И раньше никто никому не был нужен, а сейчас не стал нужен вообще. Сыщик не спал до утра, а сейчас, глядя на эфиопские курчавинки на затылке удаляющегося Иванова, понял, что не сможет
заснуть и следующую ночь. Взорваться теперь могла уже квартира.
Оттого он на метро пересек Москву в противоположном направлении, вышел у станции "Планерная", посмотрел на почти забытые окна и с тяжким вздохом пошел к дому.
На звонок открыл худющий парень с коротко остриженой головой. Его расширенные до предела синие зрачки лежали в глазах кусочками льда. Из одежды на парне были только трусы - такие же синие, как зрачки. На чем они держались, трудно было сказать. Скелеты в учебных классах по анатомии смотрятся упитаннее хозяина квартиры.
Не проронив ни слова, Дегтярь прошел мимо парня в прихожую, через нее - в единственную комнату.
В углу, на куче вонючего тряпья лежал еще один скелет. Только женский. В отличие от парня одежды на скелете не было, и тощие оладики на месте грудей намекали на то, что когда-то они
принадлежали особе женского пола.
- Убери свою подстилку из хазы! - приказал сыщик.
- Она это... не местная, - сипло промямлил парень. - Ей итить некуды...
- Я сказал, убери! - отвернулся от девицы Дегтярь и стал изучать через окно площадь перед домом.
За спиной долго шушукались, барахтались. Иногда девица что-то выкрикивала вялым голоском, но по большей части молчала. Когда дверь захлопнулась и по ленолеуму очень похоже на пощечины прошлепали босые ступни, Дегтярь разрешил себе обернуться.
- Каракурт, - властно обратился он к парню, - я поживу у тебя. Пока одну падлу не притопчу...
- Я вообще-то Виталий, гражданин майор, а не Кара...
- И еще, Каракурт... Мочалок сюда больше не води. Думаешь, омон не пасет твой притон?
- Сдался я им!.. Я - нищий!.. Менты на крутых наезжать любят. Там навар хоть какой есть...
- И это... Шириво свое прекрати, - посмотрел он сначала на льдистые зрачки, потом на исколотую в синяк вену на руке Каракурта. Ты мне трезвяком нужен будешь.
- Вам легко говорить, гражданин майор, а я без ширива уже не кантуюсь. Если с утра не раскумарюсь, то хоть на стенку лезь. Так что...
- Каратэ не забыл еще?
- Как можно, гражданин майор! Черный пояс когда-то имел, по заграницам гонял...
"Сотовик", запиликавший в нагрудном кармане куртки Дегтяря, прервал речь бывшего чемпиона страны по каратэ-до. Лет пять назад сыщик спас его от "десятки" строгого режима. Тогда Каракурт даже не понял, зачем Дегтярь это сделал. Он уже стал забывать лицо майора, и когда он появился, у Каракурта стало муторно на душе. Всем своим видом сыщик как бы говорил, что пора возвращать старый должок, и парень не мог даже представить, сколько стоят в действительности десять лет строгого режима.
- Слушаю, - прогудел в трубку, отвернувшись от парня Дегтярь.
- Это ты, милой? - с диковинным ударением спросила старушенция.
- А кто это?
- Я по поводу соседки... По поводу шлюхи, извиняюсь... Она севодни приехала. С двумя кобелями сразу... Ты скажи, милой, а втроем живут сейчас?
- Живут. Только не у нас. Называется "шведская семья"... Впрочем, сейчас и у нас все это есть... Они сейчас в квартире?
- Да, милой...
- Что делают, не знаете?
- Как же я узнаю! У них дверь закрыта! Вы их севодни арестуете?
На вопросы, заданные таким тоном, нужно отвечать только утвердительно. И сыщик ответил:
- Обязательно.
- Только это... вы омоновцев побольше присылайте. К ним еще один парень приехал. Грязный - ну просто ужас! Бродяга прямо. После гражданской беспризорники такими грязными шлялись...
- То есть их уже там четверо? - удивился Дегтярь.
- Я и говорю!.. Заарестуйте их?
- Обязательно, зло ответил сыщик и отключил "сотовик".
Каракурт уже, оказывается, сел в угол на остывшее после дамы тряпье и кунял. Уши на его стриженой голове выглядели ручками ночного горшка. Хотелось взяться за них и унести горшок подальше от глаз. Но еще сильнее хотелось уйти из грязной вонючей берлоги.
- Ты когда в норме будешь? - пнул Каракурта в бок ногой Дегтярь.
- Что?.. Ты не ушла! Пальмы, ли...я, перед глазами... Ты видела пальмы в натуре? Они по... похожи на сосны... Ствол голый, а наверху - Зе... зеленое... По-олный умат!..
- Вот сучара!.. Как специально!
Отодрав кусок простыни, сыщик собрал в него шприцы и ампулы не касаясь их пальцами. Огляделся и, не найдя мусорного ведра, вышел на балкон и швырнул поклажу. Шприцы и ампулы осыпались на клумбу, и дешевенькие цветки календулы сразу скрыли их от глаз.
Глава пятьдесят пятая
Сначала был человеческий запах. Свежий. Незнакомый. И неприятный.
Ральф вскинул крупную седую морду и повел ушами. Появился новый запах. Уже не человеческий. Ненавистнее этого запаха, точнее, этой вони Ральф не знал ничего.
Он вынырнул из будки и просто захмелел от едкой нашатырной вони. Из горла лаем и пеной поперла ярость. Он в два прыжка долетел до черного комка, издававшего противную вонь, но комок почему-то даже не думал убегать.
Ральф уперся во все свои четыре собачьи ноги, еще трижды ругнулся на извивающегося кота и сцепил на его хребте челюсти.
Через двор от двери легла желтая полоса. У ее истока стоял маленький седой человечек с армейской выправкой и пытался из-под ладони рассмотреть купающуюся в пыли собаку.
- Ты чего, Ральф?!
Рот у собаки был намертво забит вонючей кровавой шерстью, и пес не ответил. Хотя обычно взбрехивал на свое имя.
- Взбесился? - выросла за спиной человечка огромная фигура.
В ней было что-то медвежье. Или буйволиное. Во всяком случае, Жоре Прокудину показалось первое, Топору - второе. Поэт
Бенедиктинов о фигуре не подумал. Он расширенными глазами смотрел на мертвого черного кота в зубах пса и старался не касаться плечом Прокудина. Именно Жорик связал пойманному еще в Москве коту ноги и перебросил через забор. В голове у поэта без остановки вертелась фраза из песенки "Только черному коту и не везет", и он не знал, как остановить это вращение. Другие слова он будто бы позабыл напрочь.
- Он кота укокошил! - первой поняла фигура и радостно рассмеялась. Хор-роший у тебя пес! Прямо охотничий!.
- Надо же... Кота... А если соседский? - так тихо произнес седенький, что его слова еле долетели до забора.
Прошаркав галошами, одетыми на босу ногу, он склонился над мертвым котом, изучил его раздавленную челюстями Ральфа голову и тихо обрадовался:
- Не-ет... Не соседский...
- Бросай пса! - прикрикнула фигура. - Иди. Тебе сдавать. У меня буро!
- С чего это? - недовольно обернулся седенький.
- А как ты к двери рванул, так и сложилось буро... Не веришь?
- Нет, конечно! Надо переиграть!
- Я не согласен!
Седенький заботливо, как ребенка, погладил по голове Ральфа, пса-дворянина, вымахавшего размером с теленка, что-то шепнул ему на ушко и прошаркал назад к двери.
Желтая полоса исчезла, и Жора Прокудин зло прошипел:
- Бе-еник, не лезь туда. Попадешь под ветер. Пес учует...
- Нормалек, - обрадовался Топор. - Все-таки двое. Амбал - мой. Седой твой. Беник на стреме...
- С него стрема, как со свиньи балерина... Ладно. Почапали.
Согнувшись, как солдаты, идущие в атаку под пулями, они вслед за Жорой Прокудиным перебежали вдоль забора к дереву, ветви которого нависали над досками, послушали полуночную тишину поселка. Внутри нее взбрехивали собаки, далекой пчелой жужжал какой-то механизм - то ли пилорама, то ли циклевальная машина, шумели сонной листвой деревья.
- В темпе вальса, - скомандовал Жора Прокудин и первым подтолкнул в поясницу Топора.
Вторым перелез Бенедиктинов, за ним - Жора - руководитель.
Приземлился он громче других, и Ральф, уползший в будку обдумывать свои собачьи мысли про тупого кота, не пожелавшего убежать, вновь вскочил на ноги. Огромный мокрый нос всосал в себя, наверное, два кубометра воздуха, но ничего не уловил, кроме запаха горячих досок будки и медленно оседающей кошачье й вони. Сторожевой долг все-таки вытолкнул пса наружу, и вот теперь он точно уловил хруст веточки. Повернул туда морду, и ярость кровью ударила в голову. Запах! Там все-таки был запах! Ветер-помощник юркнул по двору и донес его до мокрого собачьего носа.
- Ну что у тебя опять! - повторно уложил через двор желтую
полосу седенький человечек. - Я из-за тебя комаров в дом напу...
Вопреки уже уточненной диспозиции Топор кинулся именно на деда.
Сбив его вбок, он пролетел еще метра два в воздухе и мешком
шмякнулся на хилое, вовсе не сопротивляющееся тело.
- Не надо! - неожиданно шагнул в желтую полосу Бенедиктинов и вновь выкрикнул: - Не убивай его! Он такой старе...
И тоже не успел договорить.
Ночь грохнула залпом карабина, и поэт как-то странно, нелепо подпрыгнул на месте, одновременно сгорбившись, и тут же осел на траву. Неимоверным усилием подняв голову, он немо, одними губами что-то еще сказал и завалился на бок.
- А-а! - с ревом вскинулся Топор.
Под бешеный, уже перешедший в хрип лай Ральфа, он перепрыгнул порог, схватил табуретку и швырнул ею в здоровяка, перезаряжающего карабин. Углом сидения табуретка угодила в голову парню, и он, пытаясь удержать равновесие, выронил карабин и по-кошачьи стал хвататься за воздух. Теперь зверьком кинулся на падающегог и с запаху ткнул ему ноги в грудь. Парень захрипел и все-таки уцепился пальцами левой руки за палочку. С нее с жестяным грохотом посыпались кружки, ложки, вилки.
- Ха-а! - Кулаком нанес удар Топор снизу, под челюсть, и с удивлением обнаружил у себя на шее чьи-то холодные слабенькие пальчики.
Почему-то подумалось, что это - смерть, и он, двумя локтями махнув себе за спину, ожидал наткнуться на что-то костистое и твердое, а на самом деле локти вмялись будто бы в пух. И пальчики сползли с шеи.
Обернувшись, он увидел скорчившегося седого старикашку. А увидев, тут же забыл. Самым страшным был все-таки не он.
- Потанцуем! - по привычке, привитой в зоне, выкрикнул Топор вызов здоровяку и замер статуей со сжатыми у груди кулаками.
Прислонившийся спиной к стене дома парень смотрел на него остывающими глазами. Из-под ножа черно стекала кровь, и в этом единстве глаз и крови было что-то зловещее.
- Бе... Бе... Беник того... наповал, - шатаясь, вошел в дом Жора Прокудин.
- Ты где был, падла! - обернувшись, брызнул кровавой слюной Топор.
Из разбитых непонятно обо что губ стекала по шее струйка, а лицо было таким страшным, что даже осатанелый лай собаки выглядел писком мыши.
- В кустах сидел, да?! В кустах?!
- Я... я споткнулся, - еле слышно ответил сухими губами Жора Прокудин. - А ты сам тоже... того... Зачем на деда? Дед был это... мой...
Он со страхом посмотрел на рукоятку ножа в груди парня, на его бледнеющее лицо, потом на драный галош, валяющийся у ноги старикашки, и, чуть не плача, спросил:
- То... Толян... чего ж теперь делать, а? Это же мо... мокруха...
- Да заткни ей глотку! - взревел Топор, схватил с полки кухонный хозяйский нож и вылетел во двор.
Качающимся взглядом Жора Прокудин проводил его спину, шагнул правее и его глаза теперь уже остекленели. Топор подбежал к псу, в порыве вставшего на задние лапы, и странно затанцевал перед ним. Ральф хрипел и пытался порвать цепь, но даже его мускулистое тело не могло совладать с металлом.
- Х-хэк! - выкрикнул Топор и махнул рукой справа налево.
Таким движением дирижер заставляет умолкнуть оркестр.
Цепь звякнула, и хрипение пса перешло в странное бульканье. Ральф будто бы прополаскивал горло.
А стоящий спиной к Жоре Топор взмахнул руками теперь уже вверх и с прежним хыканьем опустил ее. Так закрывают капот машины, которую уже невозможно отремонтировать.
Спотыкаясь и держась рукой за стены, Прокудин выбрался из дома, с минуту постоял на качающейся земле и только потом добрел до детской качельки. Прямо под нею лежал на боку поэт Бенедиктинов, и у него было такое лицо, будто он теперь наперед знал, что произойдет с Жорой и Топором, но еще не решил, стоит ли им об этом рассказывать.
Прокудина мутило. Согнувшись, он по-рыбьи хватал ртом сухой теплый воздух, глоток за глотком вбивал в горло кадык и никак не мог вбить его на прежнее место.
- Чего стал! - одернул его Топор. - Пошли мешки искать!
- Ка... как... кие мешки?
Сначала Жора увидел пса, лежащего на боку с перерезанной глоткой. Он еще дергался, и нож в его спине раскачивался, словно Ральф пытался вытолкнуть его из себя. Потом Жора увидел Топора. Точнее, его спину. Она удалялась в сторону левого сарая, но удалялась как-то странно, вроде бы совсем не уменьшаясь в размерах.
- Ме... ме... ах да!.. Мешки, - вспомнил Прокудин, оторвал руки от шершавой трубы качельки, и муть снова вернулась в голову.
Обжав виски ладонями, он со стоном пересек двор, перешагнул порожек сарая и чуть не умер со страху от радостного вскрика Топора:
- Вот они, ро-одные! За поленицей!
Голову будто сменили. За секунду. Или того быстрее. Прежнюю, замутненную и ничего не соображавшую, выкинули во двор, а взамен привинтили другую - чистую и прозрачную.
- Деньги?! - метнулся к поленице Жора Прокудин. - На месте?!
- Они! Они!
Топор стоя лежал на стене из черных полиэтиленовых мешков и плакал. Слезы, смешиваясь с кровью у губ, ложились на скользкую ткань мешков, но в нее не впитывались. Мертвое не впускало в себя живое.
- Ты посмотри, сколько их здесь! Ты посмотри! - рыдал Топор.
Жорик вырвал из-под куртки рацию и без дрожи в голосе запросил: "Жанет, ты как?"
- Жду, - грустно ответила она. - Чего вы так долго?
- Стрельбу не было слышно?
- Чего-то хлопнуло вдалеке... А это стрельба? Толик жив?
- Жив, - подумав, не стал он ничего говорить о Бенедиктинове. - Живее всех живых... Мешки - наши. Гони фургон. Я буду у ворот. Смотри по схеме не перепутай улицу!
Топор все так же стоя лежал на мешках, но теперь он еще и пытался их обнять.
- Толян, пошли, - позвал его Прокудин. - Мы такой шухер подняли! А что если соседи прибегут!
- Я их урою, - не отрывая рук, прохрипел Топор. - Из карабина. Они у меня кровью умоются!
- Ты деда что... тоже убил?
- Откуда я знаю! Чайником он об стол треснулся. Это я точно видел. На столе еще карты лежали... Жора первым переступил порог дома. Переступил и чуть не онемел. Седого старичка на полу не было. Сиротливо лежал галош. Лежал и молчал. Будто знал, куда сбежал дед, и издевался над грабителями.
- Все... Кранты, - опять ощутил Жора Прокудин, что у него сменили голову. - Он ментов вызовет... Он...
Топор выбежал во двор, посмотрел на смятую справа от крылечка траву и крикнул:
- Туда!
Жора еле нагнал его у забора с тыла у дома. Голову мутило, но в сто раз сильнее, чем у качелей. Казалось, что внутри нее плескалось что-то желто-зеленое и ядовитое.
- Вот он, с-сука! - первым заметил лежащего у забора деда Топор.
- Не... не уб-бивайте меня, - под всхлип попросил он. - Я не скажу про вас если что...
У деда, судя по всему, не хватило сил перелезть забор. Он дополз
до него и теперь лежал бревном и не мог даже пошевелиться.
- Ре-обра... У меня ре-обра сломаны, - на одной ноте пропел он.
- Не надо, - взялся Жорик за подпрыгивающее запястье на правой руке Топора. - Он не скажет...
- Знаем мы таких!
Гул автомобильного движка заставил их обоих повернуться в сторону двора.
- Жанетка! - первым произнес Жора Прокудин, и ему стало еще страшнее, чем до этого.
Наверное, потому что самое трудное и важное начиналось сейчас. А о том, что уже произошло, он как-то и забыл.
Глава пятьдесят шестая
И БУДЕТ ЧАС, КОГДА ЖИВЫЕ ПОЗАВИДУЮТ МЕРТВЫМ
Новенький фургон "Газель" свернул с проселочной грунтовки в ночной лес, поплясал минут десять на буграх и впадинах, вырулил на крохотный пятачок в березняке и остановился.
Жора Прокудин лег лбом на баранку и замер.
- Ты чего? - повернула к нему заплаканные больные глаза Жанетка.
- Не могу... Мотор болит, - не отрывая лба от тугих витков проволоки на руле, показал он на грудь.
Молчание Топора было самым лучшим дополнением к их диалогу. Он смотрел на сереющее небо и думал, что если у людей есть души, то душа Бенедектинова поднималась к этому мрачному серому небу рядом с душой убившего его охранника, и в этом их параллельном полете была какая-то несправедливость. А потом он представил, что и его душа точно так же вознесется на небо рядом с душой умершего в те же секунды монаха, кристальнейшего человека, и ему стало скучно от подобного равенства, царящего на небе в отличие от земли.
- Давайте похороним Бенедиктинова здесь, - сказал в пол Жора Прокудин. - Он как-то говорил, что любит березы...
- Когда он это говорил? - удивился Топор.
- Или отвезем его в морг... Как неопознанный труп... Откуда он хоть родом?
- Ему - все равно, - сухим горлом произнесла Жанетка.
- Жорик, я так больше не могу, - открыл дверцу Топор. - Давай посмотрим, сколько денег в одном мешке... Потом перемножим на число мешков и...
- У сыщика в книжке ясно было записано - два миллиарда долларов...
- Значит, там не рубли, а доллары?
- Ты меня удивляешь, Топор! - еле поднял голову с руля Жора Прокудин. - Кто же хранит такие деньги в рублях! Подели два миллиарда на число мешков - и все...
- Нет, не могу!
Топор выпал из машины, прополз на четвереньках по мокрой траве, с трудом встал. Поясница болела так, будто ее перепилили.
- Дождь будет, - заметил он, что посеревшее небо на западе стало темнеть. - Сильный дождь...
Он вернулся к машине, достал из бардачка два ножа с почерневшими
лезвиями и, не взглянув на них, зашвырнул к деревьям.
Березы вздохнули и быстро-быстро заговорили о чем-то на своем
языке.
- Нет, не могу! - окончательно решил Топор. - Я должен их понюхать! Должен! Я не могу!
Он обошел фургон, распахнул дверцы и, не глядя на лежащего поперек машины на спине Бенедиктинова, ухватился за самый верхний мешок и выволок его наружу.