Как оказалось, успели. Почему командир «гусей» решил атаковать именно сейчас, почему он вообще решил атаковать, Жермон так и не понял, но это произошло. Сначала стало видно, как спешно разворачивают коней люди Баваара, потом из ложбин между курганами выплеснулись всадники. Несколько десятков. Это было лишь началом, из-за крайнего холма выскочили еще с пару сотен дриксов и с гиком погнали коней на изготовившихся к стрельбе драгун.
– Эх, – не выдержал Рёдер, – если б успели переправить пушки!..
– И так обойдутся. – Берк принялся нашаривать несуществующую трубу, вспомнил, где она, и немедленно сделал вид, что ищет что-то в кармане. Жермон усмехнулся, но трубу не отдал, все и так шло неплохо. Так неплохо, что старшие воинские начальники могли просто смотреть и получать удовольствие.
Капитан Зантола, командовавший первым батальоном, соображал быстро, его мушкетеры бегом кинулись вперед, подпирая драгунский строй. Громыхнул слитный, мощный залп. Рановато, еще бы шагов тридцать, но помогло и это. Вражеская конница раздалась в обе стороны и отвернула, тут же с дриксенской стороны затрещали ответные выстрелы.
Жермон повел присвоенной трубой. Темных тел на яркой, испятнанной цветами траве осталось гораздо больше, чем он ожидал, правда, большинство конских. Оставшиеся без лошадей всадники, кто был в состоянии, поднимались, им на помощь спешили товарищи, подхватывали к себе и увозили. На знакомых темных мундирах мелькало что-то оранжевое и белое… «Забияки»… Легкоконные. Встречаться с ними Жермону еще не доводилось, но Людвиг отзывался о них неплохо. Вот и познакомились.
Второй залп. Теперь вперед пошли драгуны. «Забияки» боя не приняли, дали несколько выстрелов и унеслись в обход курганов. Догонять никто не пытался, но разведчики тут же отправились следом, стараясь не упускать отбывающих из вида.
– Ну и зачем все это представление? – недовольно буркнул Берк. – Потеряли где-то… С десяток, не меньше. У нас хорошо если половину от того. Чего хотели-то?
– А кошки их знают! – отмахнулся Ариго. – Пусть Зантола проверит тела… Может, второпях кого из раненых оставили. Хотелось бы поговорить.
– Проверим… Мой генерал, пехота переправилась полностью. Нам тоже пора, но для носилок вода стоит слишком высоко.
Леворукий, как же неохота возвращаться в эту несчастную повозку… Ничего, завтра он попробует встать, и пусть этот коновал вякнет хоть слово!
– Высоко так высоко. Я топиться не собираюсь.
3
Одного из дриксов, получившего пулю в бок и при падении сломавшего спину, добил Баваар, не забыв при этом прикончить и покалеченных коней. Еще один «забияка» отделался вывихнутой ногой и разбитым лицом. Говорить он мог и отнюдь не стремился принять смерть за кесаря и великую Дриксен. Правда, сам оказался каданцем. Таких наемников в легкоконных полках кесарии хватало: почему-то сами дриксы были мало расположены к подобной службе.
Жермон смотрел на опухшую физиономию и понимал, что нужно поручить пленного Берку и попросить помощи если не у лекаря, то у Валентина, но отчего-то хрипло велел пленнику назваться. Тот не понял, Валентин повторил вопрос на дриксен, и Жермон почувствовал себя дураком. Пленник смотрел на генерала словно из-под воды. Начни он запираться, Ариго отдал бы его Берку с Бавааром, но каданец заговорил.
– Капрал Медоуз, – довольно бодро сообщил он и по собственному почину добавил: – Три года в Южной армии его величества Готфрида… Еще бы год, и домой!
– Что тут делали «Забияки»? – В другую войну и в другом состоянии Жермон каданцу даже посочувствовал бы, но сейчас пошли другие ставки.
– На разведку ходили, – не стал скрытничать Медоуз. – Тому четыре дня, как фрошеры… то есть ваши, с тыла врезали по корпусу фок Ахтентаннена… Он вроде как в сторону намылился, чтобы фро… обойти ваших. Ну, ему похлебку-то и расплескали, и тут такое началось… Холку-то всем «сам» мылил, вот они и заскакали. Наш аж целый полк во все стороны разогнал, чтоб ненароком на кого не нарваться.
– Кто «ваш»? – Жермон спросил на дриксен, и капрал от удивления выпучил заплывающий глаз.
– Генерал наш… Фок Бингауэр.
– Чем закончился прорыв?
Неподдельное восхищение в глазах Берка и Рёдера. Не прошло и недели, как полковники поверили, что Бруно с основными силами перешел-таки Хербсте. Приятно, Леворукий побери, но лучше было бы, торчи дриксы у Печального Языка и поныне.
– Берк, Баваар, дальше сами. Я устал.
– Мой ген…
– Я просил вас вести допрос, а не подменять лекаря!
Теперь пленный смотрел не просто из-под воды, а из-под воды, в которую раз за разом бросали камни, и Жермон, откинувшись на подушку, прикрыл глаза. Пришел вечер, а с ним и жар, но капрал отвечал, а генерал слушал. Как ни странно, все понимая.
Талигойцы? Медоуз в том бою не участвовал, но вроде бы они прорвались и ушли на соединение со своими основными силами. Там как раз должно было состояться сражение, чем оно кончилось, неизвестно. «Забияки» уже три дня по полям болтаются и новостей не знают. Вообще-то пора было возвращаться, припасы кончались, но решили заночевать, уж больно место хорошее, а вернешься раньше времени, опять куда-нибудь погонят. С Бингауэра станется, любит, чтоб все бегали, даже если без толку…
Зачем вообще атаковали? Нет, конечно, они видели, что тут ничего не светит, но уйти просто так? Да капитан Штурриш скорей на себе своего коня повезет, чем совсем без драки уйдет. Хоть пару выстрелов, а сделать надо, иначе никак… А что не повезло кой-кому, и ему тоже – так дело обычное. Они ж не пивовары и не ткачи. Жаль, конечно, что он так не вовремя башкой приложился, вот ребята и бросили, посчитали дохлым. Теперь в его память вечером выпьют и деньги разделят. Денег жалко, но когда за живого пьют, как за мертвого, хорошая примета… Главное, до вечера дожить.
Это начинало надоедать, и Жермон заставил себя поднять тяжеленную руку и махнуть – уводите. Разумеется, каданское трепло доживет до вечера. И до встречи с фок Варзов доживет… Проклятье, успел ли Ансел к Вольфгангу и чем оно вообще там закончилось, это сражение?
– Уснул? – Берк искренне полагал, что шепчет.
– Нет, – откликнулся от изголовья Валентин. – Пусть согреют вина…
– Пусть согреют всем, – уточнил Жермон и понял, что Придд не просто сидит на телеге, а подпирает готовую свалиться подушку. – Час на ужин, и вперед… Нечего ждать, когда эти «забияки» наведут на нас целый корпус.
Глава 6 Талиг. Оллария. Кольцо Эрнани 400 год К.С. 2-й день Весенних Молний
1
– Подумать только, – Левий задумчиво поворошил щипцами раскаленный песок, – я могу готовить шадди с морисскими специями и не озираться по сторонам. На меня больше некуда доносить, но это словно бы отбивает часть аромата. Неужели вне запретов наша жизнь блекнет? Или мне жаль тех, кого я всю жизнь считал, нет, не врагами, враг – это слишком личное… Я полагал «Истину» и «Чистоту» дурной болезнью, поразившей Церковь и через нее паству, но лекарство оказалось слишком сильным. Однако получилось недурно! Я о шадди. Пейте.
Робер отпил. Отчего-то вспомнилось, как почти пять месяцев назад он пил налитое Альдо кэналлийское. В тот день окончательно прояснилось с Надором и Роксли. С Айрис и Реджинальдом. До этого еще оставалась надежда, но Катари подметила верно: в Талиге слухи до безобразия правдивы.
– До сих пор не верится, – пробормотал Эпинэ. Не об Агарисе – об Айри.
– А вот я поверил сразу. – Левий смотрел в чашечку, словно читал по шадди будущее.
– Сразу? – переспросил Робер, вспоминая высокие колокольни и крики торговок. Города́ как люди, не видишь мертвыми – остаются живыми.
– Сразу. Для вас это не довод, но конклав переполнил чашу терпения Создателя уже давно. Не знаю, что стало последней каплей – подмена святой воды отравой или погромы, но расплата не могла не прийти. Другое дело, что новость перестала быть первостепенной, прежде чем достигла Кольца Эрнани. Мы не могли ничего изменить в судьбе уже сожженного Агариса, а его сожжение ничего не меняет для нас. Разумеется, оставайся на троне Альдо Ракан, нам пришлось бы туго…
Кардинал не договорил. Он сожалел, не мог не сожалеть о тех, кто столько лет был его собратьями. Даже если ненавидел, они слишком долго были рядом. Страшная все-таки вещь этот Шар Судеб! Катится себе и катится, то в одну сторону, то в другую, и путь его неисповедим. Увязавшиеся за Альдо дураки думали, что бегут к корыту, а бежали от одной смерти к другой. Из Агариса в Дору.
– Чудовищно… – Иноходец отвернулся к окну: на подоконнике сидела кошка и смотрела на жизнь. У судьбы кошачий взгляд, никто другой не смотрит так всезнающе и так равнодушно.
– Чудовищно? – переспросил кардинал, помешивая шадди. – Что именно?
– Ошибиться… Особенно если выбираешь не за себя.
– Несомненно, – согласился Левий, – но едва ли не всякий выбор, свершившись, кажется ошибкой.
– Чудовищно? – переспросил кардинал, помешивая шадди. – Что именно?
– Ошибиться… Особенно если выбираешь не за себя.
– Несомненно, – согласился Левий, – но едва ли не всякий выбор, свершившись, кажется ошибкой.
Клирик улыбнулся, Робер не смог – вспоминал Хогберда. Умный барон не двигался с места и прожил на зиму дольше «Каглиона» и Кавендиша. Впрочем, с пегобородого проныры сталось бы почуять неладное и убраться, а вот гоганы с их трактирами и складами не послушали Енниоля. Если тот, конечно, добрался… Что сделали мориски с пережившими погромы? Дорезали или ничего, то есть ничего, кроме обычного грабежа?
– Потомки станут сожалеть о храмах и статуях, но вряд ли о людях. – Кардинал поставил чашечку с прошлым на поднос. – Агарис был по-настоящему красив, хотя не думаю, что вы это заметили. Вы не любили этот город, и не заставляйте себя о нем сожалеть. Не знаю, что вело морисков, но разрушать ради разрушения они никогда не стремились. Это в большей степени свойственно нам.
Робер вспомнил усыпальницу Франциска и промолчал. Кардинал разлил остававшееся в варочном сосуде и привычно поправил орденский знак.
– Не будь войны, нам следовало бы собраться… Я имею в виду уцелевших князей церкви. Увы, избрать Эсперадора сейчас невозможно. Оставшись без Агариса, мои собратья окончательно вцепятся в правителей земных и станут их тенью. Даже если мы встретимся, это ничего не даст: говорить станут не слуги Создателя, но Гайифа, Дриксен, Агария, Талиг… Такой разговор обретет смысл лишь после чьей-нибудь победы или хотя бы наступления определенности. Без этого Золотого Договора не возродить и нового Эсперадора не избрать. О чем вы задумались?
– Наверное, о судьбе. Альдо и Борны погибли. Матильда с Дугласом исчезли, я – жив и все еще здесь… Что бы было, останься мы все в Агарисе?
– Я советовал бы вам думать о том, что происходит теперь. Знаете притчу о двух купцах?
– Нет.
– Они собирались… Ну, допустим, из Агариса в Нухут. Первый настаивал на сухопутной дороге, опасаясь корсаров, второй, дорожа временем, предпочитал плавание. С соответствующей охраной, разумеется. Дело кончилось ссорой, и каждый поступил по-своему. Тот, кто опасался морисков, отправился посуху, но в Кагете началась междоусобица, и многие казароны сочли ее прекрасным поводом для грабежа. Осторожный попал в засаду и был смертельно ранен. Его последней мыслью стало сожаление о том, что он не послушал друга. Другу же повезло избежать встречи с корсарами, зато началась буря, и корабль был разбит. Идя на дно, нетерпеливый думал о том, что следовало бы отправиться посуху. Ах да, я забыл про третьего, осудившего как первого, так и второго. Этот остался в Агарисе, и вскоре ему тоже стало о чем сожалеть… О недеянии. Мы все о чем-то сожалеем, но это худшее из сожалений. Вы говорили, что подобрали вашу крысу в ночь, когда ушли ее сородичи?
– Да. Клемент был совсем малышом.
– Клемент? – Его высокопреосвященство прищелкнул языком. – Дело прошлое, но ваш голохвостый друг имел все основания оскорбиться. Не знаю, кто сделал Агарис невыносимым для крыс и шадов, но «Истина» и «Чистота» долго играли со змеями. Правда, от безумия магнуса Клемента до нашествия прошло слишком много времени, чтобы смотреть на них как на причину и следствие.
Безумие астролога, безумие «истинников», сгоревшая ара, ушедшие крысы, лошадиные страхи… Неужели морисков вело нечто, ведомое зверям и звездам, но не людям? Не обычным людям.
– Магнус Клемент обещал помочь Альдо.
– Он много чего обещал, – поморщился Левий, – и, хуже того, делал. И не только он. Адриан сдерживал конклав, пока мог… Эсперадор хотел мира в Золотых землях. Любой ценой. Вы его не знали, но поверьте на слово – Адриан был отважным человеком. Я поставил бы рядом с ним лишь герцога Алва. Мне все чаще кажется, что у болезни обоих, как и у мужества, один и тот же источник и один и тот же предел. Жаль, я узнал Алву слишком поздно, да и собеседниками мы оказались дурными. Следовало вести себя откровенней, по крайней мере мне. Вам ведь случалось говорить с Вороном?
– Очень мало. Во сне я встречал его чаще…
– Он вас, судя по тому, что мы слышали в суде, тоже. К сожалению, это нам ничего не дает, разве что Алва сообщит вам, куда он отправился.
– Ваше высокопреосвященство, я больше не вижу снов. Никаких.
2
За окном мокли кусты, крыши и лошади, но ехать все равно хотелось, потому что не хотелось сидеть у огня. Тем более с Лизой на коленях… Или не Лизой? Марселю начинало казаться, что в каждой гостинице его подстерегает Лиза с прозрачными глазками, хорошеньким ротиком и пустой головкой. Увы, лизы напоминали о Франческе, а кролик в белом соусе и гроза за стеклами – о Котике, Валтазаре, матерьялистах и прочих глупостях, без которых смертельно скучно даже в хорошем трактире с отменным собутыльником и услужливыми девицами.
– Здесь отличные соусы, – с вызовом бросил Марсель, – и суп с клецками тоже, но никакого вдохновения! С утра не могу закончить сонет…
– Случается. – Алва отвлекся от созерцания пузырящихся луж и тоже перебрался к столу. – Когда уделяешь кому-то или чему-то слишком много времени, кто-то или что-то начинает капризничать. Потакать чужим капризам следует только для собственного удовольствия. Если его нет, надо поставить капризника на место или вышвырнуть.
Подлетел трактирщик, наполнил стаканы и отлетел. Валме уныло отхлебнул красного и едва не поправил пузо, но пузо тоже осталось в Олларии.
– Послать капризы к кошкам, – пробормотал Марсель, – усевшись у окошка, смотреть на дождь и крошки, страдая понемножку… Нет, не могу! Рокэ, я болен. Я не наслаждаюсь отличной кухней и чистыми простынями, меня тянет в дорогу, в грязь, под дождь, на войну. Что скажет батюшка?..
– Что ты слегка возмужал и тебя одолела жажда деятельности. – Алва был здоров, спокоен и почти будничен. – Научишься радоваться хорошему соусу, хорошей проделке и хорошей переделке по отдельности – и возмужаешь окончательно. Тогда граф Бертрам сможет отправиться в Закат, не опасаясь за графство и цветы.
– В астры я запущу козу, – с усилием пообещал Валме. – Бакранскую. Белую и грустную. Она будет грустно жевать цветы и вспоминать горы, в которых осталось ее сердце и ее козлы, а ей достались чужое небо, невкусные астры и печаль, печаль, печаль…
– Очень распространенный случай печали, – задумчиво протянул Ворон. – Дидериховой. Коза могла бы ее избегнуть, вернувшись на родину и разгребая снег в поисках травки. И уж тем более она не стала бы грустить, доставшись волку или угодив на вертел. Жаркое бывает дурным, но не печальным.
– Я не могу послать даме сонет о козе, – возмутился Марсель. – И я не могу высушить эту весну. Ты грозишься упасть в обморок под очередным столбом и все не падаешь. Может, вообще не упадешь, а у меня собака в Олларии, Давенпорт – у Савиньяка, Елена – в тревоге. Где утреннее чудище, я и сам не знаю, а рэй Кальперадо, между прочим, твой порученец…
– Справедливо. – Алва поправил шейный платок и внезапно усмехнулся. – Я пришел к сходным выводам. Мне не хватает определенности, тебе – рифм и войны, значит, пора поворачивать.
– Мы могли быть на полпути к Придде, – сварливо напомнил Марсель, – там такие же столбы, а забрались едва ли не к дожам.
– Разумеется, – теперь Ворон почти смеялся, – ведь мы едем навещать знакомых дам. Сперва многих, потом – одну, я оставил ее в горах.
– А где ты их не оставил? Но разве это повод для возвращенья?
– Это не возвращенье, это просто дорога. Что за сонет у тебя не выходит?
– Твоя обитель святостью горда, – продекламировал, оживая на глазах, виконт.
– И все, хоть тресни. Что в этом парке еще, ума не приложу!
– Повтори последние две строчки.
– Я помню парк, исполненный загадок, – послушно повторил Марсель в предвкушении чего-то вроде скрипок Гроссфихтенбаума, – где аромат цветов печально сладок…
– Я не был там, – негромко закончил Ворон. – Нет – был… Я там погиб.
3
Катари занята с Инголсом и Карвалем. Опять занята, и опять с ними! Дженнифер Рокслей смотрела с сочувствием, но выставить из кабинета королевы зарвавшегося законника и еще более зарвавшегося коротышку придворная дама не могла.
– Вы могли бы подождать в свитской гостиной, – внезапно предложила вдова маршала Генри. – Конечно, это нарушение этикета, но ее величество не слишком строга, когда речь заходит о близких и их друзьях, а вам у нас будет удобней.