– Тебе бы священником быть, – хмуро сказал Годефруа и вышел, до глубины души возмущенный равнодушием лесника к судьбе Годрика.
Впрочем, о бесчинствах и алчности лесников и смотрителей королевских заповедных угодий было известно всем.
«Не миновать тебе виселицы», – мрачно подумал рыцарь.
Ле Портьер, поджав тонкие губы, невозмутимо смотрел ему вслед.
«Странный он какой-то, – размышлял Годефруа, возвращаясь домой. – Суров, как древний римлянин, только честь свою понимает превратно. Что ж, деньги он взял, теперь Годрик в безопасности».
Рыцарь не догадывался, как его мысли близки к истине, но поразился бы, узнав, что далекие предки ле Портьера в незапамятные времена доблестно сражались в дружине короля Артура.
Свейнмот совещался все утро, а после полудня в замке началось заседание суда. Возглавил его Валеран. На суд собрались все чиновники, ведающие делами королевских заповедников: хранители, смотрители, лесники, лесничие и сборщики податей. На камзолах судей красовались эмблемы занимаемых ими постов: лук смотрителя, охотничий рог лесника. Двенадцать присяжных заняли свои места, и заседание началось. Зал наполнился любопытными. Годефруа стоял в первом ряду, у помоста; Николас занял место чуть поодаль. Сквозь толпу пробирались Мэри и Виллем атте Бригге.
Как только ввели Годрика, Валеран обратился к леснику:
– Суд слушает тебя, ле Портьер.
Лесник встал, невозмутимо оглядел присутствующих и чуть заметно улыбнулся, увидев Годефруа.
– Годрик Боди обвиняется в… – начал он.
И тут в зале суда раздался возмущенный крик.
Четырнадцатилетняя Мэри, ничуть не сомневаясь в том, что Годрика повесят, все утро размышляла о своей горькой доле. Теперь-то уж точно мужа не найти – порченую дурнушку-бесприданницу никто в жены не возьмет. И сколько ей жить осталось? Если ее оставят в маноре на маслобойне, то еще лет сорок протянет, а ежели в поля пошлют, то раньше помрет. А тут еще и дитя… «Может, не доношу…» – подумала она.
Соседи в деревне теперь чурались девушки, Николасу было не до нее, а родители считали дочь обузой, лишним ртом.
– Нам тебя с ребенком не прокормить, – заявила мать.
В последний раз Мэри видела Годрика два дня назад. Он попросил ее принести из хижины деревяшек – не хотел сидеть без дела, собрался вырезать новый пастуший посох, но теперь приуныл.
– Может быть, тебя отпустят? – спросила Мэри.
Он удрученно покачал головой.
Наутро в день суда Мэри отправилась в Сарисбери, разыскала на рыночной площади Виллема атте Бригге, удостоверилась, что он все еще сулит награду за сведения о пропавшей свинье, – и рассказала ему все, что знала. В конце концов, рассуждала она, Годрик во всем признается и скажет, где зарыты свиные кости. Виллем атте Бригге завопил от восторга, вручил ей три марки и поволок в за́мок.
Мэри всегда была девушкой рассудительной.
Смотритель заповедных лесов обдумал услышанное, а потом спросил:
– Ты обвиняешь Годрика Боди в убийстве еще одного зверя в королевском лесу?
– Да! – торжествующе воскликнул кожевник.
– Лесной суд рассматривает все убийства зверей в заповедных угодьях, – торжественно объявил Валеран и сурово посмотрел на Годрика. – Что ж, мы выслушаем оба обвинения. Кто твой свидетель, кожевник?
Виллем атте Бригге ухмыльнулся и указал на Мэри. Годрик вздрогнул от неожиданности.
Пока все присутствующие изумленно разглядывали косоглазую девицу, ле Портьер подошел к Годефруа, незаметно вложил ему в ладонь кошель с деньгами и пробормотал:
– Ничего не выйдет.
Суд над Годриком Боди свершился быстро.
Первого декабря под моросящим дождем юношу подвели к виселице, сколоченной на рыночной площади у замка, и заставили подняться на помост. На шею Годрика накинули веревочную петлю, и он устремил взор в толпу, где стояли Годефруа и Николас, а чуть поодаль – Мэри. Однако Годрик смотрел только на своего верного пса Гарольда – когти на передних лапах ему уже обрезали, и он смирно сидел у ног Николаса.
Палач столкнул Годрика с помоста, и худенькое сгорбленное тело заплясало в воздухе. Толпа молчала – ни восторженных воплей, которыми встречали повешение злодея, ни сочувственного вздоха. Бледное лицо юноши побагровело, выпученные глаза вылезли из орбит.
Все было кончено.
Внезапно Гарольд высвободился из ошейника и помчался по булыжной мостовой к телу своего хозяина. Николасу пришлось силком увести пса с площади.
В декабре 1139 года в Сарисберийском замке случилось несколько важных событий.
Годефруа приехал на рынок 10 декабря. Из епископского особняка доносились страшные крики, а чуть погодя на площадь выбежал слуга.
– Что происходит? – спросил рыцарь.
– Епископу худо, лихорадка не отпускает. Он совсем обезумел, его вчетвером держат.
Рожер уже месяц не выходил из дому, и все в городе знали, что он тяжело болен.
– А почему он кричит?
– Требует, чтобы ему вернули отобранные замки и сокровища, милорд, – поморщился слуга.
Годефруа печально посмотрел на епископский особняк. Внушительные каменные стены с зигзагами декоративной кладки свидетельствовали о безмерном богатстве и власти.
– И мысли о Господе его не утешают?
– Нет, милорд.
В доме что-то стукнуло, началась суматоха и суета.
– Боже правый, он опять вырвался! – обеспокоенно воскликнул слуга и бросился в особняк.
Рожер, епископ Сарисберийский, скончался 11 декабря 1139 года.
Вскоре после этого в Сарисбери приехал король Стефан. На время рождественских праздников объявили перемирие, но Стефан вел себя так, словно в королевстве воцарился вечный мир.
Осмотрев замок и епископский особняк, Стефан изумленно воскликнул:
– Надо же, епископ богаче короля!
Разумеется, все сокровища он забрал себе.
Каноники Сарисберийского собора решили откупиться от гельда – пошлины, которой облагались земельные владения, – и предложили королю огромную сумму: две тысячи фунтов. Стефан, обрадованный нежданным пополнением казны, даровал клирикам сорок марок на починку крыши собора.
Годефруа явился на аудиенцию к королю засвидетельствовать свою верность.
– Нам нравится ваш город, – заявил Стефан. – Епископ нам верно служил, пока взбунтоваться не удумал, да и теперь епархия приумножила нашу казну.
Величественный Сарисберийский собор привел короля в восторг.
За несколько дней до Рождества король устроил в замке праздничный прием, созвав на него всю знать, включая Годефруа. Внезапно в зал робко вошли горожане – Виллем атте Бригге, Джон Шокли, их жены и толпа свидетелей. Кожевник, довольный жестоким наказанием вора Годрика, держался уверенно и заносчиво, а бедняга Джон, побледнев от тревоги, испуганно оглядывал собравшихся.
На вопрос, зачем они явились к королю, Виллем дерзко ответил:
– В Девизесе король обещал мне справедливо рассудить тяжбу.
Стефан недоуменно уставился на кожевника, но потом с усмешкой обратился к своей свите:
– И впрямь обещал. Давайте-ка его выслушаем.
Виллем пустился в пространные объяснения, но королю вскоре прискучило слушать.
– Тяжбу начал дед твоей жены?
Кожевник кивнул.
– Пятьдесят лет тому назад? – уточнил король.
Виллем подтвердил, что это так.
Несмотря на свои недостатки, Стефан был человеком умным и проницательным. Он быстро оценил и алчность кожевника, и покорный нрав молчаливого голубоглазого виллана.
– Что ж, я исполню твою просьбу, – изрек король. – Тяжбу рассудят, но не судом присяжных.
На лице Виллема отразилось глубокое разочарование – вот уже несколько месяцев он готовил надежных свидетелей, полагая, что король, по обыкновению, созовет суд присяжных.
Король невозмутимо поглядел на кожевника:
– Тяжба у вас давняя, Виллем атте Бригге, и судить ее следует по старинному обычаю, так, как разрешались земельные споры во времена наших предков. Спор выиграет тот, кто победит в честном поединке.
Кожевник угрюмо насупился, а виллан вздохнул с облегчением – больше всего он опасался долгого и запутанного судебного разбирательства – и храбро взглянул на короля. Джона из Шокли, потомка доблестного тана Эльфвальда и бесстрашной Эльфгивы, ничуть не пугал честный бой. Господь рассудит по справедливости, и по милости Божией Джон не лишится своих наследственных владений.
Король с благосклонной улыбкой поглядел на виллана.
– Я назначу поединщика! – воскликнул Виллем, не собираясь сдаваться.
Стефан недовольно поморщился. К сожалению, старинный обычай и в самом деле позволял спорщикам назначать для поединка наемных бойцов. Кожевник был человеком состоятельным и легко мог заплатить большие деньги опытному воину. Запретить этого король не мог.
– Ты тоже себе защитника выберешь? – спросил Стефан у виллана.
Джон Шокли, уверенный в своих силах, помотал головой.
Стефан недовольно поморщился. К сожалению, старинный обычай и в самом деле позволял спорщикам назначать для поединка наемных бойцов. Кожевник был человеком состоятельным и легко мог заплатить большие деньги опытному воину. Запретить этого король не мог.
– Ты тоже себе защитника выберешь? – спросил Стефан у виллана.
Джон Шокли, уверенный в своих силах, помотал головой.
Наступило неловкое молчание.
И тут Годефруа хладнокровно выступил вперед. Кожевник и вил лан изумленно уставились на него, а король удовлетворенно улыбнулся.
– Я вступлю в поединок за Джона из Шокли, – объявил рыцарь.
Виллем исподлобья поглядел на Годефруа, понимая, что ни за какие деньги не найдет желающих сразиться с закаленным в боях рыцарем, ведь меч нормандского воина легко поразит любого противника.
– Что ж, продолжим? – нетерпеливо осведомился король.
Кожевник понуро свесил голову и пробормотал:
– Нет, ваше величество.
– В таком случае тяжба прекращается, – объявил Стефан и лукаво подмигнул Годефруа.
Придворные расхохотались. Виллем, багровый от ярости и унижения, поспешно вышел из зала.
– Ничего, мы с Шокли еще сочтемся, – шепнул кожевник жене.
В день святого Рождества знатные землевладельцы явились в Сарисберийский замок, где принесли клятву верности королю Стефану, однако семья авонсфордского рыцаря по-прежнему оставалась в Лондоне.
– Рано им возвращаться, – сказал Годефруа Шокли.
Временное перемирие подходило к концу. Над замком на меловом холме снова витала смутная угроза.
Весной 1140 года Ришар де Годефруа, скромный нормандский рыцарь, уставший от тягот земного существования, с глубоким удовлетворением наконец-то отыскал путь к спасению своей грешной души.
В начале января рыцарь, по обыкновению, пришел в собор, преклонил колена у гробницы епископа Осмунда и начал читать молитву:
– Радуйся, Мария, благодати полная…
Дыхание облачком висело в морозном воздухе, однако же Годефруа почудилось, что от надгробия блаженного епископа исходит чудесное тепло. Рыцаря охватило умиротворение. Он провел за молитвами дольше обычного и закончил привычной просьбой:
– В эти безбожные времена, о блаженный Осмунд, наставь меня, как спасти грешную душу.
У входа в собор Николас, коротая время в ожидании господина, разглядывал обрывок пергамента.
– Что это, масон? – спросил рыцарь.
– Ох, милорд, так сразу и не разберешь, – ответил каменщик, показывая рисунок Годефруа.
В разделенном на четыре части круге вилась полоска, змейкой скручиваясь в спиральные петли.
– Да, замысловатый узор. Для чего он? – удивился Годефруа.
– Это лабиринт, – пояснил Николас. – Вот смотрите, милорд… – Он провел коротким толстым пальцем по петлям и завиткам, которые непрерывной лентой переходили из одной части круга в другую, симметрично повторялись в ней и свивались кольцом в самом центре. – Такие узоры выкладывают на полу храмов, да и под открытым небом в дерне вырезают. Даже в Риме такой есть. Говорят, узор изображает путь в град Божий, Иерусалим, – если пройти лабиринт на коленях, с покаянной молитвой, то это зачтется как паломничество в Святую землю.
– Может, и так… – усмехнулся рыцарь.
На этом разговор оборвался.
Два дня спустя Годефруа отправился на холм, в свою любимую тисовую беседку, и неожиданно вспомнил о лабиринте – уединенная поляна, окруженная кольцом высоких деревьев, представляла собой прекрасное место для такого сооружения. Неужели епископ Осмунд снизошел к мольбам рыцаря?
Годефруа решил посоветоваться с каменщиком.
В феврале 1140 года в Англии установился непрочный мир. В ко шарах на взгорье блеяли новорожденные ягнята, а Николас по прозвищу Масон вывел работников на холм, к древнему могильнику.
В дерне на поляне прокладывали странный узор – круг, разделенный на равные четверти, поочередно пересекала извилистая тропа, в точном соответствии с рисунком на пергаменте. Сначала она шла от внешней окружности к центру, потом резко поворачивала, выписывала замысловатые петли, снова возвращалась к внешнему кругу, переходила в соседний сегмент, где повторяла свой извилистый путь, пока наконец в последней четверти не выводила точно в середину круга.
Годефруа часами изучал рисунок и пришел к выводу, что он служит прекрасным символом блужданий и стремления души к совершенству, а потому вполне заменяет паломничество.
– Великий мудрец создал этот лабиринт, – сказал он как-то каменщику.
Николас согласно кивнул, хотя в узоре его привлекала только строгая соразмерность линий.
Соорудить лабиринт оказалось проще простого: вначале на траве разметили узор, а потом срезали верхний слой дерна, открывая белый меловой грунт, по которому вилась зеленая тропа шириной в два фута. Размеры лабиринта привлекали своей чудесной простотой: диаметр круга составлял тридцать шесть шагов, а длина тропы до входа в серединный круг – шестьсот шестьдесят шагов; чтобы добраться точно в центр, требовалось сделать шестьсот шестьдесят шесть шагов.
Строительство лабиринта завершили за три дня до конца февраля.
В последующие годы лабиринт Годефруа, владельца Авонсфорда, прославился на всю округу, но жителей Сарума гораздо больше восхищало неустанное благочестие достославного рыцаря. Каждое утро до восхода солнца он отправлялся на холм, в лабиринт, где опускался на колени и медленно, с молитвой, за час проходил всю тропу. Годефруа долгие годы держал это в секрете, но, пока в Англии бушевала гражданская война, семейство рыцаря оставалось в Лондоне, а сам он в любую погоду, зимой и летом, совершал свое паломничество в Иерусалим.
Зачем он это делал, осталось неизвестным. Скорее всего, Ришар де Годефруа, не будучи религиозным фанатиком, преисполнился мрачного отвращения к миру, однако, считая это недостойным истинного христианина, наложил на себя своеобразную епитимию.
За год он проходил по лабиринту не меньше сотни миль и наверняка замолил свои грехи и спас душу от геенны огненной.
Впрочем, к спасению души стремился не он один. Черная громада Сарисберийского замка на меловом холме нависала над пятиречьем.
Стояли смутные времена.
Спустя три дня после завершения лабиринта Годефруа, 1 марта 1140 года, случилось полное солнечное затмение.
Гражданская война вспыхнула с новой силой.
Новый Сарум
Начало
1244 год
У слияния пяти рек, в широкой излучине, почти в миле от замка на холме, вырубили рощицы на равнине и расчистили огромную, в несколько сот акров, строительную площадку, на которой вырастало странное величественное сооружение, будто сказочный цветок, неспешно раскрывающий запыленные лепестки, или неведомое существо, высвобождающееся из кокона. Вдоль улиц стояли дощатые оштукатуренные дома, а посреди площади высилась громада из серого камня – незавершенный собор, поражающий воображение своими внушительными размерами и строгими очертаниями.
Новый город Солсбери отличался и от нормандского города-крепости, и от англосаксонского укрепленного бурга тем, что не имел ни крепостных стен, ни рва, а просторно раскинулся в широкой долине. Построили его для удобства торговцев и купцов.
История его возникновения становится яснее, если вернуться в недалекое прошлое.
После бурного правления Стефана в Англии наконец-то установился мир. На престол взошел Генрих II Плантагенет, племянник Стефана, сын императрицы Матильды. В наследство ему досталась огромная Анжуйская империя, так что царствовал он не только в Англии, но и в Нормандии и на большей части Франции. Войны он вел в Европе, а на остров Британия принес мир, справедливую систему правления и новые королевские законы, а также ввел присяжные суды. Нововведения Генриха II сохранились и в правление его сына, героического воителя Ричарда Львиное Сердце, и в последующее царствование его младшего отпрыска, несчастного Иоанна, который лишился владений в Анжу и Нормандии. Крупные феодалы, разочарованные правлением Иоанна, в конце концов восстали при поддержке рыцарей, горожан и духовенства. Под их давлением Иоанн подписал Великую хартию вольностей. Тем временем Людовик, сын французского короля Филиппа II Августа, воспользовавшись сумятицей, предпринял попытку захватить власть на востоке Англии. Вскорости Иоанн Безземельный умер, бароны изгнали французов с острова, восстановили мир и возвели на престол сына Иоанна, девятилетнего Генриха III.
Неудивительно, что благосостояние страны стало улучшаться. В средневековой Англии возникали новые города, возводились величественные соборы, выросло население. Источником богатства служила сельскохозяйственная продукция и овцеводство. Шерсть английских овец считалась лучшей в Европе, ее с удовольствием закупали в Италии и во Фландрии, где в то время процветали ткацкие и сукновальные мануфактуры. Пошлины и акцизные сборы были невелики, поэтому в XIII веке в феодальной Англии начался прирост капитала.