Когда работорговцы напали на деревню Друсса и захватили молодых женщин, в том числе и Ровену, он, не задумываясь, пустился за разбойниками в погоню. Это было правильно! Там не были затронуты ни политические, ни моральные вопросы.
А теперь все так запутано. «Такое решение будет почетным», — уверял его Майон. Но почему? Потому что это спасет тысячи дренайских жизней. Однако поддаться прихоти безумца, потерпеть унижение и быть побитым — разве это почетно?
С другой стороны, его победа может привести к войне. Стоит ли рисковать этим ради выигранного кулачного боя, спрашивал Майон. Ради удовольствия повалить человека на землю.
Друсс пересек Парк Великанов и сквозь Мраморную Арку свернул налево, к Лебединой Долине, где стоял дом Клая. Здесь жили богатые люди, дороги были обсажены деревьями, дома красивы, в усадьбах сверкали пруды и фонтаны, и прекрасные статуи стояли вдоль извилистых дорожек, бегущих через ухоженные сады.
Все здесь говорило об огромных количествах золота. Друсс вырос в горной деревушке, где дома строились из грубо обтесанных, скрепленных глиной бревен, а звонкая монета была такой же редкостью, как честь у шлюхи. Он смотрел во все глаза на особняки из белого мрамора с золочеными колоннами, яркими фресками, резными карнизами, под крышами из красной черепицы или черного лентрийского сланца.
Друсс шел все дальше, разыскивая дом первого готирского бойца, и наконец нашел. Перед высокими чугунными воротами стояли двое часовых в серебряных панцирях, вооруженные короткими мечами. Дом был хорош, хотя и не так роскошен, как соседние: квадратный, с покатой красной крышей, без колонн и живописных фресок, из простого белого камня. Карниз тянулся только над парадным входом, а в окнах не было ни цветных стекол, ни вычурных рам. К своему немалому раздражению, Друсс понял, что ему чем-то нравится хозяин этого дома и сада, где росли ивы и буки.
Однако и здесь не преминули пустить пыль в глаза. Посреди тщательно подстриженной лужайки на пьедестале возвышалась статуя бойца, почти вдвое больше натуральной величины. Как и дом, она была сделана из белого, ничем не украшенного камня и представляла Клая с вызывающе поднятыми кулаками.
Друсс постоял немного на широкой аллее за воротами. Какое-то движение в тени привлекло его внимание, и он заметил мальчишку, засевшего за стволом старого вяза. Друсс усмехнулся:
— Хочешь поглядеть на великого человека, так?
Мальчишка молча кивнул. Он был страшно худ, глаза ввалившиеся, личико с кулачок. Друсс нашарил в кошельке у пояса серебряную монету и бросил ему.
— Ступай-ка отсюда да купи себе чего-нибудь поесть.
Мальчик поймал монету, спрятал ее под рваную куртку, но остался на месте.
— Такая тебе охота его увидеть? Даже голод не помеха? Ну тогда пошли со мной. Я тебя проведу.
Мальчик просиял и вылез из своего укрытия. Стоя, он казался еще более тощим — локти и коленки у него были толще бицепсов и ляжек. Рядом с мощной фигурой дренайского бойца мальчуган походил на бесплотную тень.
Вместе они подошли к воротам, но часовые переградили им дорогу.
— Я Друсс, меня приглашали.
— Ну уж этого попрошайку точно не приглашали, — сказал стражник.
Друсс подался вперед, впившись ему в глаза холодным взглядом, — между их лицами оставалось всего несколько дюймов. Часовой отстранился, стремясь увеличить расстояние, но Друсс надвигался на него, пока панцирь служаки не лязгнул о ворота.
— Его пригласил я, парень. Есть возражения?
— Никаких.
Часовые расступились, открыв ворота, и Друсс с мальчуганом вошли. Друсс остановился посмотреть на статую, потом еще раз окинул взглядом дом и участок. Статуя была здесь не на месте, не гармонировала с естественной прелестью сада. Они подошли к дому, и пожилой слуга с поклоном открыл парадную дверь.
— Милости просим, высокородный Друсс.
— Я не высокородный и не желаю быть таковым. Этот малыш сидел в засаде, чтобы хоть одним глазком поглядеть на Клая, — вот я его и привел.
— М-м, — протянул слуга. — Сдается мне, прежде его не мешало бы покормить. Я отведу его на кухню. Хозяин ждет вас, господин, на ристалище за домом. Пройдите вперед и окажетесь там... — Старик взял мальчика за руку и удалился.
Друсс вышел с другой стороны дома. Около двадцати атлетов проделывали там различные упражнения или сражались друг с другом. Участок был хорошо распланирован — три песчаных круга, мешки для отработки кулачных ударов, весы, массажные столы и два фонтана, подающие свежую воду. В дальнем конце виднелся бассейн, где плавали несколько человек. Этот незатейливый вид согрел сердце Друсса. На одном из кругов бились на кулачках двое, а третий, могучий Клай, стоял рядом, наблюдая за боем. В предвечернем свете его коротко остриженные светлые волосы отливали золотом. Он стоял, скрестив руки на груди, показывая во всей красе мощные мышцы плеч и спины, плавно сходящие к узким бедрам. Воплощенная сила и легкость, подумал Друсс.
— Разойдись! — скомандовал Клай и вошел в круг. — Ты слишком зажат, Калас, и левая у тебя движется, как больная черепаха. Уж очень негармонично ты развит. Ты наращиваешь мускулы на плечах и руках — да, это даст тебе силу, но и нижней частью тела пренебрегать нельзя. Самые убийственные удары обеспечиваются ногами — сила поступает в плечи и руки от бедер, и когда она доходит до кулака, он бьет как молния. Завтра будешь работать с Шонаном. — Клай положил руку на плечо другому бойцу. — Ты показываешь хорошую выучку, мальчик, но тебе недостает чутья. Все у тебя есть — и мужество, и стиль, только бойцовского сердца нет. Ты смотришь одними глазами. Шонан говорит, ты добился отличных успехов с копьем — пожалуй, на нем пока и сосредоточимся.
Оба противника поклонились и разошлись.
Клай обернулся, увидел Друсса и с широкой улыбкой зашагал ему навстречу, еще издали протягивая руку. Он был на голову выше Друсса и шире в плечах. Ни лоб, ни скулы на плоском лице почти не выдавались. Вряд ли прямой удар сможет рассечь ему кожу под глазом или бровью, а подбородок у него квадратный и крепкий. Лицо прирожденного бойца.
Друсс пожал протянутую руку.
— Вот таким и должно быть ристалище, — сказал дренай. — Все продумано с большим толком.
— Приятно слышать, — кивнул готир, — хотя я желал бы, чтобы оно было побольше. Здесь мало места для метания копья или диска. Мой наставник Шонан использует для этого соседнее поле. Пойдемте, я покажу вам наше хозяйство.
Четыре массажиста на площадке умело разминали усталым атлетам мышцы, тут же рядом находилась и баня с двумя горячими бассейнами. Гость и хозяин обошли все, и наконец Клай увел Друсса обратно в дом.
Стены хозяйского кабинета были увешаны рисунками с изображениями мышц и связок человеческого тела. Друсс никогда еще таких не видел.
— Среди моих друзей есть врачи, — пояснил готир. — В их обучение входит вскрытие трупов — они должны знать, как что у человека работает. Захватывающее зрелище, правда? Почти все наши мускулы работают наперекор друг дружке. Чтобы бицепс напрягся, трицепс должен расслабиться и вытянуться.
— А какая вам от этого польза? — спросил Друсс.
— Это помогает мне находить равновесие. Гармонию, если хотите. Оба этих мускула жизненно важны друг для друга, и глупо было бы развивать один за счет другого. Понимаете?
Друсс кивнул:
— У меня в Машрапуре был друг, боец по имени Борча. Его бы это захватило не меньше, чем меня.
— Я слышал о нем. Он обучал вас и помог вам завоевать первенство. Когда вы покинули Машрапур, он стал первым в истории бойцом, который отвоевал свой титул сильнейшего обратно. Он удалился на покой шесть лет назад, проиграв Прозеккису в бою, который длился чуть ли не два часа.
Слуга принес кувшин и наполнил кубки.
— Очень освежает, — заметил Друсс, отведав.
— Сок четырех плодов. Я нахожу его бодрящим.
— Я предпочитаю вино.
— Да, говорят, что красное вино питает кровь, но, по-моему, оно все же мешает подготовить бойца как следует. — Они помолчали немного, и Клай растянулся на кушетке. — Вам хотелось бы знать, зачем я пригласил вас сюда, верно?
— Сначала я думал, что вы хотите меня напугать, — но теперь больше так не думаю.
— Вот и славно. Я хотел сказать вам, что мне неприятно было услышать о пророчестве. А вас это, должно быть, и вовсе бесит. Я терпеть не могу, когда к честному соревнованию примешивают всякие интриги, — вот и хотел успокоить вас на этот счет.
— Каким образом?
— Убедить вас бороться за победу. Показать все, на что вы способны.
Друсс, откинувшись назад, пристально посмотрел на Клая:
— Почему же тогда мой собственный посол убеждает меня поступить как раз наоборот? Почему вы желаете видеть своего короля униженным?
— Вы неверно меня поняли, Друсс, — рассмеялся Клай. — Я видел, как вы деретесь. Вы прекрасный боец — с сердцем и чутьем. Я спросил Шонана, что он думает о нас обоих, и он сказал: «Если бы мне предложили поставить все свои деньги на кого-то из вас, это был бы ты. Но если бы мне нужен был кто-то для защиты моей жизни, это был бы Друсс». Я человек самоуверенный, мой друг, но эта самоуверенность проистекает не из тщеславия. Я знаю себе цену, знаю, на что я способен. Мои приятели-врачи говорят, что я — чудо природы. Сила у меня невероятная, и проворство не уступает ей. Встаньте-ка ненадолго.
Друсс встал, и Клай принял боевую стойку на расстоянии вытянутой руки от него.
— Сейчас я вырву волосок из вашей бороды. Остановите меня, если сможете.
Друсс приготовился. Рука Клая устремилась вперед, и Друсс ощутил легкую боль на месте вырванных волосков. Сам он не успел и рукой шевельнуть. Клай вернулся на свою лежанку.
— Вам не удастся побить меня, Друсс. Это никому не под силу. Именно поэтому вы можете не обращать на пророчество никакого внимания.
— Вы мне нравитесь, Клай, — улыбнулся Друсс, — и если бы золото давали за вырванные волоски, вы бы победили. Но мы еще вернемся к этому разговору после финального боя.
— Вы будете бороться за победу?
— Как всегда, парень.
— Клянусь небом, Друсс, ты пришелся мне по сердцу. Ты не привык сдаваться, да? Поэтому тебя и зовут Легендой?
— Нет. Просто я имел несчастье подружиться с поэтом-сказителем. Куда бы я теперь ни отправился, он выдумывает обо мне новые истории, еще чуднее прежних. Удивительно, как это люди в них верят. Чем больше я говорю, что этого не было, тем крепче они верят.
Клай и Друсс снова вышли на ристалище. Все атлеты уже разошлись, и слуги зажгли факелы.
— Я знаю, в чем тут дело, — сказал Клай. — Все думают, что ты отнекиваешься из скромности. Людям нравится верить в героев. Однажды во время учебного боя я вышел из себя и ударил ребром ладони каменную статую. Сломал себе три кости. Теперь сто человек уверяют, что от моего удара статуя разбилась на мелкие кусочки, а еще двадцать клянутся, что видели это своими глазами. Ты пообедаешь со мной?
— Спасибо. По дороге сюда я проходил мимо трактира — там готовили какое-то ароматное мясо, и мне с тех пор не терпится его отведать.
— Трактир с голубыми стеклами в окнах?
— Да. Ты его знаешь?
— Он называется «Сломанный меч» и славится лучшим в Гульготире поваром. Я хотел бы пойти с тобой, но у меня разговор с Шонаном.
— Мне было бы приятно твое общество. Мой друг Зибен принимает у нас дома некую красотку и будет недоволен, если я заявлюсь слишком рано. Может, посидим завтра, после финала?
— С удовольствием.
— Кстати, у тебя есть еще гость. Уличный мальчонка, который караулил тебя снаружи. Буду тебе благодарен, если ты обойдешься с ним ласково и скажешь ему пару слов.
— Непременно. Приятного тебе аппетита.
Глава 3
Келлс облизал пальцы и отломил еще кусочек черного хлеба, чтобы подобрать весь соус без остатка. Старый слуга усмехнулся:
— Давай-ка я тебе подбавлю. — Он снял с плиты горшок и наполнил миску до краев. Келлс, явно обрадованный, взял ложку и атаковал жаркое с новым пылом. В считанные мгновения он очистил миску и громко рыгнул.
— Меня зовут Кармол, — сказал старик, протянув ему руку. Келлс нерешительно вложил в нее свою грязную ладошку. — Ну а теперь ты назови мне свое имя.
Келлс посмотрел в лицо, покрытое морщинами — их было особенно много около веселых голубых глаз.
— Зачем? — В этом вопросе не было дерзости, только любопытство.
— Зачем? Ну, так уж принято, когда двое делят трапезу. Так люди знакомятся и могут потом стать друзьями. — Голос у старика был добрый, и в улыбке не замечалось ехидства.
— Меня зовут Быстрая Рука.
— Мать тебя тоже так зовет?
— Нет, она зовет меня Келлс. А все остальные — Быстрая Рука. Вкусное у тебя жаркое, и хлеб мягкий, свежий. Я уж знаю, какой свежий хлеб на вкус. — Келлс слез со скамейки и снова рыгнул. В кухне было тепло и уютно, хорошо бы свернуться на полу у плиты и поспать. Да нельзя — он еще не закончил свое дело. — А когда я смогу увидеть... господина Клая?
— У тебя что, дело к нему?
— Да нет, какое у меня может быть дело. Так... на бедность хотел попросить. — Келлс счел, что нищий все-таки лучше, чем вор или грабитель.
— Так ты просить сюда пришел?
— Ну да. Когда я его увижу?
— Он очень занятой человек. Я сам могу дать тебе пару монеток — и еще миску жаркого.
— Не нужны мне деньги... — Келлс наморщил лоб. — Впрочем, от тебя бы я взял, а вот от него — нет.
— Чего ж ты тогда хочешь? — Кармол сел на скамью.
Келлс придвинулся поближе. Ведь не будет вреда от того, что он откроет свой секрет слуге господина Клая? Старик, глядишь, еще и посодействует ему.
— Мне надо, чтобы он возложил руки на мою мать.
Старик расхохотался, и Келлс сощурился: тут не над чем было смеяться. Кармол, увидев выражение его лица, осекся.
— Извини, парень. Просто ты застал меня врасплох. С чего это тебе захотелось, чтобы мой хозяин... сотворил подобную вещь?
— Потому что я знаю, — понизил голос Келлс. — Я никому не говорил, за тайну можно не опасаться. Но он бы мог уделить немного волшебства и для моей мамы. Мог бы убрать опухоль. Тогда мама снова бы стала ходить и смеяться, начала бы работать и покупать еду.
Улыбка сбежала с лица Кармола, и он ласково положил руку мальчику на плечо.
— Ты веришь, что господин Клай... волшебник?
— Он бог, — прошептал Келлс. Кармол молчал, и мальчик забеспокоился. — Клянусь, я никому не скажу.
— Откуда же ты это взял, юный Келлс?
— Я сам видел, как он совершил чудо — в прошлом году. Мама привела к себе... друга, вот я и сидел в нашем переулке под навесом. Была гроза, молнии так и сверкали. Одна ударила прямо в переулок, и я услышал громкий треск. Чье-то тело подкатилось ко мне и стукнулось о стену. Я выскочил наружу. Это была Длинная Тэсс — она мамина напарница и работает на Длинной улице. Шла, видно, домой, а молния попала в нее и убила наповал. Я пощупал ее шею — жилка не билась. Приложил ухо к груди — и сердце не бьется. Тут подъехала карета, и я шмыгнул обратно в укрытие — подумают еще, что это я ее убил. Гляжу, господин Клай выскакивает из экипажа и подходит к Тэсс. Он тоже потрогал ее шею, послушал сердце... а потом сделал это. — Дыхание Келлса участилось под действием воспоминаний, и сердце стучало вовсю. — Он наклонился и поцеловал ее! Я глазам своим не поверил. Поцеловал мертвую, прямо в губы — как любовник. И знаешь, что случилось потом?
— Нет. Скажи.
— Она застонала — и ожила. Тогда я все понял. Но ничего не сказал — даже Тэсс. У нее остались ожоги на ногах, и одна сережка расплавилась и приварилась к коже. Но даже Тэсс не знает, что воскресла из мертвых.
— Вот так история, парень, — вздохнул старик. — Мне сдается, ты должен повторить ее господину Клаю. Сиди тут, а я пойду спрошу, не уделит ли он тебе минутку. Тут есть фрукты — ешь сколько влезет.
Келлсу не надо было повторять дважды. Не успел Кармол выйти, мальчишка сгреб пару спелых. апельсинов и горсть бананов. И принялся уплетать все это, запивая фруктовым соком, который обнаружил в каменном кувшине.
Вот блаженство-то! Вкусная еда — и чудо в придачу!
Нынче он хорошо потрудился. Сидя у теплой плиты, Келлс думал, что сказать богу, как лучше объяснить ему, что мать больна и не может работать. Это не потому, что она ленится. Когда у нее на груди появилась первая шишка, она продолжала работать, хотя то и дело падала в обморок. Потом шишка затвердела, сделалась заметнее, некоторые клиенты стали ею брезговать, и ей приходилось работать дольше, притом в переулках, где дело совершается наспех и в темноте. А после на шее у нее выросла вторая шишка — большая, как апельсин, который Келлс только что съел. И никто не хотел больше платить ей за услуги. Лицо у матери сделалось пепельно-серым, под глазами легли темные круги. А уж исхудала-то как! Страшно исхудала, несмотря на всю еду, которую Келлс воровал для нее.
Он расскажет это богу — и тот все поправит.
Не то что тот лекарь, которого позвала Длинная Тэсс. Он взял пять серебряных монет — и ничего не сделал! Нет, он, конечно, ощупал шишки и провел руками по всему телу. Грязная свинья! Потом пошептал что-то Тэсс и покачал головой. Тэсс заплакала, поговорила с мамой, и та тоже стала плакать.
Келлс задремал у огня — и проснулся, когда над ним склонился бог.
— Ты устал, мальчик. Поспи еще, если хочешь.
— Нет! — Келлс привстал на коленки. — Вы должны пойти со мной, господин. У меня мама больна.
Клай со вздохом кивнул:
— Кармол рассказал мне о том, что ты видел. Но это не было чудом, Келлс. Один врач, мой приятель, научил меня этой штуке. У женщины от удара молнии остановилось сердце — я помассировал его и вдул воздух ей в легкие. Никакого волшебства в этом не было, клянусь.
— Она была мертва! Вы вернули ее к жизни!
— Но без помощи волшебства.
— Значит, я не получу от вас помощи?
— Я сделаю, что могу, Келлс. Кармол уже отправился за врачом, о котором я тебе говорил. Когда они вернутся, мы пойдем к твоей матери и посмотрим, чем ей можно помочь.
Келлс тихо сидел в углу, пока седовласый врач осматривал Лойру. Старик осторожно надавил на шишки, пощупал живот, спину и пах. Все это время умирающая стонала в полубреду — только боль не давала ей забыться окончательно. Ее рыжие волосы стали сальными, бледное лицо блестело от пота. Но Келлсу она и теперь казалась красавицей. Он слышал, что врач говорит Клаю, но ничего не понимал. Да и не надо было понимать — стоило послушать, каким похоронным тоном это говорится. Она умирает — и нет бога, который исцелил бы ее. Гнев жег горло Келлса, как желчь. Келлс сглатывал гнев, и горячие слезы текли по его грязным щекам. Он заморгал, силясь сдержать их. Длинная Тэсс стояла в другом углу, скрестив на груди костлявые руки. На ней было потрепанное красное платье — знак ее ремесла.