– Ничего.
– Что?
Ничего.
– Громче!
– Ничего.
– Медленно.
– Ни-че-го.
– Ничего?
– Да.
– Это Миша?
– Да.
– Это Таня говорит.
– Да. Я тебя слышу хорошо, говори.
– Что-что?
– Говори.
– Что говорить?
– Говори. Я тебя слышу хорошо…
– Алло!
– Да!
– Алло!
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя слышу хорошо.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя хорошо слышу. Поняла?
– Да.
– Говори.
– Что?
– Говори. Я тебя хорошо слышу.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Что?
– 24-го.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Говори.
– Что?
– Говори. Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Я спрашиваю, когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Когда ты приедешь?
– Не надрывайся, я тебя слышу очень хорошо.
– Что?
– Я тебя слышу очень хорошо, не кричи.
– А что случилось?
– Ничего.
– Что?
– Не кричи. Я тебя слышу хорошо.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Какого?
– 24-го.
– Я тебя не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Кого?
– Тебя.
– Кто?
– Я.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Вот наконец-то. Я тебя очень плохо слышу.
– Не кричи.
– Что?
– Я тебя слышу хорошо.
– Ты меня хорошо слышишь?
– Да.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Когда?
– 24-го.
– Когда ты приезжаешь?
– Не кричи. Я тебя слышу хорошо.
– Когда ты приезжаешь?
– 24-го.
– Не слышу.
– А я тебя слышу хорошо.
– Ты меня слышишь хорошо?
– Да.
– Что?
– Да.
– Ничего не слышу.
– Я тебе буду говорить цифры, а ты скажешь «да» или «нет».
– Хорошо.
– Ты поняла?
– Да. Я тебя хорошо слышу.
– А я тебя не слышу.
– 21-го.
– Нет.
– Что?
– Нет.
– Что?
– Нет.
– 22-го…
– Нет.
– Да?
– Нет.
– 22-го нас не будет дома.
– И не надо. Я не приезжаю.
– 23-го?
– Нет.
– 24-го?
– Да.
– 25-го?
– Нет. 24-го.
– 26-го?
– Нет. 24-го.
– 27-го?
– Нет. 24-го.
– 28-го?
– Нет. 24-го.
– Хорошо. Все, значит. Да, 28-го нас не будет, а 27-го мы будем тебя ждать. Хорошо?
– Я приезжаю 24-го.
– Все. Договорились.
В больнице
Да нет, лечиться надо, кто же возражает. На здоровье это, конечно, не влияет, но умственно, или, сказать хлестче, интеллектуально. Диапазон бесед.
Например – не надо пить! Почему надо пить, я могу доказывать аргументированно и бесконечно. А почему не надо – они мне на двух жалких анализах.
Господи, да почему надо пить. Да потому, что как пересечешь границу туда, так вроде и солнце, и туфли чистить не надо. Пересекаешь обратно из цветного в черно-белый, и желание выпить начинается еще над облаками.
Пограничник долго всматривается в мое изображение.
– Это вы?
Что ему ответить? Кто в этом уверен?
Сам пограничник цвета хаки. В моем состоянии это слово говорить нельзя – оно потянет за собой все, что съел в самолете.
Весь остальной цвет в стране – цвет асфальта. Люди в этом цвете не видны. Только по крику «Караул! Убивают!» узнаешь, где веселится наш человек.
Так же и авто. Любые модели становятся цвета испуганной мыши с добавлением царапин от зубов и костей прохожих. Надписи на бортах делают их похожими на лифт.
Конечно, пить вредно. И сидеть вредно. И стоять вредно. И смотреть вредно. Наблюдать просто опасно. Нашу жизнь. Шаг влево. Шаг вправо. Либо диктатура – либо бунт.
Либо бунт – либо диктатура.
Живем мы в этом тире. Живем, конечно, только пьем вредно.
Ибо политически не разобраться, кто за кого: кто за народ, кто за себя. Те, кто больше всех кричали: «Мы за народ», – оказались за себя. А я оказался в больнице на голубой баланде и сером пюре.
Диета № 7. В ней масса достоинств. Перестал мыть ложку. Перестал ковыряться в зубах. Желудок исчез вместе с болями, несварениями. Женщины по рейтингу откатились на двадцать первое место и лежат сразу после новости о возобновлении балета «Корсар».
На собак смотрю глазами вьетнамца. Пульс и давление определяем без приборов. Печень и почки видны невооруженным глазом. Когда проступят легкие, обойдемся без рентгена и его вредных последствий.
Хотя есть и свои трудности. Невозможно собрать анализы, больничный флот на приколе. Суда возвращаются порожняком. Ларинголог и проктолог если заглянут в больного одновременно, видят друг друга целиком. Много времени занимает поиск ягодиц для укола.
Крик сестрицы: «Что вы мне подставляете?!» – и сиплый голос: «Не-не-не, присмотритесь…»
Чтоб лечь на операцию, больной должен принести с собой все! Что забыл, то забыл. Значит, без наркоза. Также надо привести того, кто ночью будет передавать крик больного дальше в коридор. Оперируют по-прежнему хорошо, а потом не знают. Кто как выживет. Зависит от организма, который ты привел на операцию. Многие этим пользуются, с предпраздничным волнением заскакивают в морг, шушукаются с санитарами, выбирают макияж. Санитары, зная всех, кому назначена операция или укол, готовят ритуальный зал в зависимости от финансирования.
Страх перед смертью на последнем месте. На первом – страх перед жизнью. Больные из окон смотрят на прохожих с сочувствием. Местами меняться никто не хочет.
Ухода, конечно, в больнице нет, хотя вход массовый.
Из ординаторской вдруг хохот, пение, запах сирени. Это в декабре получена майская зарплата.
Больные с просроченным действием лекарств держатся вместе, им уже ничего не грозит. Хотя вдруг кто-то оживляется, спрашивает, где туалет. Значит, на кого-то подействовало. То есть просроченное лекарство встретило такой же организм.
Врачи имеют вид святых. Борются за жизнь параллельно с больными. Лечат без материалов, без приборов, без средств. Это называется финансирование. Больница просто место встречи. Кто не видит врача в театре или магазине, идет в больницу и там видит его.
Добыча крови из больных практически невозможна. Пробуют исследовать слезы, которых в изобилии. Но это скорее дает представление о жизни, чем о болезни.
Жаловаться некому, никто нас не обязан лечить, как и мы никому не обязаны жить.
Но если кто хвастается достижениями отечественной медицины, то мы все и есть достижение нашей отечественной медицины. Вместе с нашим президентом. Чтоб он был наконец здоров.
Больница
Ночь и день
Это же надо так набраться разных типов снотворного, чтоб полночи отбиваться от трех вражеских истребителей… Готовясь к катапультированию, неоднократно отстегивать шланг, отказаться от орденов, что вручала королева, и сделать ей предложение, от которого она с отвращением отказалась…
Снотворное в этой больнице действует как возбуждающее, как слабительное, как огнестрельное, как обнадеживающее в конце концов, но только не как то, ради чего… Слабительное наоборот. Не дает надежд. А что вы хотите? Огромными усилиями столько лет превращать ночь в день, а теперь развернуть обратно? От манной каши судорогой сводит ноги и такая изжога, что только огнетушитель…
Одесский телефон
Это заблуждение, что у вас в трубке один человек. В одесском телефоне – толпы людей в одной трубке. Вы только снимаете, там уже начинают суетиться:
– Это кто к нам присоединился?
– Ты разве не слышишь?
– Да слышу я, слышу. Но он молчит. Вы что, подслушиваете?
– Я не подслушиваю. Я из больницы говорю. Мне нужна Мила. Мила, мне нужно мыло. Мыло, мыло мне нужно.
– Вы только что присоединились?
– Да он уже давно говорит.
– Нет, этот, с мылом, давно.
– А вот этот прислушивается. Что вы прислушиваетесь?
– Я не прислушиваюсь. Я жду, когда вы закончите. Вы не могли бы положить трубки?
– Почему мы должны положить трубки? Мы начали раньше вас.
– Но я все время попадаю…
– И я все время попадаю.
– Простите, мне неинтересны ваши разговоры.
– А мне неинтересны ваши.
– Алло, товарищи, дамы, господа, я извиняюсь, я из больницы. У нас один телефон на сорок больных. Я умоляю. У меня украли мыло, вы представляете! Алло, Мила?
– Да.
– Это не ты.
– Я, я.
– Мила!
– Я.
– Это разве Мила?
– Я, я.
– Мила!
– Yes!
– Чего?
– Yes.
– Алло, это Мила?
– Я, я.
– Господа, граждане, товарищи, я из больницы, перестаньте! Я снова наберу. Алло.
– Я.
– Это Мила?
– Я, я.
– Кто это?
– Я.
– Это ты?
– Yes!
– Ты что, сука, на английский перешла? Извините, я сейчас снова наберу. Алло, это Мила?
– Какая Мила? Мужики, я что, голубой? Брось трубку, дай поговорить.
– Алло, граждане, товарищи. Я прошу тишины. У нас очень важный деловой разговор. Буквально три минуты полная тишина. Очень-очень важно.
– Алло.
– Ну.
– Так ты ему дал?
– Дал.
– И он взял?
– Взял.
– Почему же он ничего не сделал? Или ты не давал?
– Дал.
– И он взял?
– Взял.
– Почему же он ничего не сделал. Ты все дал?
– Все.
– И он все взял?
– Все взял.
– И ты сказал, что нам надо?
– Сказал.
– И дал?
– И дал.
– И он взял?
– И он взял.
– Почему же он ничего не сделал? Может, ты не то дал?
– А что я мог дать?
– И он взял?
– Взял.
– Может, он не успел?
– Успел, успел. Он очень быстро взял.
– И ты ему сказал сколько?
– Сказал.
– И он взял?
– Взял.
– И ты сказал, что надо подписать?
– Сказал.
– И что он сказал?
– Оставьте.
– И ты оставил?
– И я оставил.
– И дал ему все?
– И дал ему все.
– И он взял?
– И он взял.
– Все?
– Все. (Молчание.)
– Ну, будем ждать.
– Слушай, может, еще дадим?
– А он возьмет?
– Возьмет.
– Тут главное, чтоб он взял.
– Возьмет.
– Тогда надо дать.
– Я думаю, дадим.
– Алло, дама, Наберите мне, пожалуйста, 32–48–75, у меня не соединяется.
– Что, вам мало людей в трубке?
– Ну мне просто очень срочно нужно. Алло, Толя…
– Подождите, я еще не набрала.
– Алло, Толя. Это Толя?
– Да.
– Толя…
– Какой Толя? Отсоединяйтесь.
– Нет. Толя, Толя, не отсоединяйся.
– Отсоединяйтесь. Я из больницы говорю. Мне мыло нужно. У меня тяжелобольные украли мыло.
– Толя, ты что, в больнице?
– Да нет.
– Как же нет.
– Я из больницы говорю.
– Это не я.
– Мила, не слушай, я в больнице. Он врет все.
– Я с Толей разговариваю. Толя, нужно сдать анкеты.
– Так куда идти?
– Иди в ОВИР.
– Иди в больницу.
– Так в ОВИР или в больницу?
– В ОВИР. Толя, нужно сдать… Алло, кто там присоединился?
– Евдокия Ивановна, алло…
Первый. Да.
Второй. Да.
Третий. Да.
– Кто там присоединился?
– Это ты ко всем присоединилась, дура нахальная.
– Алло, Евдокия Ивановна, включите телевизор и скажите, звук есть или нет? Алло.
Первый. Да.
Второй. Да.
Третий. Да.
– Вы меня слышите, Евдокия Ивановна?..
Первый. Да.
Второй. Да.
Третий. Да.
– Они тут требуют, чтобы вы сказали. Они не хотят приезжать. Они требуют, чтобы вы сказали, звук есть или нет?
– Я не знаю. Шум есть. Шум – это звук?
– Нет, шум – это не звук. Они говорят, чтоб вы сказали. Я от них говорю. Есть звук или нет?
– Я не знаю. Шум, большой шум.
– Так, тетка, клади трубку. Шум – это звук. Все!
– Лена, алло!
Первый. Да.
Второй. Да.
Третий. Да.
– Лена, скажи им, что звука нет. Шум такой, что звука нет.
– А изображение?
– Что?
– Толя, отдай анкеты, не держи их.
– А изображение?
– Что?
– Алло, Игорек, я не пойду туда. Для меня без телок – не отдых.
– Что?
– Б-е-з т-е-л-о-к н-е-т о-т-д-ы-х-а!
– А изображение есть?
– Телки нужны!
– Алло, тетя…
– Не тети, а телки. Это разные женщины.
– Алло, тетя…
– Алло, простите, куда я попал? Я набирал восьмерку. Извините, я сейчас перенаберу.
– Он думает попасть в другое место.
– Алло, это опять вы?
– Да, это мы все опять. А это опять ты?
– Да.
– Какая радость.
– Скажите, может, мне вместо восьмерки набрать…
– Воды в рот набери! Со своей восьмеркой. Тут люди двойку набрать не могут.
– Простите, но я поднимаю трубку, там уже кто-то говорит. Вы мне не подскажете, что набрать, чтоб от вас отсоединиться?
– Набери ведро воды и засунь туда…
– Тихо.
– А что ж он, сука, такой тупой?
– Алло, вы мне просто скажите, куда я попал?
– Не скажем.
– Ну вот вы, женщина.
– Нет.
– Как же нет, у вас женский голос.
– Ну и что?
– Вот я набрал 63–25–10.
– Ну?
– Так я попал правильно?
– Куда?
– Ну, куда я попал? Ой, это Клава?
– Нет.
– Вы же сказали, что я попал правильно.
– Вы попали правильно, но вы не туда попали.
– Подождите, подождите – это квартира?
– Да.
– Это Клава?
– Чтоб ты подох.
– Женщина, что вы уперлись, вы же Клава.
– А он кто такой?
– Игорь.
– Какой Игорь. Не знаю никакого Игоря.
– Вообще не твое дело: я не с тобой разговариваю.
– А я что, с тобой разговариваю?
– Слушай, Клавка, я уже знаю твой телефон. Я вычислю твой адрес, я тебе, Клавка, такое…
– А я не Клавка. А мне все равно.
– Алло, простите, пожалуйста, с кем я сейчас разговариваю? Вот кто в данный момент со мной говорит?
– Бригадир рыболовецкой бригады главврач судоремонтного завода.
– Молодой человек, отсоединяйтесь.
– Не хочу. Я вам всем все поперебиваю. Я возьму за свой счет и буду у каждого с утра в телефоне.
– Алло, Толя.
– Ой, Толя, Толя!
– Мила.
– Ой, Мила, Мила!
– Я не могу до тебя дозвониться.
– Ой не надо, ой не надо.
– Как, ты моя жена!
– Все! Я развелась.
– Извините. Может, вы все положите трубки, а я наберу восьмерку.
– От сволочь.
– Hello-у!
Первый. Да.
Второй. Да.
Третий. Да.
– Hello-y! It is Los Angeles? Do you speak English?
– Да нет, я из больницы говорю.
– Excuse me, I need Mikhael Zvanetskiy.
– А, ну это ей надо ночью звонить.
– Да не, он отключается ночью.
– Алло, надо его в Аркадии искать.
– Да нет, он сейчас в Москве.
Все хором. 233–80–88.
– Да он в Одессе.
Хором. 26–38–10.
– Thank you. I repeat.
– Что она говорит?
– Она говорит, что сейчас перезвонит.
– Все. Тихо. Тихо!
– Hello-у.
Все. Hello-у.
– This is Mikhael Zvanetskiy?
Все. Yes.
– My dear Mikhael…
– Пацаны, я чувствую, такая телка потрясная. Я уже от голоса возбудился. Слушай, а вдруг он где-то здесь? Алло, Миша, ты здесь? Михал Михалыч…
– Да нет, он сейчас в Москве.
– Да где в Москве, я его видел вчера на пляже. С такими классными телками валялся. Слушай, как они с такой рухлядью?.. Он же развалина, он же еле дышит.
– Ну вот он на них и еле дышит. А им хватает. Им главное имя.
– Какое такое имя… Ну, Миша. Тоже мне имя… Что она хочет?
– Она хочет справочную.
– Скажи ей – 09.
– Что 09, она все равно сюда попадет. А ты, Клавка, положи трубку.
– Я положила.
– А вот, кстати, если мы все говорим, на кого счет придет?
Голос. А на всех.
– Это кто говорит?
– АТС.
И все положили трубки.
В санатории Дорохово
В желудочном санатории Дорохово тупые люди: всех несовместимых поселили. Со мной шофер-дальнобойщик, он приехал пить: «Я пить приехал. Я по двенадцать часов в день работаю, я пить приехал». А мне пить нельзя – я с язвой. Он пьет, а я желудочный сок выделяю и не могу.
Администратора театра Вахтангова поселили с художником по пейзажам. Администратор читает до трех ночи, а художник встает в шесть утра, и зубы чистит, и мольбертом гремит. И все спят по три часа.
Я сделал предложение, и мы поменялись. Теперь художник встает себе в шесть утра, и зубы чистит, и мольбертом гремит, а шоферу все равно – он без сознания еще с того вечера.
Я с язвой и администратором театра Вахтангова. Я спрошу у него, как там Вася Лановой, и тут же засыпаю. Просыпаюсь в три часа ночи – он все рассказывает, рассказывает… Зато когда он просыпается – меня нет. А я его завтрак съедаю. Знаешь, как все отдохнули: и администратор стал раньше засыпать, и художник потихоньку пить начал и перестал рано вставать, я стал ребятам про театр рассказывать. И даже шофер два рисунка сделал мелом.
Вот что значит человеческая совместимость.
Не стоит
Ребята!
Я считаю, что не стоит брать по сто грамм водочки, селедочку с картошечкой, редисочку, масла сливочного.
Не стоит. Не стоит.
И день такой прекрасный, и море голубое.
Спортом, спортом…
Значит, так.
Я предлагаю не брать по сто грамм водочки, огурчиков соленых, салатика помидорного, брынзочки, редисочки, селедочки и картошечки с укропчиком.
Ни к чему.
Солнце жарит, народ на пляже.
Необходимо размять уставшие мышцы. Да?..
А здесь хоть и видно море, а все равно в стороне.
Да? Договорились?
Значит, я повторяю: не берем по сто пятьдесят водочки, огурчиков, яблочек моченых, селедочки, салатика, картошечки, редисочки, сока томатного со льдом и отбивную.
Кто записывает? Нет, нет, нет.
Не берем по двести водочки, салатика, огурчиков, икры баклажанной, картошечки горячей с укропчиком и борща, да, и борща украинского с пампушечкой чесночной обязательно!
Не берем!
Уже записали?.. Ну и что?
Такой день хороший, и погода прекрасная, и жара, плавай, загорай.
Здоровье нужно укреплять.
Зачем нам по двести пятьдесят грамм водочки, селедочка с картошечкой, редисочкой, икоркой на холодное, борщом украинским со сметанкой и чесночком на первое и, пожалуй, и какое-то такое отбивное на второе…
Тогда уже и мороженое с вареньем…
Нет, нет! Не пойдет. Вычеркиваем все!
Значит, из холодного, вычеркните по триста грамм водочки с огурчиком соленым, салатик, помидорки, селедочку с луком, картошечку горячую с укропом, да, редисочку вычеркивайте с борщом и сметаной, рыбу жареную с пюре и мороженое, да, и томатный сок со льдом.