Ларри
[Начато в середине мая, продолжено в конце мая 1944 г.]
Британское информационное агентство,
рю Туссум, 1, Александрия, Египет
<:>
Атмосфера здесь, в дельте, искрит, как лейденская банка; видишь ли, в обычные времена местные жители проводили по шесть месяцев в году в Европе так что запах от них столь же затхлый, а вид у них столь же замотанный, как у наших клерков. Время от времени я выдавливаю из себя стихи, темно-серые, с прослойками жира - как плохой бекон. Но запах секса и смерти в здешнем воздухе стоит так густо, что трудно дышать. Время от времени наезжают какие-то большие шишки, ничего не замечая, ничего не чувствуя, по уши погружаясь в полуденную грезу о деньгах; есть масло, есть виски и кофе по-венски. У аборигенов, наживающихся на военных поставках и спекуляциях, нездорового оттенка жирок накапливается на ягодицах и лицах. Нет, не думаю, чтобы тебе здесь понравилось. Во-первых, этот удушливый, влажный и плоский пейзаж - сколь видит глаз, ни пригорка, ни холмика, - готовый взорваться от переполняющих его костей и обветшалых обломков стертых с лица земли культур. Потом этот разваливающийся на глазах, облупленный, затхлый неаполитанский городишко с чисто левантинскими нагромождениями шелушащихся на солнышке домов. Море, плоское, грязно-коричневое и не способное даже поднять волну, трется о порт. Арабский, коптский, греческий, левантинский, французский; ни музыки, ни искусства, ни настоящего веселья. Густая среднеевропейская тоска, обшитая кружевом выпивки, "кадиллаков" и купальных кабинок на пляже. ЕДИНСТВЕННАЯ ТЕМА ДЛЯ РАЗГОВОРА - ДЕНЬГИ. Даже о любви рассуждают исключительно в финансовом ее выражении: "Так ты с ней поладил? У нее десять тысяч собственного годового дохода". Шесть сотен жирненьких миллионеров в фесках истекают потом и мечтают об очередной затяжке гашиша. И на каждом лице - крик отчаяния, одиночества и безысходности. Тот, кто сможет написать о здешних делах хотя бы одну-единственную строчку и чтобы пахло от нее человеческим духом, тот и будет - гений. <:>
Четыре года, и ни единого человека вокруг, который интересовался бы чем-то другим, кроме как заделать бабе или накрутить деньги: это немного слишком, и я почти успел разучиться выражать себя. Впрочем, я несправедлив к Цыганке Коэн странной, поразительной темноглазой женщине, которую я нашел здесь в прошлом году, и все в ней именно так, как должно, - каждый жест; и настоящий, человеческий, врожденный стиль - и она совершенно чужая в этом продажном и провонявшем деньгами болоте. Единственный человек, с которым я мог по-настоящему поговорить; мы с ней живем здесь, как беженцы. Она часами сидит на кровати и подбрасывает мне куски сырого, непереваренного опыта - половая жизнь арабов, извращения, обрезание, гашиш, засахаренные фрукты, удаление клитора, насилие, убийства. Босоногое детство, семья тунисских евреев, мать-гречанка из Смирны, отец-еврей из Карфагена - она на своей шкуре узнала, что такое Египет, вплоть до последнего сраного обрывка здешней гадости. Она ходячий "Тропик Козерога". От того, что она пережила ребенком, волосы встают дыбом. И как всякому человеку, наделенному тибетской тонкостью чувств, ей стало казаться, что она сходит с ума, - потому что никто не понимал, о чем она говорит и думает. Это было занятно: проговаривать для нее самой ее же собственный опыт, лечить ее страхи и подсовывать ей книги, чтобы показать, какой огромный, умный и творческий мир существует сам по себе и кажется в Александрии бредом. Я до сих пор не верю, что мне удалось отыскать женщину, у которой желание поднимается буквально от самых ступней, - и безо всей этой разъедающей душу романтической англосаксонской чепухи. Она вылечила меня от привычки к англичанкам на всю оставшуюся жизнь - и слава богу. <:>
Ларри
23 мая
Британское информационное агентство,
рю Туссум, 1, Александрия
<:> в Александрии, если не считать Голливуда, красивых женщин на душу населения приходится больше, чем где бы то ни было еще на свете. Ни с Парижем, ни с Афинами даже и сравнивать нечего; смесь коптских, еврейских, сирийских, египетских, марокканских и испанских кровей дает на выходе миндалевидные темные глаза, оливкового цвета веснушчатую кожу, ястребиный нос и взрывной темперамент. С точки зрения секса фуража хватает, вот только атмосфера здесь влажная, истероидная, и воздух как наждак, пустынные ветры мигом сообщают любому твоему желанию оттенок маниакальности. Любовь, гашиш и мальчики естественная отдушина для любого, кто застрял здесь более чем на несколько лет. Я живу в большой квартире, делю ее с несколькими довольно милыми людьми, и на крыше у меня есть даже собственная башенка, из которой романтически настроенные индивиды могут наблюдать колонну Помпея, тюрьму Хадра и заросшие камышом болотистые пустоши по берегам озера Мареотис, которые уходят аж до самого горизонта и застят небо.
Это мир отцов-пустынников и вечных жидов; равнина изъедена - как пораженная кариесом челюсть мумии. Александрия - единственное пригодное для жизни место в Египте: потому что здесь есть гавань и выход к плоским, цвета скипидара, морским горизонтам - хоть какой-то выход. <:>
Забавно, как женщина сменяет здесь женщину, и бог его знает, что остается в итоге, и каждый раз все поверхностней: Габи, Симон, Арлетт, Дон, Пенелопа: и лишь Цыганка Коэн пышет темным жарким пламенем из-под густых тунисских бровей; пикантная, ни дать ни взять шекспировская Клеопатра; алжирский зад, мальтийские ресницы, пальчики и ноготки из Смирны, бейрутские бедра, афинские глаза, андросский нос и рот, который вопит и мурлычет, как бесноватые ведьмы из Хомса или Самарканда. И фиумские груди. Так какого же черта?
Но как они здесь занимаются сексом! Безумие полное, и никакой тебе СЛАБОСТИ, или недосказанности, или романтизма, как у наших англосаксонских дам, которые всю жизнь тратят на поиск ферротипических оттисков собственных папаш. Никаких ломаний, сразу по уши и будто на войне - а не эта хромающая на обе ноги северная дружба, - но яростно и ярко, как орлы-стервятники работают когтями и клювами.
Несколько дней назад мы поехали за Бург-эль-Араб и пробрались там через поле битвы к длинному пляжу, на который огромными зелеными валами выкатывается настоящее Средиземное море, и небо замариновано до фиолетового цвета и переливается так, что тело приобретает в воде волшебный розовый оттенок. Море цвета горьких лимонов, зеленое, холодное и чистое, с песчаным дном; в первый раз за четыре года я почувствовал, что я в Греции. Купались нагишом. За нашими спинами дюны убегали к подножию заброшенной крепости времен крестовых походов - обглоданные башни сквозь марево, вылитый мираж. Тысячи стреляных гильз, грязные бинты, искореженные вражеские танки, бревна. Странная атмосфера покинутого поля боя, где море пропитало краешки неба и старая крепость горит как драгоценный камень. По дороге изредка проезжает на верблюде случайный бедуин. И пальмы погрохатывают на ветру, как старые верблюжьи шкуры. Столь же странное возвращение в кавафисовскую Александрию, где ждет письмо от Георгиоса Сефериса; он пишет, что чувствует себя все более и более счастливым человеком с тех пор, как оставил пропаганду.
Того, о чем можно рассказать в обычном письме, считай что не осталось; извини за бешеную спешку. Надо посмотреть, что там сообщают с мировых фронтов. В час зайдет Цыганка - выпить со мной стаканчик. Жизнь длинна, искусство бренно, как говаривал Гёте.
И когда все это кончится? Отвечай поскорее, ладно?
Ларри
22 августа [19]44 г.
Британское информационное агентство,
рю Туссум, 1, Александрия, Египет
<:> Раньше я и понятия не имел, что означала Галлия для сосланного туда римлянина или Сибирь для русского. Теперь я знаю. Сердце мечется в грудной клетке, потому что ему недостает влаги. С тех пор как я приехал в Египет, дождь шел всего один раз - примерно полчаса. Грязно-коричневый, на последнем издыхании дождь, горький на вкус и ничуть не освежающий. <:> У меня родилась чудесная идея для романа, александрийского: цепочка этих новых моих греческих картинок и параллельно нечто вроде духовного разделочного цеха, с девочками, нарезанными на куски. Но покуда я не вырвался на волю, увы, не способен ни на какие серьезные усилия - так что думаю пока накропать коротенькое антропологическое исследование об английских табу; так вымеряешь глубину и ширину противотанкового рва, прежде чем двинуть вперед свои главные силы. <:>
Весь любовь и восхищение.
Ларри
1 января 1946 г.
Министерство информации,
Управление
Додеканесских островов, Родос
<:> Только что вернулся с Патмоса, где мы с Коэн провели Рождество в обществе отца Порфириоса. Маленький белый островок, увенчанный укрепленным по всем правилам военной науки монастырем; белые стены и чудные маленькие башенки - такое мог построить Чингисхан. Ослепительная белизна и игра света. Как будто входишь в амальгаму зеркала или в сердцевину кристалла. Выглядываешь из окна приемной, и повсюду в переливчатом море острова, как буханки черного хлеба. Пока мы сидели, говорили с настоятелем и доедали прекрасный, приготовленный им специально для нас обед, небо медленно потемнело, набухло, стало битумно-серым, а потом битумно-черным - и море, как смоляное озеро. Это было похоже на главу из Апокалипсиса. Потом из прорех в тучах хлынул зеленый дождь, а за ним - острые и длинные лучи света, которые играли с тьмой, как пучок сведенных в фокус прожекторов. Чудные подвижные струи воды перебирают поверхность моря, как пальцы. И вдруг из тишины ударил гром подобием огромного металлического гонга, и настоятель в ту же секунду лишился голоса - как будто ему с корнем вырвали язык. Волшебный, таинственный, загадочный остров. Ты просто обязан туда съездить. Подбираешься к нему темной водной тропой, где скалы торчат из моря, как зубы, а вдалеке, белоснежной грудью паруса, остров как сахарная голова и увенчан белой короной. Передать не могу, какое впечатление произвела на нас эта поездка. Превыше всяких слов. Великолепное собрание древних рукописей в свитках, сплошь разрисованных драконами и рогатыми головами.
<:>
ларри
[Ок. середины февраля 1946 г.]
МИ БВА
РОДОС
<:> Афины сейчас - невероятно грустный город, людей уйма, жить им негде, деньги практически ничего не стоят, а цены заоблачные; и все-таки каким-то уникальным образом пережитые несчастья сделали их такими добрыми, и отзывчивыми, и терпимыми по отношению друг к другу, какими они никогда прежде не были. Даже в Георгиосе сквозь обычную неуемную кипучесть чувствуешь безмятежность и смирение - как в человеке, который настолько привык ходить рядом со смертью, что смерть заставила его смотреть на обыденную жизнь несколько со стороны - что, по сути дела, есть всего лишь радость предвкушения. Однако истории он рассказывает еще чудеснее прежних. В следующем письме расскажу тебе историю о похоронах Паламаса, на которых Георгиос сперва выкрикнул что-то оскорбительное в адрес представителя немецкого посольства, как раз возлагавшего на могилу венок, а потом принялся петь национальный гимн, что было тогда запрещено под страхом смерти. "Я был словно в кошмарном сне: ага: десять тысяч человек: и ни один не подхватил: голос у меня срывался на высоких нотах: глаза вылезли: допел первый куплет, а толпа стоит вокруг и молчит, жуткая тишина: меня била дрожь: Аспазия пыталась зажать мне рот: сестра Сефериса тянула за руку: у меня было такое ощущение, словно я рехнулся, окончательно рехнулся: Жуткое молчание толпы, и повсюду люди перешептываются: "Господи, это же Кацимбалис: Это Кацимбалис:" Я начал второй куплет в полном одиночестве: ни единого голоса в помощь: немцы уже начали злобно шарить глазами по толпе: я чувствовал себя как утопающий, и это среди огромной толпы: Потом вижу неподалеку стоит мой друг-корфиот: толстый такой человек с зычным и сочным голосом: Он вступил, и мы допели второй куплет вдвоем: А потом вдруг, как выключатель щелкнул, заревела вся толпа, мы стояли и пели гимн, и слезы текли по лицам:" Конечно, после этой демонстрации Георгиоса вполне могли попросту застрелить, и страху он натерпелся не дай бог! Он так смешно рассказывает, как прятался то здесь, то там. <:>
Ларри
[Октябрь? 1946 г.]
МИ БВА
РОДОС, ДОДЕКАНЕС
<:> Кстати, о Крите: к нам на днях, по дороге в Англию, заезжал Ксэн Филдинг - чудесная была неделя. Ты знаешь, что он прожил на Крите три года в качестве шпиона - под видом пастуха! От его приключений просто волосы встают дыбом; потом, уже во Франции, его поймали гестаповцы, приговорили к смерти, и он сумел оттуда выбраться за три часа до казни. Я сказал ему, чтобы он тебе написал. Из него, кажется, может выйти очень неплохой писатель. С ним приехал совершенно замечательный сумасшедший ирландец по фамилии Ли Фермор, который тоже был на Крите и сумел взять в плен немецкого генерала, тамошнего главнокомандующего, уволок его в горы и водил за нос всю немецкую армию 18 дней, пока не дождался возможности переправить генерала в Египет на подводной лодке! Совершенно фантастические сюжеты. Как они вдвоем читали Достоевского в пещерах! Попадали в засады и т.д. и т.п. и целыми днями читали друг другу стихи. Ли Фермор - самый очаровательный псих, которого я в своей жизни встречал. Свободно говорит на пяти языках. <:>
Тем временем КЕФАЛУ почти готов - роман говно: для тебя там найдется пара хороших страниц - остальное можешь смело повесить в клозете. Главное его достоинство - он оплатил мой развод! <:>
Ларри
[Открытка, 24 октября 1953 г.]
Беллапаис, Кипр
Дражайший Генри, мне очень неудобно, что я так давно тебе не писал, но последние два месяца мы пытались сделать из моего маленького турецкого дома нечто действительно красивое. У меня не было даже стола, не на чем было писать. Вдобавок я взялся за не самый легкий - учительский - труд, что предполагает необходимость вставать каждое утро в пять и работать до двух плюс тридцать миль на машине туда-обратно. Дней через десять все закончим. Вдобавок работаю над новой рукописью, "Жюстин", и выходит что-то по-настоящему сильное - роман об Александрии - четырехмерный. Пытаюсь сделать так, чтобы он вышел законченным и очень коротким - этакое странное животное, висящее в перенасыщенном растворе. Никогда еще не чувствовал себя в лучшей писательской форме, никакой angoisse и т.д. И никогда еще не приходилось мне работать в настолько неблагоприятных условиях. Между тем моя очаровательная дочь Сапфо чувствует себя превосходно, у меня живет мама и присматривает за ней. Она просто чудо. Эва уверяет, что ее скоро выпишут - когда, точно не знаю. Я ни о чем не могу думать, кроме как об этой моей книге, хотя время от времени залетающие на огонек красотки дают возможность ненадолго отвлечься - этакие припарки в человеческом обличье. <:>
Обнимаю. Ларри
***
20 нояб. [1953 г.]
Беллапаис, Кипр
<:> Я встаю теперь в 4.30, моюсь, одеваюсь, осматриваю машину и иногда пишу письмо. (Это, к примеру, при свечах.) Затем еду в Кирению, а оттуда в Никосию, где в 7 приступаю к работе. Так это здорово - сумерки, крадешься на цыпочках вниз по деревенской улице, и за мрачноватыми каменными вертикалями полуразрушенного аббатства Беллапаис брезжит первый желтоватый проблеск зари. Пока я работаю, за домом и за ребенком присматривает мама. От Эвы никаких новостей, и, если бы не Сапфи, я бы о ней больше и не беспокоился; так это здорово - располагать собой, когда работаешь над книгой. Все утро в голове у меня складываются фразы; но я до сих пор никак не обустрою свой маленький кабинет, так что писать мне негде. Женщины - всего лишь досадное недоразумение, в перерывах; они уверены в том, что каждая из них - личность, в действительности же они всего лишь коллективная иллюстрация чисто биологической необходимости - или универсального принципа. Чем меньше тебе до них дела, тем больше от них удовольствия, сказал я. Никосия - жутчайшее сочетание деревни с базаром - очень восточная по характеру и битком набитая британскими товарами. Местные жители тоже народ довольно странный: нечто вроде туземцев, нахватавшихся основ европейской культуры и утративших связь с почвой, ленивых и капризных. Однако 30 часов учебной нагрузки - это многовато. Тем не менее я пребываю в бодром расположении духа, и, если дом когда-нибудь достроят и у меня останется немного сил, я сделаю из "Жюстин" достойную наследницу "Черной книги". Пальцы, конечно, держу крестом. <:>
Красота Средиземного моря - она-то никогда не надоест. Я настаиваю на том, чтоб умереть где-нибудь на этом священном, на дохристианский манер, побережье. И нам, конечно, очень повезло в том, что постоянно наезжают друзья - за время скитаний я обзавелся тысячей друзей, и ни один из них не преминет заглянуть на огонек, если проезжает мимо - в радиусе 500 миль. На прошлой неделе был Патрик Ли Фермор, вскоре приедет Зарьян, на подольше; а еще тут постепенно пускает корни масса художников и писателей, которых привлекает выгодный обменный курс. А поскольку Египет и Персия сделались в последнее время регионами проблемными, Кипр становится ключевым узлом международных авиа- и морских маршрутов. Офицерские жены всей как есть британской армии осели именно здесь и тоскуют до слез. Если бы я только воспринял свой отпуск всерьез, я бы уже давно открыл для них маленькое такое бюро. Но мне настолько нравится снова чувствовать себя художником, что я лишь иногда и в чисто медицинских целях запускаю зубы в эти лежащие повсюду под ногами спелые фрукты - в качестве средства от бессонницы. Что-то я не высыпаюсь - а может быть, просто спать нужно больше.
Обнимаю вас обоих.
Ларри
***
[До 20? января 1957 г.]
СОМЬЕР ГАР ФРАНЦИЯ
<:> Я не стал высылать тебе "Esprit de Corps"; подумал, что тебе она вряд ли покажется забавной. Мне нужно было купить ребенку башмаки, вот я ее и накатал, очень быстро. К моему удивлению, "Харперс", "Атлантик" и так далее купили каждый по кусочку, так что, наверное, в конце концов юмор здесь не слишком британский - или, может быть, американцы время от времени все-таки в состоянии воспринимать тупой британский юмор. Так что я тебе его все-таки вышлю, посмотришь. Шесть тысяч экземпляров продали за месяц! И "Таймс" просто с ума сходит по Энтробасу, предлагает писать по рассказику в месяц и обещает по сорок гиней за каждый! Я такие пишу за двадцать минут. Всего 1000 слов. Моих поклонников это совершенно выбивает из колеи: они перестают понимать, кто я на самом деле - П. Дж. Вудхаус, Джеймс Джойс или еще что-нибудь, черт побери, третье.
Обнимаю вас всех.
ларри
[Конец февраля 1958 г.]
[Cомьер]
<:> Братец Джерри стал телезвездой - благодаря смышленой обезьянке, которую он вывез из Конго и которая, судя по всему, разве что на выборах не голосует; моя дочь Пенелопа (от Нэнси) пошла в балерины; очень хорошенькая блондинка, 17 лет и весьма "стильная". Саф - маленькая девочка-семилетка, черная, как слива, и такая хитрая, что все ее хитрости видны за милю, но при этом преисполнена антиобщественных порывов! Мне 46, но в окружении всей этой поросли я чувствую себя 406-летним патриархом. <:>