Военная кампания Черного принца против Иоанна II Доброго, короля Франции, прошла успешно. В 1355 году армия Эдуарда захватила Бордо и с богатыми трофеями двинулась вглубь страны, где 16 сентября 1356 года двадцатипятилетний принц одержал легендарную победу над превосходящими силами французов в битве при Пуатье.
Перед битвой Черный принц обратился с зажигательной речью к своим солдатам, а потом вместе с ними преклонил колена, молясь о благословении Господнем. Томас де Годфруа покрыл себя славой в сражении, радовался вместе с остальными, узнав о пленении короля Франции, а потом стоял у шатра, где принц устроил пир в честь своего царственного пленника. За Иоанна Доброго назначили поистине королевский выкуп – три миллиона крон, что составляло пятикратный годовой доход короля Эдуарда. Англичане также захватили огромные территории противника.
Томас по праву гордился своим участием в битве – недаром сам принц одарил юношу благосклонной улыбкой. Увы, в пылу сражения доблестный рыцарь совсем забыл о пленниках и один из немногих вернулся домой с пустыми руками. Его соратники привезли из похода богатые трофеи и еще несколько лет беспрепятственно грабили захваченные края. Знакомый рыцарь предложил Томасу присоединиться к отряду наемников, но юноша холодно отказался:
– Годфруа сражаются ради славы, а не ради денег.
Так что гордый Томас де Годфруа не привез домой ничего, кроме славы.
Вот только одной славой сыт не будешь.
С подобающим рыцарям благородством Жильбер де Годфруа и его сын отдали Уолтеру Уилсону лучшие земли и сукновальню, что делало Уолтера не только владельцем лена и вассалом короля, но и лендлордом Шокли.
– Ну, Годфруа мы почти разорили, скоро и от проклятых Шокли избавимся, – торжествовал Уолтер.
Его жестоким замыслам не суждено было воплотиться – впервые в жизни Эдвард воспротивился отцу. Обычно при заключении сделок Эдвард выступал в роли покладистого и добродушного человека, в противовес расчетливому и хитроумному Уолтеру, которого всегда недолюбливали, а в последнее время стали явно выказывать недовольство его поведением. Эдвард решил, что мягким обращением можно добиться большего. Торговцы Солсбери относились к Стивену Шокли с уважением, и настраивать их против себя не стоило.
– Шокли теперь в гильдии торговцев заправляет, человек почтенный, с ним ссориться негоже, – сказал Эдвард отцу. – Нам друзья нужны, врагов и без того хватает.
– Ты с проклятым Шокли задружиться желаешь? – удивился Уолтер.
– А что такого? Глядишь, польза будет.
Уолтер, недовольно поморщившись, погрузился в размышления. Всю жизнь он добивался одного: отомстить Шокли – и теперь мечтал о возможности унизить торговца, однако понимал, что сын прав.
– С Шокли лучше остаться друзьями, – настаивал Эдвард. – Нам ведь главное – разбогатеть. Он нам в этом поможет.
Уолтер, гневно воззрившись на сына, неожиданно махнул рукой:
– А, делай как знаешь!
На следующий день Эдвард Уилсон отправился в Солсбери, где встретился с экономом Роберта Уайвила, епископа Солсберийского, и за щедрое вознаграждение отписал сукновальню епископу.
– Теперь и епископ нам благоволит, – с улыбкой доложил отцу Эдвард.
Впоследствии он не раз вспоминал отцовскую дальновидность – сукновальня приносила прекрасный доход. Производство сукна в Англии увеличивалось год от года, но росли и другие отрасли промышленности. Хотя многие графства еще не оправились от последствий чумы, Уилтшир и Солсбери процветали, а вместе с ними богатело и семейство Уилсон.
Бытует ошибочное мнение, что эпидемия чумы в 1348 году была ограниченной вспышкой, не повторившейся до пришествия Великой чумы в 1665 году. На самом же деле в последующие столетия очаги чумы возникали неоднократно; в частности, в 1361 году болезнь, снова вернувшись в Англию, свирепствовала в Лондоне.
Агнеса Масон, услышав о новой вспышке чумы, велела родным собираться.
– Пойдем в овчарню, – объявила она, полагая, что пастбища пустуют.
Дети Агнесы давно подросли, дочь вышла замуж, однако же, как и двенадцать лет назад, все послушно погрузили вещи на тележку и отправились на взгорье. Агнеса предупредила и Джона с семьей, но не удивилась, узнав, что он не желает покидать Авонсфорд.
Сама Агнеса тоже изменилась: рыжие волосы поседели, морщины избороздили лицо, тело исхудало и усохло, суставы болели, а пылкий нрав с годами поостыл.
На взгорье путникам преградил дорогу Уолтер Уилсон.
– Ты куда это собралась? – грозно обратился он к Агнесе.
– В овчарню.
– Я там овец держу, – заявил Уолтер. – Возвращайся в деревню.
Овчарня и впрямь стояла там, где изредка паслись стада Уилсонов, но в этом году пустовала.
– Нет там никого, – упрямо возразила Агнеса.
– Сегодня нет, а завтра будет, – поморщился он. – А тебе на мою землю хода нет.
– Господа из манора мне всегда дозволяли… – начала она.
– А теперь я здесь издольщик, – напомнил он.
Агнеса поняла, что Уолтер не врет, и пожала плечами:
– Ну, мы еще куда-нибудь уйдем.
Уолтер не собирался ее отпускать:
– Ты мне три дня работы задолжала.
– Так чума же! – воскликнула Агнеса.
– А работать кто будет?
– Мы в деревне не останемся, – заявила она.
– Сунешься на взгорье, я тебя собаками затравлю, – пообещал Уолтер и ухмыльнулся. – И дохлыми крысами забросаю.
Агнеса осеклась, сообразив, что Уолтер не погнушается исполнить угрозу: злопамятный старик никому прошлых обид не спускал.
– Ну что, может, в суд пойдем? – рявкнул он.
Помолчав, Агнеса ответила:
– Господь тебя покарает.
– Ну и пусть, но сперва ты от чумы сдохнешь, – рассмеялся Уолтер.
Агнеса отвернулась и повела родных назад в деревню.
– Что, с этим отребьем тоже прикажешь задружиться? – издевательски спросил Уолтер сына.
Эдвард равнодушно пожал плечами – семейство Агнесы его не интересовало.
После смерти Уолтера Эдвард перевез семью в Солсбери и завел тесную дружбу со Стивеном Шокли.
– Мы живем в смутное время, – со вздохом произнес Шокли.
С недавних пор Эдвард часто слышал эту фразу из уст приятеля.
Впрочем, с ней соглашались многие.
Вспышки чумы повторялись одна за другой – в 1361 году от чумы умерла Агнеса Масон, а в 1374-м болезнь снова пришла в Сарум. О победных баталиях давно забыли; Черный принц умер, и на престол взошел его сын Ричард, не обладавший ни благородством, ни доблестью отца. Из некогда обширных английских владений во Франции остались лишь Бордо и портовый город Кале. Жители Сарума с тревогой ожидали вторжения французов, и Солсбери спешно обносили крепостной стеной. Смута назревала не только в стране, но и в Церкви. Больше полувека резиденцией глав Католической церкви служил Авиньон, город на юге Франции, – там папы чувствовали себя в безопасности. Однако же в 1378 году начался Великий папский раскол, когда сразу два претендента объявили себя истинными папами; французы поддерживали одного, англичане и голландцы – другого.
– Теперь никому верить нельзя, – вздыхал Стивен Шокли.
И все же в это смутное время Эдвард Уилсон не поддавался страхам и часто наставлял детей:
– Люди – глупцы, своего счастья не понимают. В смутное время лучше всего дела вершить.
В доказательство он всегда приводил отца. Уолтер Уилсон скончался в 1370 году и оставил в наследство сыну значительную сумму денег (Эдвард держал это в секрете) и составленный по всей форме документ – имущественное завещание, в котором перечислялись земельные участки:
«…В Уинтерборне усадьба, каруката[30] и семь акров пашни, выделенные из земель графа Солсбери; в Шокли две виргаты из земель настоятельницы Уилтонского аббатства; в Авонсфорде двести акров из земель короля; близ Авонсфорда, из земель епископа Солсберийского, усадьба, голубятня, каруката пашни и десять акров покосных лугов…»
В стадах Уилсонов насчитывалось свыше тысячи овец. Из года в год семья богатела, как и многие другие бывшие вилланы или торговцы. Даже знатные господа не гнушались доходным промыслом – барон Томас Хангерфорд, стюард Джона Гонта и первый спикер парламентской палаты общин, разводил огромные стада овец на меловых взгорьях Уилтшира. На юго-западе Англии обосновались прядильщики, ткачи, валяльщики, ворсовщики и красильщики; за полвека, прошедших после эпидемии чумы, производство английского сукна увеличилось в девять раз. В начале правления Ричарда II Солсбери был шестым по величине городом в Англии.
Эдвард Уилсон, унаследовавший от отца предприимчивость, но не вздорный нрав, никогда не упускал своей выгоды и вместе с Шокли организовал суконную мануфактуру, на которой производили новый тип ткани.
– Вот оно, наше богатство, – гордо сказал Эдвард родным, показывая отрез плотной материи с горизонтальными полосами, придававшими ей сходство с твидом, – шерсть предварительно прокрашивали и только после этого ткали.
Эдвард Уилсон, унаследовавший от отца предприимчивость, но не вздорный нрав, никогда не упускал своей выгоды и вместе с Шокли организовал суконную мануфактуру, на которой производили новый тип ткани.
– Вот оно, наше богатство, – гордо сказал Эдвард родным, показывая отрез плотной материи с горизонтальными полосами, придававшими ей сходство с твидом, – шерсть предварительно прокрашивали и только после этого ткали.
Так называемое солсберийское сукно пользовалось огромным спросом, и Шокли с Уилсоном расширили свое предприятие.
Эдвард, философически относившийся к переменам в мире, дальновидно предупреждал детей:
– Торговля – надежное занятие. Торговцы даже короля заставят поступать так, как им выгодно.
И действительно, власть, о которой некогда мечтал Питер Шокли на заседании парламента Монфора, в правление Эдуарда III постепенно переходила из рук высокородных господ к людям родом пониже, к мелкопоместным дворянам и горожанам. В 1353 году они вынудили короля подписать Статут о стапельной торговле, в 1360-е годы – отменить ненавистный мальтот, дурную пошлину, а в 1376 году, незадолго до смерти короля, состоялось заседание так называемого Доброго парламента. Высшая знать и епископы собрались в Белой палате королевского дворца[31], а мелкопоместные дворяне и горожане – представители общин – совещались в восьмиугольном капитуле Вестминстерского аббатства, послужившем образцом для капитула Солсберийского собора, а потом направили высокородным господам свои требования: изгнать фаворитку коро ля Алису Перрерс, а также неугодных чиновников, в противном слу чае палата общин не утвердит новых налогов. Прежде подобные требования выдвигали только мятежные бароны, горожане на это не осмеливались. Как ни странно, требования палаты общин были исполнены.
Частые созывы парламента и, соответственно, усиление его влияния на управление страной объяснялись финансовыми нуждами ко роля. Выкупы, полученные за французских пленников, пополнили казну, но хватило этого ненадолго. К началу 1340-х годов Эдуарду III требовались значительные средства для ведения затянувшейся военной кампании. Он обратился за ссудами к флорентийским банкирам Барди и Перуцци, но затем отказался платить по своим обязательствам, что привело к краху одного из крупнейших торговых домов Италии. Деньги королю ссудили купцы-стапельщики, но и они едва избежали разорения. Эдуард постоянно искал новые источники доходов, пытался обложить налогами духовенство и лондонских торговцев или ввести таможенные пошлины, однако палата общин твердо настаивала на соблюдении принципа, провозглашенного еще Великой хартией вольностей, – «Нет налогов без представительства». Если в прошлом Питер Шокли мог только надеяться на то, что король прислушается к советам представителей торгового сословия, то теперь Эдвард Уилсон уверенно заявлял, что требования палаты общин будут выполнены.
Представители палаты общин предпочитали выбирать в суды графств местных жителей, положив начало институту мировых судей, и неприязненно относились к назначению чужестранцев на доходные церковные должности – бенефиции. «Вечно к нам из Авиньона присылают иноземцев, которые по-английски ни слова не разумеют, да и в собор не заглядывают», – ворчали жители Сарума. Теперь же их представители в палате общин заставили короля отдать эти должности англичанам. В 1362 году произошло знаменательное событие, о котором редко упоминают в учебниках истории: официальным языком судопроизводства стал не французский, а английский. Жильбер де Годфруа огорчился, однако его чувства мало кто разделял. Спустя двадцать лет на языке, весьма близком к современному английскому, были созданы такие шедевры мировой литературы, как «Видение о Петре Пахаре» Уильяма Ленгленда и «Кентерберийские рассказы» Джефри Чосера.
– Теперь мы хозяева Англии, – уверенно заявлял Эдвард Уилсон своим детям.
Слова эти не были пустой похвальбой – предприимчивый торговец прекрасно понимал, куда движется мир.
Однако события, произошедшие в Саруме в 1381 году, удивили даже дальновидного Эдварда Уилсона. Впрочем, он ухмылялся всякий раз, вспоминая, с чего все началось и какую роль в этом выпало играть ему самому.
Всеобщее негодование вызвал не кто иной, как сын Стивена Шокли, Мартин.
Стивен по праву гордился тем, что отправил сына учиться – нет, не богословию, а современным наукам и премудростям. Богатые землевладельцы и знатные господа обычно не стремились дать своим детям образование, а вот сыновья торговцев часто становились студентами английских университетов. Стивен послал сына в Оксфордский университет, но впоследствии очень об этом жалел.
Именно там, в Оксфорде, Мартин Шокли проникся учением Джона Уиклифа.
Джон Уиклиф, великий реформатор и предшественник протестантства, был скромным священником, жившим на доходы своих бенефициев. Он отличался скверным нравом и не терпел возражений, а потому всегда настаивал на своем.
Вопреки традиционным постулатам католичества Уиклиф был приверженцем философских взглядов о связи человека с Богом без посредничества Церкви, а потому его объявили еретиком. Он выработал свою теорию, согласно которой правом на владение землей и собственностью обладают лишь праведники, а люди неправедные такого права лишены. Разумеется, эта доктрина вызвала недовольство влас тей и духовенства, однако Уиклифа это не остановило. Он утверждал, что священникам и даже папе римскому негоже владеть собственностью, а в 1379 году стал отрицать таинство пресуществления, заявив, что евхаристия не обращает субстанцию хлеба и вина в тело и кровь Христовы. Более того, он требовал перевести Библию с латыни на английский язык, чтобы обеспечить возможность прямой связи человека с Богом.
Последователи Уиклифа, которых стали называть лоллардами, вульгаризировали его взгляды, считая, что духовенство следует упразднить за ненадобностью, и весьма спорно истолковывали переведенную Библию. Как ни странно, лолларды пользовались поддержкой знати. В то время многие дворяне были недовольны силой и властью священников – Римская церковь по-прежнему требовала десятину, а король и парламент хотели удержать эти деньги в казне. Уиклиф заклеймил папу римского Антихристом и утверждал, что король – наместник Господа на земле и ему должны подчиняться епископы, поэтому Джон Гонт, брат Эдуарда Черного принца и дядя короля Ричарда II, поддерживал непокорного схоласта, учение которого помогало бороться с церковниками.
Тем временем в Оксфорде шли ожесточенные философские дебаты. Мартин Шокли, идеалистически настроенный юноша, с восторгом внимал каждому слову Уиклифа.
Весна выдалась на удивление холодная. Однажды майским утром все семейство Шокли отправилось в собор к мессе отметить возвращение Мартина из Оксфорда.
Стивена, солидного мужчину средних лет, сопровождала жена Цецилия и пятеро детей, старшим из которых был двадцатилетний Мартин. Торговец, с гордостью глядя на сына, шепнул жене:
– Сейчас самое время его к делу приставить.
В холодном воздухе дыхание вырывалось изо рта клубами пара. В соборе собралось человек тридцать прихожан.
Священники в тяжелых облачениях, подбитых мехом, – в то время такие одежды носили только высокопоставленные клирики – начали службу.
Младшие дети с любопытством поглядывали на брата – стройного юношу с каштановыми волосами и ясными синими глазами. Домой он приехал поздним вечером, и родные ни о чем не успели его расспросить. Цецилию тревожила непривычная скованность сына, но Стивен ее успокоил:
– Говорят, учение нелегко дается. Все оксфордские студенты науками замучены. Ничего, вот отдохнет, будет мне помогать.
Служба окончилась, и священники двинулись к дверям собора. Прихожане почтительно склонили голову. Внезапно Мартин выступил в проход и во весь голос воскликнул:
– Воры и развратники, погрязшие в грехе! Ваши молитвы оскорбляют слух Господа!
Священники остановились и – вначале недоуменно, а потом с возмущением – уставились на Мартина.
– Преступники! – выкрикнул Мартин.
Цецилия испуганно взвизгнула, а Стивен кинулся к сыну и выволок его из храма.
На соборном подворье, у колокольни, Мартин пустился в пылкие объяснения.
Полчаса спустя, заперев сына в доме, Стивен объяснял возбужденным родственникам:
– Он речей Уиклифа наслушался.
Стивен Шокли был осведомлен о страстных проповедях в Оксфорде и о богословских трактатах Джона Уиклифа. По приказу герцога Ланкастера Уиклиф явился в парламент, где выступил с гневной речью, обличавшей Церковь, за что был предан суду прелатов; впрочем, заступничество высоких покровителей ненадолго спасло проповедника от дальнейших преследований.
– Боюсь, Мартин сглупил, поверив словам бунтовщика, – со вздохом признал Стивен.