Вы так не запомните… 28… Нет… 28 предыдущая…
Молодой человек, позвольте подойти, дама сама просила…
Нет-нет, 413-й не мой… А 28, предыдущая… там 22…
Ну хорошо…»
У нее один недостаток – ею нельзя наслаждаться одному.
У нее одно достоинство – она не бывает счастливой.
Красивая женщина – достояние нации.
Их списки и телефоны хранятся в специальных отделах ЦРУ, КГБ, Интеллидженс.
Красивая женщина разъединяет мужчин и сплачивает женщин.
Она творит историю и меняет ход войны.
Она, она, она…
Она, оказывается, еще и поет на некотором расстоянии при ближайшем рассмотрении.
И неожиданно что-то вкусно взболтнет в кастрюльке в фартучке, который так обнимает ее своими ленточками, что каждый мужчина на его бы месте висел бы, свесив голову, обжигая спину горячими брызгами, и молчал, принимая на себя все пятна и удары…
Красивая женщина пройдет по столам, не опрокинув бокалы, и опустит взгляд, под который ты ляжешь.
У нее нет хозяина, но есть поклонники…
– А что делать некрасивым? Повеситься? – спросила меня какая-то студентка и посмотрела с такой ненавистью, что мы не расстаемся до сих пор.
Семья
Тут в голову пришло,
что людям, может быть, каким-то
слова мои нужны и годы,
проведенные в поисках семьи.
Как так? Она у всех вот здесь…
А у меня повсюду.
И разницу я эту соблюдаю и берегу.
Вот наблюденья.
Сядьте поудобней,
хотя сесть неудобно вряд ли кто захочет.
Так вот, семья крепка,
когда совсем уж тихий муж.
Когда такая тихая жена,
наоборот, все может развалиться.
И вроде бы понятно почему.
Там сила в слабости, а слабость в силе.
Не знаю. Слабой быть может женщина, но не жена
в переходной период к процветанью.
Ну, просто тихая жена —
такой железный повод для развода!
В жене должны быть переменчивость, и холод,
и пропаданье, и свободный взгляд —
то есть независимость в зависимости.
Ужас, но все так.
А тихий муж – это семья.
Жена выдерживает его верность и постоянство.
Он не выдерживает.
Муж скачущий. Как по-латыни?
Husband derganiy.
Он скачет, мучается, отбивается от стада.
Возвращается к утру. Пьет. Курит.
Весь в помаде. Расческа в светлых волосах
и, наконец, серьга в трусах.
Вот ужас. Гибель.
Решение созрело. Выслеживать!
Хоть не мешало бы подумать:
коль вы ревнуете, то любите.
Конечно, жизнь отдам – узнаю правду!
Все правильно.
К чему же вы готовы? Выслеживать?
Да. Точно. Выследим!
Ну? Выследили…
Они вошли вдвоем в подъезд в шестнадцать
и вышли в двадцать два.
Потом сослались на занятия в спортзале.
Все точно! Все у вас в руках! Теперь пора решить
то, что решить всю жизнь вы не могли.
Ай-яй, вы не готовы…
Решать-то должен выследивший…
А он же любит. Он страдает.
А как застал, так любит еще больше!
Нет-нет, мы не готовы…
Хотя там есть надежда. Есть надежда…
А вдруг расскажет сам? Вот победа! Вот ура!
До следующего пораженья.
Из этого и состоит любовь. Если любить…
А очень хочется.
На голос и на звук хозяина.
Душа и сердце вниз, а ушки вверх.
Зовут! Зовут! Бегу-бегу!
Но это ж не семья.
Конечно, не семья.
Зато любовь!
А семьи все крепчают к старости.
От общих неприятностей, безденежья, тупых детей и неудач…
А молодость не так уж долго тянется в плохих условиях.
Можно и перетерпеть.
Что с тобой, друг мой?
Просыпаюсь, он стоит.
– Где она?
– Мы же с тобой ее прогнали. О ком ты?
– Где она?
– Мы вчера ей объяснили, что она нам не нравится, причем ты меня поддержал.
– Где она?
– Я убежден, что она нам не нужна. Мы должны действовать согласованно. Я приглашал к тебе девушек умных, образованных, умеющих вести себя. Почему ты меня не поддерживал? До каких пор я буду краснеть, оправдываться, говорить о каких-то болезнях? Вспомни, сколько раз ты подводил меня. Она пришла, а тебя нет. Ты не хочешь появляться? У тебя характер? Если б я мог обойтись без тебя.
– Где она?
– Ты никогда таким не был. Ты раньше вообще на меня не обращал внимания. Ты помнишь, что с нами творилось при приближении дамы, при простом приближении… Мы оба вставали, приглашали ее на танец.
Ты не выбирал тогда, и в городе у нас был авторитет. Вспомни, как они уходили от нас. Господи, разве это можно назвать словом «уходили». Мы их отклеивали, мы отрывали их руками. Ты разболтался первым. Раньше я тебя мог уговорить один. Потом мы могли уговорить тебя вдвоем. А сейчас ты не поддаешься никому. Хочешь жить один?
– Где она?
– Я спрашиваю, хочешь жить один?
– Где она?
– Болван. Вкус рыночного спекулянта. Обожаешь свидания в лавках и на помойках. Если б я тебе поддался, нас бы давно обворовали. Если нам симпатизирует врач, ты вцепляешься в санитарку. Все, хватит. Моим компасом ты больше не будешь.
– Она говорит со мной.
– Да, говорит, но что она говорит? Ты думаешь, ты у нее первый?
– Где она?
– Мне стыдно ее искать. Мне стыдно появляться в этой трущобе. Я сделаю это только для тебя. Принимай ее сам. Нам нужна помощница. Нам нужен советчик. Пошли в Дом ученых.
– Да постой ты.
– Не хочу.
В Доме ученых я был без него.
Как я бегу
И вот я бегу! Как я бегу! Господи!
Прохожие оглядываются на меня.
Собаки останавливаются, обнюхивают и помечают.
На часы нельзя смотреть: падает тонус.
Еще, еще, еще…
Не выдерживаю, смотрю на часы: две минуты.
Обещал всем тридцать минут бега.
Они хотят, чтоб я был здоров.
А я хочу жить.
Еще, еще, еще… что-то надломилось в стопе.
Снова потерял темп.
Правая стопа отошла, надломилось левое колено.
Еще раз потерял темп…
Главное – психика.
Если она сдаст, я эту собаку, что приняла меня за дерево, убью.
Еще упал темп…
Сползаю к обочине.
Нет сил рулить.
Направление держать не могу.
Сила тяжести, будь она проклята.
Кто там? Ньютон и это 9,8; 1,3 и 2; и 7; 40,1; 39,6; 16,50; 28,90… остальное себе.
Глаза залиты, рот сухой, как дупло.
Они просили носом.
Нос железнодорожно свистит.
Сердце стучит в носовом платке, зажатом в руке, этой сволочи – в правом колене.
Они на бегу думают о чем-то.
Они готовятся к докладу.
Я их ненавижу…
Врут! – Жить. Надо жить.
Не смотреть на часы. Не смотреть на часы.
А вдруг уже час бега…
Нет, нет, бабуля, возле которой я бегу, даже не успела набрать ведро воды.
Бегу долго, но на час не похоже.
Для здоровья.
Сволочи! «Добеги, будешь здоров».
От чего только его не теряешь.
Оздоровился – и под машину А закаленные отчего помирают?
От чего… от чего… от бега! от бега! от бега!
От… от, от, от, от…
Чем они просили дышать – не помню.
Чем они рекомендовали бежать?..
Неужели это внизу мое…
Нельзя смотреть.
Мелькает. Дробится. Вверх.
Где они меня ждут?.. А, да.
Я бегу не на… не на… ненавижу, нет на… не на расстояние, а на… а на… сволочи, а на время!
Какой ужас. Боже.
Лучше на расстояние из пункта скорой помощи в пункт…
Зачем я побежал на время?..
Господа, позвольте.
Товарищи… Господа… Эй, кто-нибудь.
На часы, на часы…
Нельзя… Нет, можно.
Нельзя… нельзя…
Вот они слева… Сволочи…
Первый часовой завод, что ж вы делаете, что ж вы не можете для бегунов на длинные расстояния специальные часы, сволочи, это не «Полет» – это конец.
Что-то загремело.
А!., а!., а!., а!.. Гремит…
Может, неплотно застегнут.
Черт! Гремит… и подзвани… и подзванивает…
Ребра, что ли?..
Я им обещал полчаса.
Сколько раз обе… обе… обещал же… жени… жениться, и ничего…
А сейчас зачем?..
Лучше бы тогда… я б… я б… я б… лежал и жил не так долго, но счастливо…
И время бы летело, не то что… «Полет»…
Ох! Восемнадцать минут…
Душу… душу оставьте… Душа без воздуха.
Что там мелькает вдалеке?..
Боже, мои ноги…
Одна! И это все?!
Вот вторая… Есть…
А где первая?.. Вот… Тогда ничего.
Тогда ничего…
Если б без ног, черта с два б на время пошел.
Только на расстояние.
Не для своего. Для вашего здоровья бегу.
Этот Гена – большое дерьмо… Карьерист…
Ромка, сволочь… Тупой… Не тупой, но дуррак, дур-рак…
Куда это я вырвался…
Местность какая-то… под ноги смотреть легче… раз, раз… нет…
Вдаль легче… раз, раз, нет…
Под ноги легче… раз, раз, нет, вдаль…
Куда ж смотреть?
Пока не думал, само получалось.
А этот гад… Толюня. «Полтора часа бегу».
Всю жизнь врал, всю жизнь брехал, и мускулов у него нет, и часов нет…
Я вам без часов три часа пробегу…
А-а-а-а… камень, камень как обогнуть?..
Не обогну… Прошел над ним…
Видимо, он все-таки неболь… неболь…
И все их жены…
И дети… и тети.
Ребята, я вспомнил – тут, где-то, ребята, тут где-то должно быть второе дыхание…
Вы ж обещали…
Вы ж обещали…
Вот тут я буду неумолим…
Жду несколько секунд…
Если не появится – снимаю себя с дистанции…
Они все разговаривают на бегу…
Они сказали, если можешь говорить, значит, мчишь… мчишь… ся… правильно.
Эй… эй… Куда вы?.. Обогнали… Двое… В рюкзаках…
Всех там ждет смерть…
Все на расстоя… а я один среди всех на время…
Двадцать пять… Нет… Чуть больше… это… же почти двадцать шесть…
А это… же почти двадцать… восемь… Неужели я еще бегу…
Нечем подтянуть штаны…
Нечем сплюнуть…
Все, ребята, нечем мыслить…
Табулеграмма пуста…
Энцефало… дерево… асфальт – асфальт – асфальт – трещина крупная…
Только не вдоль… асфальт – асфальт – трава – асфальт.
Я понял. Бегут от семьи… от детей…
После такого бега любая жизнь покажется раем.
Теперь я понял, почему они бегут… Теперь я понял…
Асфальт – асфальт – асфальт – асфальт.
Ничего, в следующий раз перед бегом наемся – ваши дела будут совсем швах.
Все… все… уже полчас… без каких-то десяти минут… Ой… Ой… Жив…
На обратный путь пешком ушло тоже полчаса… Что-то связанное с Эйнштейном.
Из чего…
Из чего состоит писатель?
Из мыслей, ходьбы, еды, прочитанных и написанных книг, болезней, выпивки, писем, таланта.
Из чего состоит актер?
Из текстов, репетиций, застолий, таланта, бессонницы, комплиментов.
Из чего состоит солдат?
Из желания спать, из желания есть, из бега, стрельбы, вскакивания, маршей, тревог, ненависти к офицерам чужим и своим.
Из чего состоит девушка?
Из часов, телефонов, помады, глубокого знания своего лица, из походки, любопытных глаз…
Из чего состоит мужчина?
Из выпивки, бань, друзей, вариантов политики, рассказов о себе, подхалимажа и утренней, едрен вошь, зарядки!
Из чего состоит руководство?
Из жратвы, выпивки, подхалимажа, ломания подчиненных, смены настроений, улавливания ветра, ориентации в темноте, ухода от проблем, умения отдохнуть, невзирая на все и вопреки всему…
Из чего состоит старушка?
Из лекарств, внуков, тревоги, желудка и жевания, жевания:
– Слушай меня, дочка, слушай…
Из чего состоит старичок?
Из ордена, выпивки, заслуг, строгачей, удостоверения и одного зуба.
Из чего состоит ребенок?
Из мамы, папы, солнца, моря, бабочек, голубого озноба, бега и царапин…
Из чего состоит американец?
Из улыбки, фигуры, зубов и путешествий…
Из чего состоит немец?
Из работы, спорта, расписания, показаний приборов.
Из чего состоит наш?
Из галстука, выпивки и оправданий.
Из чего состоит кот?
Из одиночества, умывания, наблюдения, поисков солнышка, рыбы и блох.
Из чего состоит мышь?
Из коллектива, страха, поисков тьмы.
Из чего состоят убеждения?
Из характера, момента, места жительства и коалиции.
Из чего состоим мы все?
Из разговоров и проклятий.
Из чего состоит любовь?
Из разницы.
Чем живет страна
Обозрение
Все, кончилось золотое время! В стране все за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают.
По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор.
Главная задача суда – не связываться.
Главная задача церкви – не ввязываться.
Суд, церковь и народ полностью отделились от государства.
Учителя отделились от учеников.
Милиция – от воров. Врачи – от больных. Секс – от любви.
Церковь заговорит, только если ее ограбят. А пока молчит и что-то делит внутри себя.
На экране непрерывно стреляют и любят друг друга в крови и в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи.
На свадьбах под крик «Горько!» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнерами, объятия называются позицией, поцелуй – начало игры. Женихи и невесты исчезли как класс. Среди венерических болезней самая редкая – беременность.
Остальное – нормально. Москва сверкает. Одесса хорошеет. Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В Москве вообще только машины. На 850-летие Москвы был первый день человека: вышли миллионы людей и раздавили сотни машин.
В правительстве тем временем идут дебаты, когда давать пенсии: с шестидесяти лет или с шестидесяти пяти. Это при средней продолжительности в пятьдесят семь.
Во время гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного пойти и поцеловать начальника.
Радиации никто у нас не боится, считается, что от нее умереть мы не успеем.
Самые уважаемые и модные люди в стране – спасатели МЧС. Единственные, кто работает по-настоящему, непрерывно повышая производительность. До ста покойников в час. И это не предел. Они говорят, будет техника, можем и двести покойников выдавать.
Провожая родственников в аэропорту, мы уже не знаем, куда мы их провожаем: то ли к ним, то ли к нам. То ли к себе, то ли к спасателям сразу. Спасатели настолько поднаторели, что если в каком-то регионе года три ничего не взорвалось, они едут туда без вызова.
В магазинах все есть. Правда, кому это все есть? Начиная с 17-го года едят только новые русские. То одни, то другие, то третьи.
Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов к песням – в сто раз меньше. Приятное новшество наших дней – пение под фонограмму. Любимый певец прилетает на концерт, но голос с собой не берет. То, ради чего собрались, не происходит. Хотя рот открывает и на нас кричит, мол, руки, руки, не вижу аплодисментов, браво не слышу, въяло, въялые вы. Это мы въялые. «Не слышу вас!» Это нас он не слышит, как будто мы поем. Но в конце концов он добивается нашего звучания. Так что практически мы выступаем под его фонограмму.
Все газеты – только о том, как вести себя в постели, как будто мы из нее не вылезаем. Хотя прохожие на улицах есть. Все советы – как спать, и никаких советов – как жить. В результате, как ограбить банк, уже знает каждый, как сохранить там деньги, не знает никто.
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины – наоборот – раздеты ярко и броско. Делают для этого все, потом за это подают в суд. Это нечестно. Мужчины чего-то ищут, куда-то едут, возвращаются побитыми – мелкий бизнес называется. Если вернулись убитыми – крупный бизнес пошел.
Президенту стало значительно лучше. Он здоров как никогда. Президента привозят на аэродром, президенту говорят: «Сюда пройдите, здесь сядьте. Посмотрите наверх, посмотрите вперед». «Вот это здорово», – говорят президенту. «Да, это здорово», – говорит президент. И вдруг почему-то спрашивает у нас, почему мы не покупаем наши продукты. Вместо того чтоб нам это объяснить. Президент, видимо, только что приехал. Ему, как всем нам, за границей лучше, но вынужден жить здесь.
«Почему наши машины не делаете?» – спрашивает он у кого-то на дереве. «Будем, – отвечает тот с дерева, – обязательно, не волнуйтесь». – «Вытеснять надо заграничное», – говорит президент. «Вытесним, – кричит тот с дерева, – вытесним!» – «Ничего, – говорят президенту, – не вешайте нос». – «Да я что, – говорит он, – это у вас дела неважные». – «Ну, значит, не думай о нас, думай о веселом». – «Ну я поехал», – говорит президент. – «Да, – говорят все, – езжай, что тебе здесь делать, отдыхай».
В Одессе, ребятки, тоже все ничего. «Миша, – сказала мне тетя Циля, – я с Изей живу тридцать лет и никогда не знала, что он новый русский. Хорошо, что мама не дожила».
Что касается политики, то огромное количество – за коммунистов. Все, кто делал танки, лодки, ракеты, голосуют за них. И это правильно. Они так и говорят: «Мы, конечно, будем голосовать за КПРФ, но объясните, почему нам так не везет, что такое висит над Россией?» Ну вот это и висит.
Такая промышленность по отдельным людям не стреляет, конечно. Такая война, как им нужна, может быть только с Америкой, и только один раз. То есть их производство одноразовое. Хотя в Одессе уже есть будка «Ремонт одноразовых шприцов».
Что касается бизнеса. Бизнес, конечно, для нас вещь новая, дается не каждому. Например, на первый капитал он купил машину, мучился без гаража. Продал машину – купил гараж. Сейчас продал гараж – купил машину. Мучается без гаража. То есть бизнес есть. Есть бизнес.
Или, например, документальная история. Мурманск заключил сделку с Ростовом на поставку помидоров из Ростова. Заключили сделку, разъехались. Через неделю факс: «Во что паковать?» Из Мурманска: «Высылаем тару». Еще через неделю факс: «Во что грузить?» Из Мурманска: «Высылаем автотранспорт».
Последний факс из Ростова: «Как выращивать помидоры?»
В Одессе – наоборот: «Почем помидоры?» – спрашиваю на Привозе. – «Прошу шесть, отдам за пять». – «Ну тогда я куплю за четыре, держи три».
Сегодняшнюю жизнь понять нельзя – литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни – как об этом вине: когда оно начинает действовать, перестаешь соображать.