Петр с гневным криком занес кулак над головой отца. Констанций торопливо прикрылся рукой, не понимая, что происходит.
– Прекратите! – воскликнула Плацидия и холодно обернулась к сыну: – Петр, оставь нас.
– Но ведь он…
Мать гневно взглянула на сына. Петр посмотрел на нее, и сердце дрогнуло от жалости, но ненависть к отцу пересилила. Пьянство Констанция погубит всех и вся!
Плацидия, из последних сил сохраняя достоинство, повторила:
– Оставь нас, Петр.
Юноша не сдвинулся с места.
– Ступай! – настойчиво приказала мать.
Петр неохотно повиновался.
– Нуминций, вели прислуге принести теплой воды, – сказала Плацидия.
Констанций смущенно поглядел на окровавленное лицо жены и попытался извиниться, но она резко оборвала его:
– Твой сын прав, надо что-то делать. А сейчас оставь меня в покое.
Констанций снова посмотрел на жену – прекрасную и холодную, как мраморная статуя. Она его презирала? Отвергала? Что она вообще чувствовала? Сгорая от стыда и унижения, он вышел из комнаты. «Надо что-то делать…» – мелькнула мысль.
Плацидия так и не дала воли слезам, хотя и понимала, что так долго продолжаться не может.
Тем временем Петр готовился к отъезду.
Впервые за четыреста лет Саруму грозила страшная опасность: неминуемое вторжение варваров, способное уничтожить и мирную долину, и виллу на холме, и все семейство. Помощи ждать было неоткуда. Римские легионы ушли с острова двадцать лет назад, а мест ные жители воевать не умели. К тому же Констанций не озаботился укреплением своего поместья, надеясь на то, что римское семейство в Саруме защитят христианские легионеры.
Констанций Портий, землевладелец-куриал, гордился не только римским гражданством, но и приверженностью христианской вере. За сто лет до описываемых событий император Флавий Валерий Аврелий Константин, именуемый Великим, принял христианство и объявил его государственной религией Римской империи. Разумеется, по-прежнему процветали и многочисленные языческие культы, но Констанций во всем следовал примеру императора и считал, что христианство – достойная им замена. Более того, Констанций, как и многие в Британии, исповедовал христианство особого толка, следуя воззрениям монаха Пелагия, учение которого взбудоражило Римскую империю. Пелагиане утверждали, что каждый хри стианин должен не только веровать в Бога, но и доказывать свою веру добрыми деяниями – лишь так ему откроется путь в Рай.
– Бог даровал людям свободу воли, – объяснял Констанций сыну, – и Он следит за нашими деяниями и поступками. Заповеди Господни способен исполнять каждый.
Официальная Церковь объявила это учение ересью, однако в Британии, на родине Пелагия, оно было широко распространено, и Констанций свято в него верил. Именно это и стало причиной очередной ссоры. Петр потребовал от отца взять на службу отряд германских язычников для защиты от неминуемого вторжения варваров на христианскую виллу. Свои дерзкие требования сын сопроводил обидными и оскорбительными обвинениями.
– Имперские легионы давно покинули остров и не собираются возвращаться! – заявил Петр. – На что подвигла тебя хваленая свобода воли? На пьянство и бездействие?
Констанция возмущала подобная наглость, хотя в глубине души он понимал, что сын прав.
– Я спасу наш род и наш дом, – упрямо бормотал он.
Вилла Констанция Портия стояла на том же месте, где четыреста лет назад построил свой дом Гай Портий Максим. Теперь в особняке было восемь комнат на первом этаже, с трех сторон окружавших прямоугольный двор, а спальни располагались на втором этаже. За домом находились многочисленные хозяйственные постройки. Внешне здание мало чем отличалось от прежнего: фундамент и стены первого этажа сложены из камня, стены второго этажа построены из плетеных щитов, промазанных глиной и оштукатуренных; строение венчала черепичная крыша. В старом саду, обнесенном каменной стеной, на клумбах цвели ирисы, маки и лилии, а посредине в два ряда высадили пышные кусты рододендронов.
Обстановка виллы заставила бы старого Тосутига трепетать от восторга: просторные, светлые комнаты, вестибюль, облицованный розовым мрамором, привезенным из Италии двести лет назад, стройные мраморные колонны с ионическими капителями у каждой двери и настенные фрески с изображениями охоты и пиров.
Однако главным предметом гордости семейства Портиев были великолепные мозаичные полы.
На вилле воцарилась тишина. Плацидия со служанкой удалилась к себе, Петр и Нуминций куда-то исчезли. Констанций замер на пороге триклиния – пиршественного зала, – разглядывая тридцатифутовое мозаичное изображение, заключенное в квадратную рамку, украшенную сложным геометрическим узором: в центре – Орфей, в алых одеждах, с лирой на коленях, вокруг – различные звери, растения и птицы, среди которых выделялись золотисто-коричневые фазаны, привезенные в Сарум основоположником рода Портиев. Мозаику сложили мастера из Кориния[7], города в двадцати милях к северу от Акве-Сулис, и в 300 году от Рождества Христова ее купил прадед Констанция. Подобными мозаиками украшали свои виллы знатные римские семьи в провинциях. «Наш род четыре века обитает в Британии, – говаривал отец Констанция. – И дом свой мы не покинем».
Констанций сглотнул подступившие слезы. Великолепная мозаика стала для него олицетворением всех достижений Римской империи; он не допустит, чтобы ее уничтожили.
Он вздохнул и отправился в молельню.
Вот уже четыреста лет Британия была римской провинцией; имперской власти не покорились только пикты и скотты на далекой северной оконечности острова. Семейство Портиев в Сорбиодуне наслаждалось мирной жизнью в захолустье. Шло время, росли города – Вента-Белгарум на востоке, Дурноварий на юго-западе, Каллева на севере, – термы в Акве-Сулис несколько раз перестраивали и расширяли. Римская империя казалась вечной и незыблемой.
Однако с течением времени имперская власть ослабела; становилось все труднее и труднее управлять огромной территорией, даже разделенной на четыре части – две на западе и две на востоке. Впрочем, и в тетрархии не обошлось без беспорядков и мятежей, в подавлении которых приходилось принимать участие и легионам, стоявшим на далеком северном острове Британия.
В довершение всех бед участились набеги восточных варваров, которые начались в III веке от Рождества Христова. Воинственные племена прибывали в Европу одно за другим – то Аттила со своими гуннами, то неведомые кочевники-степняки из далекой Азии, то отважные воины с берегов Балтийского моря. Их имена оставили неизгладимый след в истории – франки, готы, бургунды, лангобарды, тюринги, вандалы, саксы и многие другие.
Начался медленный, но необратимый распад Римской империи.
И все же далекий остров Британия процветал под защитой имперских легионов, за надежными крепостными стенами городов, а римский флот успешно отражал набеги пиратов-саксов.
Впрочем, примерно в 400 году неуемная алчность жителей Британии привела к окончательному выходу провинции из состава Римской империи. Все началось с того, что британские легионеры взбунтовались против малолетнего императора Флавия Гонория Августа и высадились на севере Галлии, избрав своим предводителем простого солдата, некоего Флавия Клавдия Константина, который стал узурпатором. Британия осталась без защиты.
Бургунды и саксы тем временем переправились через Рейн и вторглись в Галлию, наголову разбив римские легионы. Британцы, оказавшись отрезанными от империи, тоже решили взбунтоваться, объявили себя независимыми и изгнали имперских чиновников с острова.
Констанций, как и многие родовитые жители Британии, обрадовался такому повороту событий.
– Мы изнываем под бременем налогов, – объяснял он Плацидии. – Нам, землевладельцам-куриалам, приходится хуже всех. Имперские чиновники разоряют нас непомерными податями на нужды городов и армии, на строительство дорог и крепостей, а взамен не обещают ничего, кроме расходов.
Итак, британцы изгнали римлян, прекратили выплату налогов и стали ожидать дальнейшего развития событий, полагаясь лишь на свои силы. Поначалу ничего страшного не случилось: огромная империя будто бы и не заметила мятежной провинции. Легионы не возвращались.
Внезапно произошло невероятное событие. В 410 году, за три месяца до рождения Петра, Аларих, вождь вестготов, захватил Рим.
Вечный город, столица империи, священный символ римского владычества, пал под напором безземельных варваров из-за того, что гордый римский сенат отказался платить дань презренным вестготам. Весть об этом потрясающем событии мгновенно разнеслась до самых отдаленных уголков империи. Казалось, римской цивилизации пришел конец.
Однако Римская империя устояла. Год спустя в Равенне юный император Гонорий с радостью узнал, что войска Константина разгромлены, а сам узурпатор казнен. Вестготам уплатили дань, и варвары убрались восвояси. Пришло время восстановить былую славу Западной империи. Впрочем, возвращать легионы в далекую Британию Гонорий не собирался.
– Незачем тратить силы на захолустную провинцию, – говорили ему советники. – Налогов они не платят, имперских чиновников изгнали. Вот пусть теперь сами о себе позаботятся.
Впервые за четыре века Римская империя отвернулась от Британии. С тех пор прошло двадцать лет.
Поначалу в Саруме особых перемен не заметили. Местные жители своими силами отражали редкие набеги саксонских и ирландских пиратов, а когда в Сарум явились беглые галльские рабы-багауды и подожгли амбар с зерном, Нуминций собрал небольшой отряд и прогнал грабителей из долины.
Констанция больше тревожило другое: в провинции больше не чеканили звонкой монеты, торговля с Галлией прекратилась, денег на содержание флота не хватало и защищать остров было некому. Оставшимся в Британии легионерам жалованья не платили – солдатам приходилось искать себе другие занятия, а некоторые даже продавали себя в рабство. Констанций был вынужден отказаться от особняка в Венте – город обнищал и пришел в запустение. С каж дым годом дела шли все хуже и хуже.
Однажды до Сарума дошли слухи, что саксонские пираты собираются напасть на беззащитный остров. Констанций отказывался верить тревожным вестям, но торговец из Лондиниума утверждал, что своими глазами видел огромный флот саксов на восточном побережье. Жителей охватила паника. В Венте и Каллеве спешно укрепляли городские стены; магистрат Каллевы выписал из Лондиниума отряд германских наемников, и магистрат Венты подумывал сделать то же самое.
С этого и началась ссора между Петром и Констанцием.
– Я поеду в Венту и найму десяток германских солдат, – заявил Петр. – Разместим их в Сорбиодуне. Нельзя оставлять имение без защиты.
Констанций наотрез отказался, сын вспылил и…
Нет, пора молить Бога о защите. Господь наставит на верный путь. А после молитвы надо помириться с сыном.
Констанций не подозревал, что ждать милосердия Господня уже поздно.
С взмыленных лошадиных боков летели хлопья пены – Петр едва не загнал свою кобылу, торопясь к цели. Он твердо вознамерился исполнить задуманное и не испытывал сомнений в своей правоте. Впрочем, в своей правоте юноша всегда был уверен.
С виллы он уехал почти сразу же после ссоры с отцом и без остановок доскакал до Венты – города на холме, окруженного крепостной стеной. Дорога с запада вела к массивным, недавно укрепленным воротам между двумя приземистыми каменными башнями. За толстыми городскими стенами виднелись красные черепичные крыши.
Петр нетерпеливо откинул со лба непослушные черные кудри и снова пустил лошадь вскачь. На бледном лице юноши возбужденно сверкали темные глаза. Неукротимый, пылкий нрав сына доставлял немало беспокойства матери и приводил в ярость отца.
– Петр, пойми, уступчивостью можно добиться большего, – часто советовала Плацидия.
– Как это? – недоуменно спрашивал он.
Уступчивость была совершенно чужда его натуре.
Тяжелые ворота с грохотом распахнулись, и юноша въехал в город. Редкие прохожие с любопытством поглядывали на всадника. Тихие улочки пришли в запустение, брусчатка расшаталась, дорога заросла сорняками. Знатные горожане, как и семейство Портиев, недавно забросили свои городские особняки – на их содержание не хватало денег. Дом Портиев стоял на небольшой площади, посреди которой кто-то уже построил лачугу: булыжники мостовой служили неплохим полом, а муниципальным советникам, озабоченным защитой города, не было дела до нарушителей порядка. Форум по-прежнему выглядел ухоженным – окруженная красивыми зданиями чисто выметенная площадь с колонной, воздвигнутой в честь полузабытого триумфа императора Марка Аврелия Антонина.
– Где германские наемники? – спросил Петр у прохожего.
– Там, – равнодушно ответил мужчина, кивнув в сторону восточных ворот, где строители спешно укрепляли каменную кладку стен.
За воротами находилось небольшое кладбище, устроенное на христианский манер, с могилами, расположенными с востока на запад. Рядом с кладбищем разбили лагерь германцы.
С виду они производили устрашающее впечатление: широкоплечие бородатые воины с суровыми лицами, холодными голубыми глазами и длинными светлыми волосами, заплетенными в длинные косы. Полсотни наемников собрались у палаток и дерзко разглядывали юношу.
– Где ваш предводитель? – спросил Петр.
Один из наемников небрежно махнул рукой в сторону палатки, у которой сидел старый воин и худощавый смуглый торговец.
Петр подошел к ним.
Торговец внимательно выслушал юношу и, окинув его подозрительным взглядом, заносчиво произнес:
– Да, воинов можно нанять, но за высокую цену.
Петр с улыбкой снял с пояса кожаный кошель – перед отъездом мать украдкой вручила сыну деньги – и высыпал монеты на ладонь. Торговец удивленно распахнул глаза, увидев золотые солиды, отчеканенные сто лет назад, при Феодосии Великом. Такие монеты стали в Британии большой редкостью.
– На какой срок нанимаешь? – учтиво осведомился он.
– Наверное, на год, – помедлив, сказал Петр, понимая, что точную дату нападения саксов предсказать невозможно.
Торговец задумчиво кивнул, что-то объяснил германцу на его родном наречии и обернулся к Петру:
– Хорошо, выбирай людей.
Туманным утром Петр и шестеро германских воинов выехали из западных ворот Венты и отправились в Сарум. Бледный темноглазый юноша на красивой гнедой кобыле скакал чуть впереди небольшого отряда. Приземистые лошади наемников следовали позади, каждый всадник вел в поводу запасного коня, нагруженного поклажей и оружием. Старший из германцев, тридцатилетний, закаленный в боях воин, немного говорил на латыни, и Петр назначил его предводителем отряда.
Отъехав подальше от города, юноша остановил лошадь и повернулся к германцам.
– Запомните, что в Сорбиодуне вы подчиняетесь мне – и больше никому, – торжественно объявил он. – Я вас нанял, и я вам заплатил.
Шестеро воинов невозмутимо поглядели на него. Наконец старший медленно кивнул, и Петр жестом велел им следовать дальше. Чуть погодя до него долетел негромкий смешок.
Юноша замер на дороге, задумчиво глядя на город. Лицо Петра приняло странное, мечтательное выражение; он не сводил глаз с какой-то точки над горизонтом.
Над Вентой медленно всходил огромный шар солнца, заливая алым сиянием черепичные крыши и серые каменные стены. Казалось, что крепость плывет над туманными холмами. Петр медленно и торжественно начал произносить слова молитвы, которая привела бы в ужас его отца:
– О Гелиос, Гелиос, великий бог Солнца! Юпитер и Аполлон, владыка всех богов! Даруй силы своему рабу!
Петр, сын христианина, втайне исповедовал язычество.
Хотя император Константин и провозгласил христианство государственной религией Римской империи и армии, языческие культы повсеместно сохранились и процветали, несмотря на многочисленные попытки императоров их уничтожить. Люди поклонялись не только древним римским богам, но и всевозможным божествам кельтов, саксов, готов и прочих народов, вошедших в Римскую империю. Широкое распространение получили мистические воззрения Востока, с их странными обрядами и загадочными верованиями. Петр был знаком с поклонением египетской богине Исиде, потому что в Британии существовало несколько ее храмов, однако наибольшую известность среди жителей острова получил культ Митры-тавроктона, победителя быков. Митраизм быстро распространился в римских легионах Британии – солдат привлекала строгая дисциплина, чувство товарищества и непременное требование неподкупной честности. Петр точно знал, что верный управляющий Нуминций, сын центуриона, поклонялся Митре, невзирая на увещевания Констанция Портия. Вдобавок в Саруме существовал и дру гой культ, ярым приверженцем которого был Петр, о чем Констанций не подозревал.
Подобное смешение верований стало в Британии обычным делом. В пятидесяти милях к западу от Сарума, на берегах реки Северн, в местечке Лидни, восстановили заброшенный храм кельтскому богу Ноденсу. Это известие разгневало Констанция, но храм пользовался успехом среди местного населения.
Языческие верования нашли поддержку и среди римской знати, а за семьдесят лет до описываемых событий император Флавий Клавдий Юлиан – великий полководец, философ и оратор – поклонялся языческим богам и особым эдиктом отменил христианство, пытаясь восстановить языческие традиции в Римской империи. Петр и его друзья до сих пор считали Юлиана героем, хотя Церковь и называла его отступником.
Многие римские сенаторы поддерживали древние языческие религии, укоряя христиан в том, что те блюдут верность своему богу в ущерб верности империи, хотя сам Цицерон много веков назад утверждал, что тот, кто любит отечество, любезен богам. В пример часто приводили стоицизм императора Марка Аврелия, выдающегося философа, и высокие нравственные качества римских патрициев, которые изучали классические труды, не гнушались просить совета у оракулов, авгуров и гаруспиков и строили святилища предкам. Христиане не признавали подобных действий, а христианские императоры даже вынесли из римского сената великую святыню империи – алтарь Победы. Неудивительно, что Рим не устоял перед натиском варваров.