В этот раз правитель Сарума, облаченный в традиционную кельтскую накидку-пенулу, не устраивал роскошных пиршеств. За оградой во дворе у дома Тосутига сновали люди. Бальба, распространяя вокруг кислую вонь, складывал в одной из хижин рулоны ткани. Мужчины и женщины, готовясь к сбору урожая, обкладывали плоскими камнями и обмазывали глиной стены глубоких ям для хранения зерна.
Тосутиг поздоровался с Портием и поманил его за собой в дальний конец двора, где виднелась небольшая хижина, крытая соломой, – фамильное святилище. Кельт впустил гостя внутрь и торопливо прикрыл за собой дверь.
Темноту рассеивал луч света из квадратного окошка на дальней стене под самой крышей. Постепенно глаза Портия привыкли к сумраку, и юноша различил небольшой каменный алтарь с деревянным изваянием кельтского бога Ноденса, повелителя туч, которого римляне отождествляли с Марсом. Рядом с изваянием поблескивал древний, тщательно начищенный рогатый шлем. Молодой человек почтительно склонил голову.
– Ноденс – покровитель нашего рода, – объяснил Тосутиг.
– У каждой римской семьи тоже есть свои лары и пенаты, – ответил Портий, – но мало у кого найдутся такие древние реликвии.
– Мой дед был доблестным воином. Это его шлем, – сказал кельт. – Но я пригласил тебя сюда не за этим.
У стены святилища стояли два огромных деревянных сундука, обитые широкими полосами железа. Тосутиг бережно приподнял крышку первого и вытащил длинный железный меч со следами ржавчины на выщербленном клинке – видно было, что древнее оружие кельтов недавно пытались отчистить.
– Это меч моего предка, Кулина-воителя, – торжественно возвестил Тосутиг. – Его жена, Алана, была последней из древнего рода Круна, строителя каменного святилища на взгорье. – Кельт со стуком опустил тяжелую крышку сундука и обернулся к Портию. – Мы, конечно, не римские сенаторы…
Портий запоздало сообразил, что правителю Сарума известно о Гракхе.
– …но ведем свой род от первых обитателей острова Британия, – заключил Тосутиг, подошел ко второму сундуку и неторопливо открыл его.
К изумлению юноши, сундук оказался до краев полон монет – не бронзовых сестерциев, а золотых ауреев и серебряных динариев. С нарочитой медлительностью Тосутиг нагнулся и сунул в сундук руку по самое плечо. Похоже, в сундуке хранилось целое состояние – не облагаемые налогами доходы имения за двадцать лет.
Правитель Сарума закрыл сундук и сказал, не глядя на Портия:
– Моя дочь – красавица.
– Она очаровательна, – согласился юноша.
– Я хочу найти ей достойного мужа, – произнес Тосутиг.
Портий почтительно склонил голову.
Кельт молчал, давая понять, что разговор окончен. Портий вежливо попрощался с Тосутигом и ушел.
Бессонными ночами юноша размышлял, как быть дальше: ни связей, ни влиятельных покровителей, ни Лидии… блистательного положения в Риме ему не добиться. Зато здесь, в провинции, у него внезапно появилась возможность обзавестись красавицей-женой и богатым имением.
«Отказываться глупо», – признал он, закрыв глаза и вызывая в памяти образ рыжеволосой красавицы верхом на гнедой лошади. Внезапно ему вспомнились голубые небеса и солнечные дни Южной Галлии, где находилось имение родителей, а еще величественные базилики Рима и роскошный особняк Гракхов… В Портии заговорило тщеславие: правитель Сарума немногим отличался от зажиточного крестьянина, а его красавица-дочь с трудом изъяснялась на латыни. Красавиц везде хватает – и в Галлии, и в Риме.
«Может быть, вернуться к родителям, в Галлию, начать все заново…» – думал Портий.
Исполненный сомнений юноша стал избегать встреч с Тосутигом и его дочерью. Вдобавок шел сбор урожая, и забот в императорском имении хватало. Однажды Портий увидел Мэйв на холме у дуна, но подходить к ней не стал.
А потом пришло письмо от отца.
Сын мой!
Увы, в эти тягостные дни мне нечем развеять твою грусть. Наш управляющий опрометчиво заключил ряд весьма невыгодных сделок, и теперь выяснилось, что наши доходы резко упали. В довершение всех бед нам грозит долгое судебное разбирательство, которое потребует дополнительных затрат. Мне пришлось продать виноградник, оливковую рощу и два лучших хозяйства в имении, так что, боюсь, твое наследство значительно уменьшилось.
Нет, мы не разорены и не нищенствуем, однако стеснены в средствах, так что одному из нас придется изыскать возможность поправить бедственное положение. Не отчаивайся и помни, что честность и достойное поведение – главное достояние человека.
Твой любящий отецКак ни странно, плохие вести принесли Портию некоторое облегчение. Он понял, что выбора у него не осталось: разумеется, Сарум не Рим, но иного не дано.
После сбора урожая он надел свою лучшую тогу, велел слуге приготовить коня и поехал в долину к правителю Сарума.
Ближе к концу свадебного обряда юношу с головой накрыла волна безудержного отчаяния. Грудь сдавил жуткий, всепоглощающий страх.
Свадьбу справляли в доме Тосутига. Правитель Сарума, Портий и трое легионеров надели тоги, отдавая дань римским традициям. Больше о Риме ничего не напоминало.
Во дворе расставили огромные столы, за которыми на деревянных скамьях сидели мужчины; женщины разносили угощение и прислуживали. Из всех окрестных поселений на свадьбу пришли крестьяне в ярких рубахах и накидках. Всего собралось человек пятьдесят, включая и мастеров-ремесленников Нумекса и Бальбу. Пир начался ранним вечером и длился до поздней ночи. Над двумя очагами на вертелах жарили туши косуль, быков и баранов. Столы ломились от яств. Длинноусые кельты пили за здоровье Портия эль и хмельной мед.
Мэйв на пиршестве не появлялась. Наконец, когда все наелись до отвала, за плетеной изгородью послышался звон бубенцов и бряцание кимвалов. Мужчины за столами радостно завопили и в притворном ужасе бросились запирать ворота. В створки настойчиво застучали, а потом троекратно попросили разрешения войти. По сигналу Тосутига ворота распахнули.
Во двор, приплясывая, ввалилась толпа ряженых. Лица восьми танцоров прятались за ярко раскрашенными масками, а девятый, настоящий великан, нахлобучил на голову деревянную личину быка с огромными рогами. Глухо звенели бубенцы, привязанные к щиколоткам. Двое ряженых дудели в камышовые дудки, а третий бряцал кимвалами. Рогатый исполин плясал между столами, топал, ревел, фыркал и бодал хохочущих гостей, скабрезными жестами давая понять, что представляет жениха. Наконец великан подскочил к Портию и протянул ему чашу.
– Пей, жених! Пей до дна! – закричали гости.
Портий взял чашу, до краев наполненную густой жидкостью.
– Пей! – неслось со всех сторон.
Юноша пригубил солоноватый напиток.
– Что это? – спросил он Тосутига.
– Старинное зелье, – ухмыльнулся правитель Сарума. – Меня в нем посреди дуна искупали, когда я стал вождем. Так что теперь ты кельт.
– А из чего оно сделано?
– Из молока, бычьей крови и каких-то трав, – ответил Тосутиг. – Ничего страшного.
Портий еще раз посмотрел в чашу с золотым ободком по краям и внезапно сообразил, что она сделана из распиленного человеческого черепа. Юношу замутило.
Тосутиг встал из-за стола.
– Ведите невесту! – заорали гости.
И вот тогда волна безудержного отчаяния накрыла Портия с головой. Он обвел взглядом толпу длинноусых гостей, поглядел на сидящих рядом краснолицых толстощеких коротышек Нумекса и Бальбу, на тошнотворный напиток в жуткой чаше. В ушах звучали слова Тосутига: «Теперь ты кельт».
«Остановись, Гай Портий Максим! Что ты делаешь?! – восклицал внутренний голос. – Неужели это – твоя свадьба? Если породнишься с варварами, то навсегда застрянешь здесь, в глуши».
Увы, свадебный обряд ничуть не походил на тот, который представлял Портий в мечтах о Лидии. Вот-вот приведут невесту…
Только сейчас Портий осознал, что происходит: неразрывными узами он навечно связывает себя и своих потомков с этими людьми. Юноша едва не вскрикнул: «Нет! Ни за что!», но Тосутиг с ряжеными уже вели к нему невесту. Поздно! Все пропало! Он променял свое будущее на рыжеволосую красавицу, солового жеребца и сундук золота.
Золотистые кудри Мэйв зачесали назад и скрепили золотой заколкой, широкие золотые браслеты обвивали запястья и щиколотки, белоснежное одеяние ниспадало ровными складками. Отец подвел дочь к Портию. Гости умолкли, восхищенно глядя на девушку. Жених, содрогаясь от ужаса, протянул к невесте руку и утешил себя мыслью: «Сегодня ночью она станет моей…»
Поздно ночью все собрались провожать молодых в Сорбиодун. Слуга вывел из конюшни солового жеребца и торжественно вручил уздечку Портию.
При свете факелов свадебная процессия вышла из долины и направилась к селению на берегу реки у заброшенной крепости. Взошла луна. У дверей своего скромного жилища Портий подхватил невесту на руки и перенес ее через порог.
Так началась жизнь римлянина Портия в Саруме.
Семейная жизнь удивила римлянина. Неутомимость Мэйв в любовных утехах стала приятной неожиданностью. В первую брачную ночь Портий смущенно улыбнулся, стараясь подбодрить и успокоить молодую жену, но она с восторженным вздохом бросилась к нему в объятия, повалила на постель и, смеясь, начала срывать с него тогу. В последующие месяцы поведение ее не изменилось: Мэйв часто приезжала в императорское имение и, отрывая мужа от работы, уводила его домой или в рощу по соседству, где набрасывалась на него с жадными ласками.
Мэйв все было внове: и замужество, и юный красавец с его римскими манерами, и сладость любовных утех. Она была богата и не знала забот. Каждый день приносил новые наслаждения, знакомые с детства окрестности Сарума заиграли новыми красками. Боги благосклонно послали ей чудесного мужа, и она с радостью принимала их дар.
Второй неожиданностью оказалось постоянное присутствие тестя.
Наутро после свадьбы, едва взошло солнце, Тосутиг принес в Сорбиодун любимые сласти Мэйв и, усевшись на пороге, терпеливо дожидался, когда новобрачные проснутся. Портий, решив, что это местный обычай, почтительно пригласил тестя войти. Тосутиг провел с ними полдня и ушел, обещая вернуться вечером.
То же самое повторялось каждый день. В отсутствие Портия Тосутиг приглашал дочь на верховую прогулку, а когда римлянин возвращался из имения, старый правитель заводил с ним бесконечные разговоры. Поначалу Портия это раздражало, но вскоре он привык к присутствию тестя и почти не замечал его. У себя дома Тосутиг тосковал, скучая по дочери и томясь одиночеством. Вдобавок ему хотелось приобщиться к жизни на римский манер.
– Римлянин взял Мэйв в жены, – объяснял он Бальбе и Нумексу. – В Саруме грядут перемены, вот увидите.
Сам Портий не знал, что делать дальше. В Риме о нем все забыли. Классициан оценил его усилия по восстановлению имперского имения и назначил весомую прибавку к жалованью, что несколько утешило Портия. Теперь он мог, исполняя сыновний долг, посылать деньги родителям в Галлию. Спустя год после свадьбы он снова обратился к прокуратору с просьбой о назначении на пост поважнее.
– Ты прекрасно справляешься в Сорбиодуне, вот и поживи там пока, займись имением тестя, – ответил Классициан. – К тому же в Риме сейчас неспокойно, а двор Нерона – настоящее змеиное гнездо.
Портию не терпелось выбраться из провинциального захолустья. Как ни странно, в этом его поддерживал Тосутиг. Всякий раз при упоминании столицы империи старый правитель радостно потирал руки и восклицал:
– Всю жизнь мечтал увидеть Рим! А может, и с самим императором встретиться… Давай все вместе поедем, а?
Мэйв с прохладцей относилась к этим замыслам.
– Подумаешь, Рим! – презрительно замечала она и, обводя рукой холмы и долины Сарума, говорила: – Нам и здесь неплохо живется.
Портия по-прежнему восхищала пылкая страсть и красота жены, однако равнодушие к Риму начинало понемногу раздражать. Вечерами он пытался научить ее лучше говорить на латыни. Сперва Мэйв согласилась, но потом ей прискучило.
– Мне нужен муж, а не наставник, – смеялась она, осыпая его поцелуями, а если он противился ее ласкам, то обижалась.
Портий увлеченно расписывал красоты великого города на семи холмах, Форум, прекрасные здания, дебаты в сенате и суде, огромные библиотеки и виллы сенаторов, но Мэйв оставалась безразличной ко всему, что поражало воображение ее мужа.
– Нас это не касается, – говорила она.
Молодой человек утешал себя тем, что, во-первых, его восторги разделяет Тосутиг, а во-вторых, совсем не обязательно, чтобы мнения мужа и жены совпадали. И все же, как он ни пытался примириться с равнодушием Мэйв, его задевало, что она не жаждет стать примерной римской женой. «Как можно любить человека, если питаешь отвращение к отдельным сторонам его натуры?» – часто думал Портий.
– Зря ты стала женой римлянина, если Рим тебе не по душе, – сказал он как-то Мэйв.
– Ах, ты жалеешь, что взял меня в жены? – лукаво спросила она, скидывая с плеч платье.
Портий страстно притянул ее к себе, возбужденный видом прекрасного тела жены.
– Ничуть не жалею, – пылко заверил ее он.
Мэйв не понимала разочарования мужа: он сам выбрал ее, а значит, выбрал и Сарум. Она любила Портия всей душой, считая его неотъемлемой частью привычного мира, а разговоры о Риме его словно бы отстраняли. Она старалась отвлечь мужа от чуждых мыслей единственным известным ей способом: соблазняя его своим желанным телом. Шли месяцы, но разговоры о Риме не прекращались, и Мэйв, не желая их слышать, убеждала себя, что это скоро пройдет.
– Сарум – твой дом. Ты никуда отсюда не денешься, – говорила она Портию, лаская его.
По ночам она часто просыпалась и при свете свечи озабоченно вглядывалась в лицо спящего мужа, стараясь понять, что ему снится.
Спустя полтора года Мэйв объявила, что ждет ребенка, и о Риме на время забыли.
– Раз уж у тебя скоро появится наследник, – сказал Тосутиг зятю, – пора бы подумать о новом доме. Деньги у нас есть, надо построить настоящую римскую виллу.
Портий согласно кивнул.
Для постройки выбрали место в глубине долины, в полумиле к се веру от жилища Тосутига. На восточном склоне холма над болотистым берегом реки Авон нависал плоский выступ, откуда открывался прекрасный вид на юго-запад. С севера выступ защищала роща на склоне. За холмом начиналось взгорье и меловые гряды, где пасли овец. На склоне, поросшем лесом, кое-где расчистили делянки, а на выступе стояла древняя хижина, заброшенный пастуший приют. Вдобавок у этого места было еще два преимущества.
О первом Портию рассказала Мэйв.
Чуть поодаль, на самом краю взгорья, росла купа деревьев. Мэйв торжественно привела туда Портия. На поляне посреди рощицы он заметил небольшое круглое возвышение диаметром в тридцать пять шагов – такие же холмики были рассыпаны по всему взгорью.
– Наверное, это могильный холм, – сказал Портий.
Мэйв согласно кивнула, хотя и не догадывалась о многовековой истории древних могильников на взгорье.
– Это священная роща друидов, – благоговейно прошептала она. – Здесь они молились своим лесным богам. – Портий недовольно поморщился, но Мэйв восторженно продолжила: – Благое предзнаменование! Хорошо, что наш новый дом будет рядом. А здесь надо построить святилище.
Римлянин огляделся: поляна и впрямь была очаровательна и словно бы источала покой.
– Делай как знаешь, – сказал он жене.
Вторым преимуществом было то, что к реке спускался широкий пологий берег, а небольшая глубина и медленное течение позволяло укрепить дно и построить здесь брод, безопасную переправу для людей и для скота.
– Как это место называется? – спросил Портий тестя.
– Да никак, – ответил Тосутиг. – Брод, он и есть брод – форд, если на местном наречии[6].
Так римлянин начал строить свой новый дом у брода на реке Авон.
Портию помогали Нумекс, Бальба и мужчины из окрестных селений. На месте полуразвалившейся хижины сложили из камней и глины невысокую прямоугольную постройку и присоединили к ней два крыла, разделенные на две комнаты; получился узкий длинный дом, обращенный на юго-запад. Вдоль задней стены тянулся широкий проход, соединенный еще с несколькими помещениями, выходящими в мощеный внутренний дворик. Стены оштукатурили и выкрасили в белый цвет; в верхней части стен установили толстые щиты, сплетенные из лозы. Крышу покрыли дорогой черепицей, привезенной с севера.
Разумеется, скромному сельскому дому далеко было до роскошной виллы Когидубна, когда-то восхитившей Тосутига, однако же, к восторгу правителя Сарума, прямоугольное строение с белеными оштукатуренными стенами и черепичной крышей было типично римским.
– Пол надо выложить мозаичной плиткой, во дворике построить фонтан, а в окна вставить зеленое стекло, – возбужденно требовал Тосутиг, обрадованный тем, что на его землях наконец-то появились неоспоримые признаки римского господства.
Однако теперь, когда Мэйв ждала ребенка, Портия больше занимало другое. «Раз уж поездка в Рим откладывается, придется воссоздать Рим в Саруме», – решил он и сказал тестю:
– С роскошью пока повременим. Надо заняться хозяйством.
– Но у нас хозяйство налаженное, – удивился Тосутиг.
Портий покачал головой:
– Оно по-кельтски налаженное. Я хочу сделать его римским.
К изменениям, предложенным Портием, сарумские жители отнеслись подозрительно.
Нововведения римлянина начались с долины.
– Зе мли по берегам реки очень плодородны, но вы их не возделываете, а отдаете под выпас скота и свиней, – объяснял он Тосутигу. – К тому же там много заболоченных участков.
– Нашим плугом землю у реки не вспашешь – почва слишком плотная, – возразил Тосутиг. – А болота… Болота тут всегда были.