодезная вода бурлила, а до костей прозрачное небо не сулило дождя. Жакмор вышел на дорогу, ведущую в деревню. Дорогу, которую привычка укорачивала с каждым днем.