— Вот, крестник, пришел повидаться и товарища с собой привез. Рекомендую — господин Петрусенко, адвокат.
Андрей улыбнулся приветливо, но сдержанно.
— Милости прошу. Рад. Петр Самсонович нам родной и его друзья в нашем доме всегда в радость.
Голос был под стать самому юноше: ломкий, но приятный, глубокий. Каретников провел гостей к дивану усадил, сам присел поодаль, у стола. Но Викентий Павлович сразу понял, что присел ненадолго.
— Как дела, Андрюша? Забыл ты нас, не заходишь. Девчата мои скучают.
— Привет им передавайте. А что до былых посиделок, так то время прошло. Другие у меня теперь заботы.
— Не нужна ли помощь? — обеспокоился Рябцов.
— Нужны, дорогой Петр Самсонович, и совет, и помощь. Мне на завод предлагают новое оборудование англицкое. Мой инженер очень советует, а я в сомнении. Посмотрели бы вы да ваши специалисты проспекты…
Андрей с улыбкой глянул на Петрусенко:
— Нашему гостю эти разговоры вряд ли интересны. Я зайду к вам, скажите — когда?
— Зайди, милый, завтра, а то третьего дня я вновь отбуду. А потому вот о чем просить тебя хотел… Господин Петрусенко в нашем городе по делам на несколько дней. А дела его — в уездной управе. Я-то уезжаю, в моем доме ему среди моих девиц шумно да хлопотно будет. А отель наш, сам знаешь, горел недавно, теперь ремонтируется…
— Я понял, крестный! Мой дом велик да пуст, и уездная управа рядом, в двух шагах. И я, и маменька будем рады гостеприимство оказать.
— Благодарю вас, господин Каретников, — Викентию Павловичу молодой человек становился все более симпатичным. — Мне и вправду так будет удобнее.
— Тогда, Андрюша, распорядись: у ворот моя коляска, там вещи нашего гостя.
— Я пошлю Степана, — сказал Андрей Викентию Павловичу. — Он отнесет ваш багаж наверх, в гостевую комнату, все там приготовит. И пока вы будете жить здесь, этот слуга — в вашем полном распоряжении.
Тут молодой человек встал, чтобы встретить вошедшую женщину, подвел ее, а сам извинился:
— Вот матушка составит вам компанию. Я же пойду — дела ждут. Распоряжусь, чтоб обед подавали…
Втроем, перейдя в столовую, они еще долго сидели за гостеприимным обильным столом. Был здесь рассольник из гусиных потрохов, мясной пирог-расстегай, волжская осетрина, по-особому приготовленная. К чаю с горячими булочками принесли терновой наливки… Мария Петровна так была рада и куму, и неожиданному гостю, что Петрусенко тотчас же понял, как одиноко и замкнуто живет эта женщина. Бесспорно, она была красавицей — лет двадцать назад. Но теперь представляла из себя матрону, озабоченную лишь мыслями о любимом сыне. О нем и говорила все время: и хвалила, и жаловалась одновременно.
— Почти не вижу Андрюшеньку! Обедать разом не сядет — весь в делах, разъездах. Таким ли он был, Петр Самсонович?
— Да, парень изменился! Не погибни Иван Афанасьевич, так бы он и оставался при вас, вашим сыночком. Но видите, как жизнь повернула…
— Оно конечно… — вздыхала женщина. Во вздохе этом была, видимо, и грусть о погибшем. Но, подумалось Петрусенко, — грусть обычная, человеческая, а не женская тоска. И опять:
— Уезжает часто сынок…
— Но ведь промысел у вас какой — по Волге до Каспия! И фабрики по уезду. А у Андрея Ивановича хватка каретниковская!
О дочери за все это время Мария Петровна словно и не вспомнила. Может, стыдилась чужого человека? Только все об одном:
— И не поговорит Андрюшенька! Все: «дела, маменька, некогда». Ручку поцелует — и с глаз…
После обеда Рябцов откланялся. Петрусенко тоже оделся, вышел его проводить. Пока шли по аллее к воротам, фабрикант говорил радостно:
— Слышали? Попросил-таки моего совета крестник! Ничего, все еще наладится.
И не удержался, спросил:
— А все же, Викентий Павлович, коли не секрет: что вас привело к Каретниковым? Трагедия, да! Но тайн вроде нет…
Петрусенко, склонив голову и слушая, как морозно поскрипывает в такт шагам снежок, ответил не сразу. Потом пожал плечами как будто даже небрежно.
— Совпадений много: дочь убегает, отец погибает, женщина исчезает, сын меняется… Я, знаете ли, привык не доверять случайным совпадениям. Совпадения, по-моему, знак судьбы. А значит — не случайны…
Успел еще Викентий Павлович немного погулять по городку. Мощеные улочки здесь то сбегали под горки, то поднимались на холмы. Дома, в основном деревянные и одноэтажные, смотрелись добротно, нарядно. Должно быть, не везде так было, но Петрусенко в окраины не углублялся. И еще показалось ему, что в небольшом этом городке очень много детворы. Он постоянно натыкался на ребят. То в него попадали снежком, то чуть не сбивали на крутом повороте вихрем мчащиеся санки. В городском сквере, на залитом катке, красиво катались гимназисты и пансионерки. Но когда он спустился к пристани, увидел, что застывшая река стала сплошным катком для множества мальчишек и девчонок, да и для взрослых тоже.
Смеркалось рано, пробили вечерню колокола двух церквей. Викентий Павлович вернулся в усадьбу Каретниковых. Мария Петровна на минутку вышла к нему пожелать спокойной ночи. Андрея нигде не было видно. Вообще в доме стояла сонная, предночная тишина и покой. Петрусенко попросил чай себе в комнату, лег в рубашке и брюках на кровать, поверх покрывала, раскурил трубку.
От сегодняшнего дня большего, чем знакомство с хозяином, он и не ожидал. Завтра он начнет ненавязчиво вживаться в быт, разговаривать со слугами, надворными рабочими, местным приставом, почтальоном… Если представится случай, напросится с Андреем сходить на завод: хорошо бы пообщаться с инженером. Ну, а Каретниковы… Мария Петровна проста для понимания. Но так ли легко будет разговорить ее о погибшем муже? Петрусенко уверен не был. У нее могли быть причины о чем-то умалчивать. Кто знает?.. Андрей тем более крепкий орешек, это он понял почти сразу. Обманчивая юная внешность и тяжелый блеск в глазах. Избегает общения. А ведь как раз он особенно интересен: очевидец трагедии. Как к нему подобрать ключик?
Викентий Павлович потянулся, сел, нащупал ногами ночные тапочки. Он чувствовал, как дремота обволакивает его. Это уютная комната так действовала. Из стены чуть выступал угол печи, обложенный чудесными изразцами. Узоры литой дверцы поддувала начищены до блеска, а ручка в виде медвежьей морды — настоящее произведение искусства. Тепло, идущее от печи, клонило в сон, но ему еще нужно было время — подумать, сделать записи в блокноте. Петрусенко вспомнил, что в гостиной на столе стоял, и, видимо, постоянно, графинчик с коньяком. Он улыбнулся: вот что ему надо — рюмочку коньяка! Это взбодрит, на время прогонит сон. Беспокоить приставленного слугу Степана не хотелось. Он, еще когда принес чай, откланялся, пожелав спокойной ночи. Старик небось уже лег в постель. Викентий Павлович встал, взял подсвечник, снял со свечи нагар, чтобы ярче горела, и отворил дверь.
Длинный коридор второго этажа уходил в глубь дома. Света свечи не хватало, но Петрусенко знал, что по левую сторону располагаются двери многих комнат. Когда-то, наверное, здесь часто бывали гости, теперь же — пусто, тихо. Хозяева и слуги обитают внизу. Потому отведенная ему комната оказалась первой от лестницы. Через два шага его рука легла на отполированное дерево перил, блики свечи отразились в таких же темно-полированных ступенях. Еще днем Петрусенко обратил внимание на то, как красива эта лестница — широкая, с плавным изгибом. И даже угол стены — не угол, а мягкий овал. Вообще дом, каменный снаружи, внутри хранил свою древнюю деревянную суть. И дерево было так чудесно обработано, что не просто радовало глаз, а словно дарило человеку свое природное тепло… И растворяло в себе суету, шум. Возможно, поэтому Викентий Павлович спускался тихо, неслышно. И вышел в залу, отодвинув рукой портьеру так незаметно, что сидевший у окна юноша не шевельнулся.
Викентий Палович невольно замер, глядя на Андрея Каретникова. Свеча в руке горела ровно, тусклый свет круга был узок и не достигал хрупкой фигуры у окна. Освещала Андрея полная луна: нежный профиль, серебристый отблеск волос, тонкую руку, державшую занавеску. Молодой хозяин был уже без сюртука, светлая неподпоясанная рубаха легкими складками облегала фигуру. Вот он отпустил занавеску, мимолетным движением поправил прядь волос, взял с подоконника подсвечник и, не видя Викентия Павловича, пошел в другой конец комнаты к выходу. Он не знал, что на него смотрят, и его рука, держащая на отлете свечу, и его походка были совсем другими — не такими, как днем. Прежде чем Петрусенко сумел сформулировать в словах то, что уже несколько мгновений как понял, прежде чем он заставил себя поверить в невероятное, но такое простое открытие, Каретников шагнул в открытую дверь. И лишь тогда Викентий Павлович тихо, но ясно произнес — нет, позвал:
— Анастасия Ивановна! Настя…
— Анастасия Ивановна! Настя…
Глава 6
Фигурка в темном дверном проеме вздрогнула. Дрогнула и чуть не погасла свеча. И когда Каретников — юноша? девушка? — обернулся, маленькое пламя осветило бледное лицо и глаза, как у загнанного зверька. Викентий Павлович с облегчением понял, что его оклик не окажется смешным: перед ним в самом деле девушка. Чувства, ею переживаемые, мелькали в глазах мгновенно, но так выразительно! Испуг — сначала ей показалось, что ее узнал кто-то из знакомых. Изумление — перед ней стоял чужой человек. Страх — откуда он знает? Упрямство и злость — не сдаваться, не признаваться!..
Сейчас она начнет изворачиваться, понял Петрусенко, переубеждать его. Или разгневанно уйдет. Не надо этого! Ведь слово уже сказано. И пока девушка, все еще в растерянности, искала выход, сыщик шагнул к ней, взял за руку, сжал, поскольку она попыталась отпрянуть.
— Не бойтесь, — сказал. — Никто не знает. Я сам догадался только сейчас. Вы можете мне довериться.
Он поднял свою свечу повыше, мягко, но настойчиво заглянул в ее глаза. Повторил:
— Доверьтесь мне! Вы ведь знаете меня. Слышали: приезжий следователь по саратовскому делу… Ну?..
Несколько секунд девушка еще смотрела, не понимая, но вдруг ее напряженное лицо стало доверчиво-изумленным, рука ослабла, и она спросила шепотом:
— Вы господин Петрусенко? Тот самый? Кто поймал убийцу?
Викентий Павлович улыбнулся. И она, глядя на этого еще молодого тридцатишестилетнего мужчину, невысокого, крепко сбитого, с простым симпатичным лицом, поверила ему в тот же миг. Внезапно ткнулась лбом в его плечо и безудержно зарыдала.
Ему пришлось подхватить из разжавшихся пальцев девушки подсвечник, и теперь он стоял, смешно разведя руки — в каждой по свече. Вздернув кверху подбородок, чтобы не задевать щекой пышных волос девушки, следователь уговаривал ее, словно ребенка:
— Ну-ну, Настенька! Довольно. Успокойтесь. Сейчас все обсудим, я вам помогу. Успокойтесь, присядем где-нибудь.
И она, словно и впрямь ребенок, потерлась мокрой щекой о его рубаху, отстранилась наконец, сказала тихонько:
— Пойдемте в мою комнату. Я все вам расскажу.
Заметив, что он хочет возразить, девушка поняла, усмехнулась:
— Я зову вас не в девичью горницу, а в комнату молодого хозяина. Так что меня вы не сконфузите. А там нам никто не помешает.
Взяла у него из руки свой подсвечник, дунула, погасив огонек.
— Нам хватит и одной свечи.
И пошла вперед. Викентий Павлович двинулся следом. Он еще готовился услышать трагическую и загадочную историю, но уже был убежден: такая девушка совершить преступление не могла. И как только Настя заперла дверь, Петрусенко спросил:
— Коль вы — это вы, то где же тогда ваш брат и жених?
Девушка повернулась к нему. Губы ее дрожали, глаза блестели от слез.
— Страшно, — прошептала она. — Страшно вспоминать…
* * *Костя был родом из южных краев. О сказочной стране Крым он рассказывал так увлекательно! Конечно, Насте хотелось увидеть те неведомые места. Теплым водным раздольем или большими пароходами ее было не удивить — на волжской шири всего этого хватало. Но далекие страны влекут иной тайной. А тут у них с Костей была и другая, добрая цель. Жених рассказывал ей, как много больных людей приезжает в город Евпаторию и окрестности — на целебный воздух, песок, грязи и воды.
— Мы могли бы держать пансион для больных детей, у кого небогатые родители, а частично — и для бедняков.
Прижимаясь к крепкому плечу молодого человека и глядя в его такие близкие необыкновенные глаза, Настя думала о том, какой же он благородный и великодушный. Когда батюшка простит их и вновь примет в семью и не обделит наследством, они с Костей построят такой же пансион в своих краях, где воздух степей и Волги тоже необыкновенно целебен. Только тогда это будет настоящий большой санаторий с врачами и для одних бедных людей. Эту мечту тоже вселил в нее Костя. А пока они начнут с маленького пансиона у Черного моря. Но на это тоже нужны деньги. Вот еще почему девушка решилась взять тайком у отца ценные бумаги. В то время она не знала, много это или мало. Отдала все Косте, он быстро пересмотрел, коротко глянул на нее, нежно улыбнулся:
— Ну что ж, если не расточительствовать, употребить с умом — начать дело хватит. А дальше — будем трудиться…
Теперь, через полгода, когда волею судеб ей пришлось заниматься многими делами — коммерческими и промышленными, Анастасия поняла, какая поистине крупная сумма оказалась в ее руках. Но, видимо, Костя был тоже непрактичен и неопытен, как и она сама тогда, настоящую цену тем бумагам не знал.
Они ехали в Саратов в вагоне второго класса, сидели, тесно прижавшись друг к другу, тихо переговаривались, обсуждая свою будущую жизнь. Костя прикинул, что дня два-три они побудут в Саратове: обратят в деньги часть акций, кое-что купят из вещей — Настя-то ушла из дома налегке. Потом поедут в Крым через город Харьков, где тоже сделают остановку.
— Это очень большой город, можно сказать — третья столица! — говорил Костя увлеченно. — И промышленность, и капитал, и наука — все есть. Театры хорошие, свожу тебя, Настенька, в театр. Там, в Харькове, немного задержимся. Если даже тебя твои родные уже хватятся, там ни за что не найдут.
…Извозчик, проехав переулками, вывернул на широкую, добротно мощеную улицу, пересек небольшую аккуратную площадь и лихо натянул вожжи у высокого каменного крыльца.
— Отель «Палас», господа хорошие, — сказал он. — Как приказывали: лучший в городе.
Настя еще на вокзале хотела одернуть Костю, когда он приказал везти их в «наилучший отель». Но она не стала этого делать, поняла: ему хотелось, чтобы их первые шаги в жизнь запомнились ей, были радостными и красивыми. Милый Костя! Конечно, он знал, что дальше им предстоит жизнь хоть и счастливая, но непростая, трудовая. Вот и старался наполнить беззаботностью хотя бы эти дни.
У отеля уже стояло несколько экипажей. Костя расплатился, подал ей руку, и они поднялись по широкой лестнице к мраморным колоннам, где швейцар уже распахивал тяжелую дверь. Шагнув в нее, девушка оглянулась, словно прощаясь с прошлой жизнью. Увидела сбегающую вниз гранитную лестницу, желтоватый отполированный булыжник площади… Сердце у нее сжалось, словно почувствовало: на всю жизнь предстоит ей запомнить это место, эти камни — запомнить так страшно и трагично…
Настя назвалась Марией Рябцовой — своей подругой и сверстницей. Костя объявил, что сопровождает барышню. Их поселили на разных этажах, и Костя, как ни хотелось ему, все же не стал возражать, чтобы не привлекать внимания и подозрения. «Дочери» известного промышленника предложили «люкс», но она отказалась и согласилась занять номер класса «А» — две небольшие уютные комнаты с прихожей и ванной. А Константина поселили этажом выше в номере значительно скромнее.
В этот день они еще успели зайти в магазины, приобрели красивые кожаные баулы и нужные на первое время вещи. Наличных денег оставалось немного, но назавтра молодые люди планировали наведаться в банк, обменять часть ценных бумаг. Костя объяснил невесте, что, к их счастью, бумаги не именные, а на предъявителя. Настя промолчала, скрывая улыбку: об этом она знала и сама, не настолько уж она наивна и оторвана от земных дел. Но от его заботы и внимания на сердце становилось так тепло!
Вечером Константин пригласил девушку поужинать в ресторации при отеле. Настя переоделась в только что купленные в модном ателье юбку и блузу и, по просьбе Кости, распустила косу, а волосы убрала в красивую прическу — видела такую у одной дамы на званом вечере. Зайдя за ней, Костя застыл изумленно, а глаза его лучше слов говорили о восхищении. Но и она сама не могла оторвать взгляд от него: черный костюм-тройка подчеркивал стройность молодого человека, строгая белизна манишки и манжет оттеняла темные волосы и глубину глаз…
Когда в дверях ресторации появилась такая красивая пара, метрдотель тут же кивнул официанту, юркий малый подскочил к ним и, простирая руки, повел к столику в боковой нише у высокого, забранного голубым шелком окна. Он правильно понял: молодые люди предпочтут сравнительное уединение, а не веселое многолюдье центра зала. Уже когда стол был сервирован, а официант, налив в бокалы красного вина, скользнул в сторону, Настя, с любопытством оглядывая ресторанное общество, вздрогнула. Совсем недалеко, за столиком под яркой люстрой, сидел ее брат Андрей с какой-то женщиной — красивой, вызывающе роскошно одетой, но заметно старше юноши. Однако ее ладонь лежала у него на груди, вторая рука, обнимая, ерошила волосы, глаза глядели влюбленно — даже издали это было заметно. Вот женщина откинула голову, засмеялась, Андрей тоже засмеялся, потянулся к ней…
«Да они оба навеселе! — мелькнула у Насти догадка. — А где же батюшка?» И даже не поведение брата, а именно этот вопрос заставил ее испуганно схватить Костю за руку.