– Старые родственники – это перспективно, – заметил он, потягивая через соломинку мохито.
– В каком смысле? – не поняла Маша.
– Не будь наивной. У них может быть куча недвижки, оставшейся от помершей ранее родни.
– Какой недвижки?
– Господи… Ну, недвижимости! Хата, флэт, метраж на Кутузовском!
– А я здесь при чем? – продолжала недоумевать Маша.
Иван всплеснул руками:
– Как при чем? Ты же новообретенное дитя! Именно таким и оставляют наследство, минуя кровных детушек.
В этот момент Маша впервые за полгода их знакомства отчетливо увидела, что Ваня Воронцов не такой уж неприспособленный к жизни маленький мальчик, каким ей казался.
Он улыбнулся ей открытой, ясной улыбкой и протянул стакан с коктейлем:
– Хочешь попробовать? Здесь неплохо его делают.
…Так что в деревню к Марфе она поехала с его напутствием – произвести хорошее впечатление на старушку.
И вот теперь Иван звонит и спрашивает, можно ли ему присоединиться к ней.
– Вань, это не самая хорошая идея, – осторожно сказала Маша. – Я здесь только второй день. Будет странно, если ко мне приедут гости.
– А я и не напрашиваюсь в гости, – заверил Воронцов. – Палатку захвачу – и встану рядышком в лесочке. Романтика!
Услышав слово, которое давно было под запретом, Маша окончательно убедилась: действие ее прививки закончилось.
– Познакомлюсь с твоей старушкой, – бодро продолжал Иван, – обаяю ее. Глядишь, она и к тебе проникнется.
Маша представила, как Воронцов старается обаять Марфу Степановну, и ужаснулась.
– Моя старушка – далеко не дура, – сдержанно сказала она. – А гостей, которые появляются без приглашения, терпеть не может.
– Ну и пожалуйста. Буду ждать тебя в палатке под сенью дерев. Завтра приезжаю, только скажи точный адрес этой твоей дыры.
И пропел своим красивым баритоном:
– Приходи ко мне, Глафира, и спиртного не забудь! Приноси кусочек сыра…
– Нет.
Иван так удивился, что оборвал песню на полуслове.
– Что?
Маша собралась с силами и повторила:
– Ваня, нет. Я тоже соскучилась по тебе. Но я не стану метаться между домом Марфы и палаткой. Это неудобно. И просто неприлично, в конце концов.
Воронцов замолчал, явно пораженный ее отпором.
Когда-то его обидчивость привела к тому, что Маша стала соглашаться на любое предложение, лишь бы не ссориться. Она терпеть не могла скандалы, могла даже заболеть из-за них. Ваня неплохо изучил ее в этом вопросе.
Он и забыл, когда она в последний раз говорила ему «нет». Какая муха ее укусила?
Преодолев первое удивление, Иван прибег к испытанному способу.
– Я понял. Значит, ты просто не хочешь меня видеть, – с чувством глубоко оскорбленного достоинства произнес он и сделал выразительную паузу.
Тут-то Маша и должна была заметаться. Заволноваться, начать извиняться и убеждать его, что хочет, конечно же, ну что он придумывает всякие глупости… А Ваня бы отвечал тихим голосом, лишенным интонаций, чтобы ей окончательно стало стыдно за то, что она так сильно обидела его.
– Нет, – сказала Успенская, – на тех условиях, которые ты предлагаешь – не хочу.
Воронцов растерялся.
– Ты не хочешь меня видеть? – недоверчиво переспросил он.
Она это не всерьез! Ваня был твердо уверен, что Маша не может рисковать их отношениями. Такими мужчинами, как он, не разбрасываются!
Именно это он и сказал, когда она во второй раз заверила его, что приезжать с палаткой не нужно.
– Что? – изумилась Маша. – Чего не делают с такими мужчинами, как ты? Не разбрасываются?
И вдруг засмеялась.
Это было чересчур. Иван не переносил, когда над ним смеялись. Особенно, если не понимал почему.
Он гордо повесил трубку, утешая себя тем, что Успенская перезвонит через три минуты.
Но она не перезвонила. Ни через три минуты, ни через десять.
Черт возьми, как неудачно. А он уже и палатку приготовил…
Когда их разговор оборвался, Маша опустилась на кровать со странным чувством облегчения. Мысли ее снова вернулись к смерти Марка Освальда. Допустим, его действительно убил человек, который был любовником Даши. Или все же смерть Марка и записка – звенья разных цепей, и они ищут не там?
Логика подсказывала, что второе куда более вероятно. Тем более что минимум у двоих был мотив для убийства: у Бориса и у Евы.
Но Маша не могла забыть слова Матвея Олейникова: за ужином Марк был чем-то ошеломлен. Он что-то услышал… или увидел… Кто-то из присутствующих неосторожно выдал себя. Но чем?! Матвей сам говорил, что Освальд не знал о любовнике Даши ничего, кроме того, что тот старше нее. Но Даше не было и восемнадцати… Значит, подходят и Борис, и Анциферов, и Гена Коровкин.
«Пожалуй, на роль соблазнителя Гена мало годится, – решила Маша. – Постойте-ка… Жена! Любовник Даши был женат, а значит…»
Она спрыгнула с кровати, выскочила в коридор, промчалась мимо ошарашенного Глюка и сбежала по лестнице вниз, к библиотеке. Изнутри доносились приглушенные голоса – значит, Матвей и Марфа все еще там.
Маша торопливо постучала, дернула дверь, не дожидаясь ответа, и выпалила:
– Послушайте, круг подозреваемых можно сократить! Борис не подходит! Он же холост.
И остолбенела. Матвей по-прежнему обретался на полу. А на коленях у Марфы, уютно устроившись на цветастом фартуке из лоскутков, лежал Глюк и щурил желтые глаза.
Мир Маши куда-то кувыркнулся.
– Т-т-т-то есть… – пролепетала Маша, уставившись на кота, – откуда?! Это невозможно! Я же только что…
Она села под дверью, не сводя глаз с кота.
– Обратите внимание, уважаемые гости нашего города, – голосом экскурсовода объявил Матвей, – перед вами находится экспонат, олицетворяющий собою выражение «разрыв шаблона».
Маша оторвала взгляд от кота и умоляюще взглянула на Олейникова. Вид у нее был такой несчастный, что Матвей сжалился:
– Познакомься, это – Фантом. Родной брат Глюка.
– Практически близнец, – подтвердила Марфа. – Только этот ручной, а тот вечно шляется не пойми где.
Мир Маши вновь сделал кувырок и вернулся в исходное положение. Она облегченно рассмеялась. Всего лишь два кота… Все объясняется просто.
И, вспомнив про объяснения, торопливо выложила то, зачем пришла.
– Если вы уверены, что Марк в тот вечер действительно понял, что преступник находится среди вас, то Бориса можно исключить. Ведь он не женат.
Матвей покачал головой, и радость Маши испарилась.
– Ты не учитываешь, что любовник мог и соврать Даше, – сказал он. – Например, если он не собирался на ней жениться. Вот и придумал убедительную причину – несуществующую жену. Но самое главное не в этом. Десять лет назад Борис был женат. Ему нужны были деньги, и он женился на дочери крупного предпринимателя. Они прожили всего пару лет и развелись со скандалом и дележом имущества. Но к тому времени Борька уже успел использовать деньги ее папаши.
– Вот оно что… – разочарованно протянула Маша. – Ясно.
Марфа опустила кота на пол, поднялась и отряхнула фартук от шерсти. На ручку кресла положила крохотный блокнот.
– Все, хватит разговоров, – твердо сказала она. – Пора делом заняться. Скоро ужин, а у меня еще Евке задание не выдано.
– А какое у нее задание? – полюбопытствовала Успенская.
– Зорьку надо подоить, – невозмутимо ответила Марфа.
– Какую Зорьку? Джольку?
– Да нет же! Джолька – это коза. А подоить нужно Зорьку, коровушку мою.
Посмотреть на то, как Ева будет доить корову, собралась половина семьи. Гена занял место в партере, пробравшись в коровник. Борис расположился у входа, а Маша – подальше от него, возле загончика Дульсинеи. Ярошкевич недобро зыркнул на нее, но ничего не сказал – побоялся Марфы.
Старуха хлопотала: объясняла Еве, с какой стороны подойти к корове и как ее доить.
– Брюхо и ноги я ей уже обтерла, – размеренно говорила Марфа, – вымечко помыла и хвост к ноге привязала, чтоб не хлестнула она тебя. Нужно только массаж ей сделать – и можешь приниматься за дойку. Ты, помнится, говорила, что в детстве доила коров у бабушки. Значит, для тебя задание несложное.
Судя по лицу Евы, она придерживалась другого мнения. «Если бы не маячащий перед ней приз в виде денег Олейниковой, ни за что бы она не согласилась, – подумала Маша, с сочувствием глядя на Еву. – Марфа просто-напросто издевается над ними. Страшно представить, что будет, когда все вскроется. А ведь вскроется рано или поздно…»
Но Ева, не теряя самоуверенности, вошла в коровник.
Черно-белая корова с мохнатыми ушами покорно ждала внутри. Увидев Еву, она подняла голову и задумчиво воззрилась на нее.
– Тетя Марфа, она не укусит? – опасливо спросила Ева.
– Прихватить может, – признала старуха. – Но это ерунда! Главное, чтоб не лягнула.
«Подбодрила так подбодрила», – подумала Маша и юркнула в сарай вслед за Евой. А следом за ней прошмыгнула Тявка, путаясь у Маши в ногах.
– Что, тоже не можете пропустить такое представление? – шепотом спросил ее Гена и подвинулся. – Давайте смотреть. Сдается мне, нас ждет удивительное зрелище.
Осторожно приблизившись к Зорьке, Ева похлопала ее по спине.
– Хорошая корова, хорошая, – без особой убежденности проговорила она. – Вот мы тебе сейчас…
И Ева сделала попытку ущипнуть Зорьку за кожу на загривке.
Корова повернула голову и уставилась на Еву с таким недоумением, с каким могла бы английская королева смотреть на дворецкого, прибежавшего с мухобойкой к ней в спальню.
Ева храбро ущипнула ее еще раз. В глубоких коровьих глазах отразилось сомнение в психическом здоровье гостьи.
– Что это ты делаешь? – озадаченно спросила Марфа Степановна, наблюдавшая за Евиными манипуляциями от двери. – А?
– То, что вы и сказали, – огрызнулась Ева. – Массаж!
– Э-гхм!
Старуха прокашлялась. Маше показалось, что на глазах ее выступили слезы.
– Так ведь, милая моя, массировать-то надо вымя! – проговорила Марфа, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не рассмеяться. – А ты зачем ей на спину полезла? Оттуда молоко не льется.
Ева закусила губу.
– Вот табуреточка в уголке, – указала старуха. – Садись на нее и начинай.
С отчаянной решимостью Ева придвинула табуретку, уселась, подставила ведро и двумя руками бесстрашно схватила Зорьку за вымя.
Первый и последний раз в жизни Маше довелось увидеть корову, подпрыгнувшую на месте. Пол в коровнике дрогнул, когда Зорька приземлилась. Вскинув лобастую голову, корова попятилась и лягнула ведро, которое с грохотом врезалось в стену сарая, а затем, перебирая копытами, как балерина, бочком пошла на Еву.
Женщина завизжала так пронзительно, что у Маши заложило уши. Корова отозвалась негодующим мычанием, а Тявка оглушительно залаяла, поднимая тревогу. В полумраке сарая Зорька казалась уже не тихой коровушкой, а рассвирепевшим буйволом. Она фыркала, бодала воздух и топала передними ногами, словно оратор, пытающийся привлечь внимание публики отчаянным стуком по трибуне. Тявка металась у нее под копытами, чудом уворачиваясь от ударов.
Машу с Коровкиным разметало по стенам, а Ева бросилась к выходу, едва не уронив Марфу. Визг ее стих где-то вдалеке, за домом.
Олейникова вбежала внутрь, ухватила разбушевавшуюся корову за рог, ласково приговаривая что-то, и цыкнула на Тявку. Собачонка тут же удрала, пугливо поджав хвост. Зорька обиженно промычала что-то и успокоилась.
Марфа Степановна обернулась и встретилась с укоризненным взглядом Маши.
– Кто же знал… – виновато развела руками старуха. – Я-то думала, она и в самом деле умеет доить!
Убедившись, что опасность миновала, Гена отлепился от стены.
– Я не понял, с чего она взбрыкнула? – он опасливо посмотрел на корову.
– А нечего ее холодными руками за вымя хватать, – проворчала старуха. – Ты, поди, тоже бы взбрыкнул, если тебя ухватить за…
Она покосилась на Машу и не закончила.
Часом позже с вечерней прогулки привели козу. Марфа Степановна предложила Еве попробовать свои силы хотя бы на козе.
– Джолька у меня маленькая, она тебя не забодает!
Но вдова Марка посмотрела на старуху так, словно Марфа предложила подоить саму Еву. Коровкин неосторожно рассмеялся и был испепелен яростным взглядом. Ева не любила проигрывать.
– Все сегодня устали, все грязные… – громко сказала Марфа. – Истоплю-ка вечерком баньку.
И этим погасила начинавшийся конфликт. Баньке обрадовались все.
– Только учтите – банька будет по-черному. Новая моя баня внутри не достроена, да и привыкла я к старой. Я пойду первой париться, а вы уж сами решите, кто за кем.
Ужин приготовила Ева, желая реабилитироваться. И приготовила отменно. Мясо на тарелках истекало соком, вкуснейшая тушеная капуста пахла копченостями.
– Эх, вина не хватает! – пожалел Борис.
Марфа, хлопнув себя по лбу, принесла из кухни домашнее вино, и застолье пошло веселее.
Первый бокал выпили за здоровье Марфы, второй – за собравшихся… На третьем Иннокентий хотел предложить тост, но старуха властно взмахнула рукой.
– Слушайте все! – объявила она и встала. Маше показалось, что Олейникова покачнулась. – Это вино, которое я сделала сама, хочу выпить за душу невинно убиенного Марка.
Старуха вытянула костлявую руку с бокалом, словно чокаясь с кем-то невидимым, и выпила залпом, словно водку.
Смех и разговоры разом оборвались. В глазах собравшихся застыли смятение, недоверие, страх, жалость… Они решили, что тетушка все-таки сошла с ума. Несчастная, несчастная тетя Марфа, разговаривающая с призраками умерших!
Так думали все, кроме одного человека. Чувства Маши невероятно обострились, словно натянутая струна, и она ощущала исходящие от окружающих волны сочувствия, жалости, презрения к Марфе…
И еще – волну страха. Густую, как мазут, черную, дурно пахнущую. Именно в эту секунду Маша совершенно точно осознала, что убийца Марка среди них. Может быть, он сидит рядом с ней или напротив.
Она окинула родственников быстрым взглядом. Но лица выражали то, что и должны были выражать: неловкость.
Положение спас Матвей: отобрал у покачивающейся Марфы бокал и усадил ее за стол, что-то успокаивающе нашептывая на ухо. Старуха слабо улыбалась.
– Ева, расскажите, как вы готовили мясо, – попросила Нюта.
И хотя это прозвучало немного нарочито, все с благодарностью взглянули на девушку. Действительно, давайте лучше говорить о мясе! Давайте говорить о чем угодно, только не о смерти.
Больше всех старались Коровкины. Один подкидывал тему, другая подхватывала ее. Стоило возникнуть крошечной паузе, как все повторялось: подбросили – подхватили – отбили подачу. Они работали, как слаженный дуэт, как опытные ведущие, удерживающие внимание зрителей.
Если Марфа и собиралась высказаться, ей не дали такой возможности.
…………………………………………………
Программисту Гене Коровкину не везло с женщинами. Как типичная жертва стереотипов, Гена ухаживал за высокими стройными девушками, у которых были летящие длинные волосы, высокие скулы и безразличные, как у птиц, глаза. Должность старшего системного администратора в крупной фирме приносила Коровкину неплохой доход, поэтому девушки принимали его ухаживания благосклонно. Друзья одобряли выбор Гены, восхищались его избранницами и отличным вкусом.
Сложности начинались там, где их никто не ждал.
Во-первых, маленький щуплый Коровкин рядом с любой длинноногой пассией смотрелся как захиревший гном и страшно переживал из-за этого. Он носил ботинки на каблуках, вытягивал шейку, чтобы казаться выше, но чувствовал, что смешон.
Во-вторых, каждая из девушек, заполучив программиста во временное пользование, принималась преобразовывать его согласно своим представлениям о прекрасном. Любимый замусоленный свитер Гены (чудесного оттенка «подгнившая клубника») отправлялся в шкаф, а самого Гену одевали то в рубашки-поло, то в облегающие маечки фасона «юный гей», а то и вовсе упаковывали в пиджаки. Все костюмы были Коровкину велики. Гена жалобно торчал из пиджака во все стороны, как птенец, высовывающий голову из гнезда, и снова понимал, что выглядит нелепо.
В-третьих, девушки быстро утомляли Коровкина. Их деловитость и энергичность, направленные на него, вызывали у Гены желание сбежать и затаиться в серверной. Так он и поступал: сбегал и на время затихал, приходя в себя.
Девушки сменяли одна другую, и в итоге за Коровкиным утвердилась репутация бабника и знатока женщин. Хотя даже о гнездовании утконосов Гена знал больше, чем о женщинах.
Метания Коровкина продолжались до тех пор, пока он не познакомился с Леной Ларионовой.
Лена работала приемщицей в химчистке. Именно ей Гена принес любимый свитер и вручил, провожая тоскливым взглядом, словно мать, первый раз отправляющая ребенка в лагерь.
– Не беспокойтесь, с вашим свитером все будет в порядке, – с улыбкой заверила его приемщица. – Такая уютная вещь… Наверное, вы к нему очень привыкли.
Коровкин поднял глаза и обомлел.
Перед ним стояла невысокая полная девушка с серыми глазами. У девушки были могучие крестьянские руки, широкие плечи и тяжелая грудь, перед объемом которой спасовал бы любой бюстгальтер.
Тонконогие красавицы, с которыми встречался Гена, назвали бы приемщицу толстухой. Но в глазах Коровкина она походила на богинь, нарисованных в книжке «Сказания скандинавов в пересказе для детей», которую он очень любил в детстве.
И эта богиня застенчиво улыбалась Геннадию.
Ухаживая за длинноволосыми девушками с безразличными глазами, Коровкин всегда следовал установленному ритуалу: ронял ничего не значащие фразы с якобы глубоким подтекстом, следил, чтобы инициатива переходила от него к девушке, и ни в коем случае не торопил события. Он усвоил, что назвать вещи своими именами – оскорбительно для женщины. Непременно нужно исполнить танец распушенного хвоста и дать ей такую же возможность. В этом и есть суть завязывания отношений. К тому же Коровкин помнил о том, что он низкорослый, тощий и нелепый, и всегда оставлял партнерше возможность необидно отказаться от продолжения знакомства.