– А кого наказывать? – переспросил господин Зурабов.
Он даже как будто бы оглянулся вокруг в поисках такого человека и что-то не нашел его.
– Наказывать тут некого, – продолжил он уже спокойнее. – Кто должен пострадать, если соответствующие средства на эти лекарства не были предусмотрены законом? Кого наказывать?
– Некоторые считают, что вас, – сказал кто-то.
– Если это успокоит общественное мнение, – с нервной улыбкой на лице произнес господин Зурабов, – я бы это с удовольствием сделал.
То есть он намерен получить от своей отставки еще и удовольствие.
После этого господин Зурабов все-таки нашел крайнего в этой проблеме. Виноватыми оказались регионы.
– Долго рассказывать, что надо делать. – поморщился он. – Лекарства есть, проблема имеет сугубо финансовый характер. Средства Фонда обязательного медицинского страхования были предусмотрены в размере 41 млрд рублей, но субъекты не запрашивали их, поскольку считали, что могли направить их на другие расходы по здравоохранению.
Довольно быстро интерес к объяснениям Михаила Зурабова растаял. От него отошли и журналисты, и даже Владимир Жириновский. Я подошел к Сергею Нарышкину и спросил его, как он относится к тому, что назначение вице-премьером автоматически сделало его еще одним потенциальным преемником господина Путина. Сергей Нарышкин выслушал эти слова с большим вниманием и даже, казалось, участием.
– Да лучше бы не говорить об этом, – вздохнул он.
– Для кого лучше? – спросил я.
– Для меня лучше, – честно признался он.
– Но все равно уже все говорят с тех пор, как вас назначили вице-премьером.
– Честно говоря, для меня самого это назначение было такой неожиданностью… – как-то слабо улыбнулся он мне.
Так улыбаются интеллигенты в пятом поколении, когда видят хулигана в темной подворотне.
– Так я не люблю эту тему. – продолжил он. – Но я вам обещаю по крайней мере вот что: своего пресс-секретаря у меня нет и не будет.
Это была непростая мысль. С одной стороны, это мог быть намек на других вице-премьеров, которые не испытывают недостатка в пресс-секретарях. С другой (и скорее всего) – он хотел сказать, что не собирается, работая в правительстве, вести предвыборную кампанию. Ну и наконец нельзя же полностью исключить, что Сергей Нарышкин подразумевал: став президентом, он обойдется без пресс-секретаря.
– У вас монархическая фамилия. Это случайность или вы – цветущая ветвь генеалогического древа? – спросил я.
– Я на этот вопрос отвечаю так: на досуге пойду посмотрю, покопаюсь в архивах… – сказал Сергей Нарышкин и неожиданно подмигнул мне.
То есть он давал понять, что на самом деле уже давно покопался и все нашел, но говорить об этом не считает нужным.
Если бы господин Нарышкин и правда был включен в гонку преемников, то после короткого разговора этот ироничный умный человек прибавил бы себе довольно много очков в моих глазах.
Все это время господин Путин разговаривал с другими женщинами в Александровском зале, и в Андреевский зал, где сидели члены совета по нацпроектам, пришел с опозданием. На заседании, которое медленно и печально двигалось от начала к концу, президент говорил, что «концепция демографической политики должна быть востребована обществом, понятна ему и опираться на активность (прежде всего давайте будем реалистами, все-таки сексуальную. – А. К.) самих граждан».
Господин Медведев зачитал справку размером с доклад о ходе реализации демографического проекта, познакомив членов совета с «оперативными данными по рождаемости и снижению смертности, которые наметились в первые недели 2007 года. Это неплохие цифры… В январе 2007 года родилось детей на 14,7 % больше, чем в январе 2006 года… Смертность… на 9 % меньше». И то и другое стало возможным, как я понял, благодаря материнскому капиталу. Впрочем, возможно, я чего-то не уловил, так как следить за красной нитью доклада становилось все невыносимее.
Завершив доклад, Дмитрий Медведев хотел вернуться на свое место, но президент жестом удержал его. Для чего-то он был еще нужен господину Путину. Он попросил госпожу Очирову, которая вместе с президентом перешла с одной встречи на другую, «сказать, пока Дмитрий Анатольевич на трибуне, что касается работы средств массовой информации в этом направлении». У президента был какой-то план, по которому он действовал, давая слово то одному, то другому человеку.
– С удовольствием! – воскликнула она. – Речь идет о пропаганде здоровой жизни, о создании структур, имевших место быть в рамках нашей бывшей страны, Советского Союза!..
То есть она опять говорила про всероссийский санпросвет. Других идей не было и, похоже, не могло быть.
– Дмитрий Анатольевич, – сказал господин Путин, держа в кулаке всю эту мизансцену. – Я обращаю ваше внимание на то… чтобы расширить возможности приема канала «Спорт».
– Мы рассмотрим это на комиссии по развитию телерадиовещания обязательно, – все-таки, видимо, не до конца понимая, что он должен сказать, произнес Дмитрий Медведев.
– И детский канал, – добавил президент. – Об этом уже давно мы говорим, но пока что реализации этих планов нет.
– Там готовы предложения, я через какое-то время могу вам доложить… – успокоил его первый вице-премьер.
– Хорошо. И мне бы очень хотелось, когда мы говорим о расширении этих возможностей, чтобы мы не сокращали то, что уже есть, – сказал президент.
Эта фраза была не понятна не только Дмитрию Медведеву, но, кажется, и никому в зале. Впрочем, господин Путин тут же расшифровал ее, и стало по крайней мере ясно, из-за чего он вообще все это начал.
– Как мне стало известно, «НТВ-плюс» вместе с Российским футбольным союзом, вместе с председателем Виталием Леонтьевичем Мутко чего-то намутили в очередной раз. Хотят у нас, у рядовых болельщиков, – президент сделал короткую паузу, давая возможность осознать присутствующим, что он имеет в виду себя, – отнять возможность бесплатного просмотра футбольных матчей! Теперь, судя по их договоренностям, рядовым болельщикам придется истратить деньги на приобретение оборудования, чтобы смотреть это (он правильно назвал то, что в телепрограммах анонсируется, как матчи чемпионата России. – А. К.) через «НТВ-плюс» и платить еще абонентную плату! Вы, пожалуйста, с ними… – он подбирал слово, – пообсуждайте.
– Хорошо, Владимир Владимирович, – привычным эхом откликнулся господин Медведев. – Я позову всех участников.
– А то мы, с одной стороны, говорим о необходимости пропаганды здорового образа жизни, спорта, семьи, материнства, а с другой стороны, переводим на коммерческую основу. Так, пожалуйста, давайте по сельскому хозяйству.
Доклад министра сельского хозяйства Алексея Гордеева после этих слов уже не имел никакого значения, по крайней мере для сотрудников информагентств. Новость дня, а то и недели, к которой президент готовил участников совещания и журналистов, была озвучена в лучшем виде.
* * *В последнем послании Федеральному собранию 26 апреля 2007 года Владимир Путин по сути ничего не сказал о преемнике, хотя об этом говорили все остальные. Но он сказал много чего другого, и из этого тоже стали делали выводы насчет, конечно, преемника.
А сначала пришлось разбираться, встали или не встали коммунисты в полный рост. Несколько членов собрания, выйдя после него из Кремля, рассказывали, что не встали, когда Владимир Путин попросил их сделать это, чтобы почтить память первого президента России.
Члены Федерального собрания начинают идти в Кремль на чтение послания в основном где-то за час до его начала. Идут они почти до самого полудня, а некоторые заходят в зал буквально вместе с президентом. Я пришел в 14-й корпус Кремля пораньше, чтобы не пропустить появление депутатов-коммунистов, которые накануне в Госдуме отказались встать, чтобы почтить память первого президента России. Я не то что хотел посмотреть им в глаза. Смотреть им в глаза бессмысленно: все равно ничего там нет, кроме внушающей адский трепет пустоты.
Я хотел спросить их, что же они будут делать, когда президент России начнет послание с предложения почтить память Бориса Ельцина. Ведь не могут же они за одни сутки переосмыслить всю жизнь, поменять мировоззрение на противоположное и встать. Или, наоборот, могут? Останутся сидеть или все-таки встанут просто потому, что покойного президента могут позволить себе не бояться и не уважать с такой же силой и страстью, с какой ловят каждое слово живого?
Странно, но коммунистов я не видел. Не было ни их лидеров, ни членов их фракции в Госдуме. Геннадий Зюганов был, видимо, еще на Кубе с товарищеским визитом, хотя и оттуда он накануне смог докричаться до Москвы и рассказать, что хороших слов для него нет, а плохие он говорить не хочет. И он тут же продолжил: «Годы правления этого человека обернулись для России большой бедой и большим горем для миллионов людей». В устах Геннадия Зюганова это был, видимо, комплимент.
Потом оказалось, что господин Зюганов, как выяснилось, и в самом деле передавал в этот момент Фиделю Кастро медаль, в которой тот, видимо, очень нуждается. Господин Зюганов нашел себе причину. Но его коллеги должны были бы быть. Они ведь не могли не прийти на послание. Но тогда что?
Позже выяснилось, что все до обидного просто. Коммунисты во главе с Иваном Мельниковым пришли и сели на свои места в зале гораздо раньше. Они полагали, видимо, что обезопасили себя таким образом от моральных и физических страданий. Но я подумал о том, что им придется возвращаться. Или они надеялись пересидеть журналистов в этом же зале по окончании мероприятия? Я представил себе, как они договариваются с уборщицами, чтобы те разрешили им покрутиться тут еще хоть пару минут. Нет, я бы не желал никому такой судьбы, даже коммунистам.
В фойе между тем было оживленно. Члены Федерального собрания с удовольствием комментировали все что угодно, кроме того, что через десять минут может сказать им президент.
– Как вы думаете, – спросил я лидера ЛДПР Владимира Жириновского, – может президент намекнуть на будущего преемника? Ну, так, между строк? Даже тема, которой он уделит больше внимания, чем остальным, может натолкнуть опытного политика на правильные выводы.
Против грубой лести Владимир Жириновский не устоял.
– Нет, – сказал он железным голосом, – не намекнет, не надейтесь. Он должен молчать. И он будет молчать!
– Он же, наоборот, должен говорить, – растерялся я. – Он для этого сюда идет.
– Будет молчать, – продолжил господин Жириновский. – И 2 декабря (день парламентских выборов. – А. К.) должен промолчать.
– Ну а вот представьте себе, – осторожно сказал я, – что он сегодня не молчит, а говорит, что преемник – это вы. Как лучше поступить в этом случае?
– Вообще-то, – без раздумий сказал Владимир Жириновский, – было очень правильно, если бы он взял и поломал эту сложившуюся вроде схему с двумя преемниками. А то все два и два! Ну что это такое?! Да, надо взорвать ситуацию! Он же умеет удивлять! Так пусть удивит!
Владимир Путин начал с того, что предложил почтить память первого президента России Бориса Ельцина. Зал встал. Мне сначала показалось, что не нашлось ни одного человека, который остался бы в своем кресле. Все встали сразу и, казалось, навсегда. То есть, если бы господин Путин не сказал им: «Прошу садиться», они бы так и стояли, пока он читал бы им свое послание. Но он попросил их садиться.
Тут-то и выяснилось, что несколько человек в зале, сидевшие в двух рядах друг за другом, то ли чуток привстали и постояли, то ли и в самом деле остались сидеть. Они стояли так словно для того, чтобы в случае чего можно было объяснить свое поведение тем, что у них все там вдруг зачесалось. А в случае чего – своей принципиальной позицией. Это уже как карта ляжет. Это и были коммунисты.
Почти в самом начале своего выступления Владимир Путин вернулся к Борису Ельцину. Он предложил назвать президентскую библиотеку, которая строится в Санкт-Петербурге, его именем. Я знаю, что идея рассказать Федеральному собранию о библиотеке была в этом тексте с самого начала. Но никто не ожидал, что это будет библиотека имени Бориса Ельцина.
Были в тексте и другие изменения, которые президент России внес, очевидно, в последний момент. Так, он не смог отказать себе в удовольствии рассказать о своем моратории на исполнение Договора об обычных вооружениях и об угрозе выхода из этого договора. Но из внешнеполитической части послания исчез кусок про экспансионистскую внешнюю политику США, чьи действия по отношению к остальному миру сравнивались с действиями колонизаторов по отношению к индейцам в резервациях.
То есть в этом случае президент России смог отказать себе в удовольствии, мир не услышал очередного интересного сравнения и может на какое-то время расслабиться.
Экономическая часть послания была, как известно, содержательной. В ней было много не запланированных бюджетом денег, и журналисты, слушавшие речь президента в фойе, только охали, когда он называл очередные цифры, и начинали сочувствовать министру финансов Алексею Кудрину, про которого к концу послания стали обеспокоенно говорить, что его, наверное, вынесут на носилках, потому что все, за что боролся, экономя бюджетные деньги, пошло прахом, и у него теперь противоположная задача: находить новые средства и беспощадно тратить, не допуская роста инфляции. У Алексея Кудрина ближе к концу послания появлялся выбор: вместо того чтобы слечь на носилки прямо в зале, он мог добраться до дома и спокойно застрелиться.
Аргументы, что Алексей Кудрин, без сомнения, является активным участником нового проекта и, выйдя на своих ногах, будет рассказывать о том, как и где без шума и пыли найти деньги на строительство дорог, мостов и ремонт ветхого жилья, а скорее всего о том, что деньги эти давно приготовлены и лежат в нужном месте, в стабфонде, например, ни на кого не действовали. Всем больше нравилась сама мысль о том, что Алексея Кудрина, искренне переживающего за свое дело, все-таки вынесут из зала на носилках.
Тем временем президент России сам высказывал именно эти мысли и уже заявил, что ту часть денег, которая нужна, чтобы «поддержать сограждан, оказавшихся в сложных жизненных условиях», можно найти, продав, например, за долги оставшиеся активы компании «ЮКОС». Про бывшего главу «ЮКОСа» Михаила Ходорковского, тоже оказавшегося в нелегкой жизненной ситуации, никаких новостей мы не услышали.
Впрочем, и произнесенная про активы «ЮКОСа» новость вдохновила западных коллег на молнирование, и вскоре мир, как обычно, вздрогнул.
В этот раз в отличие от предыдущих, когда президент России говорил о мировоззренческих вещах, экономические и политические новости вообще следовали, можно сказать, одна за другой. Так, было сказано о создании атомной корпорации, которая соединила бы мирный и военный атом в нечто более серьезное.
В общем, чем дольше президент читал свое послание, тем больше у меня было уверенности, что оно будет именно таким, как и рассказывали информированные источники: рабочим и, главное, не последним. А последнее он скорее всего прочитает в начале 2008 года, и вот там-то будет сказано все, о чем он до сих пор молчал.
В этот момент господин Путин сделал свое «лирическое отступление» и сказал, что «нам с вами давать оценки собственной деятельности здесь неуместно, а мне выступать с политическими завещаниями – преждевременно», и предупредил, что именно это его послание – последнее.
Таким образом, Владимир Путин еще раз предупредил, что он уходит: все, больше посланий не будет.
Правда, после этого президент России немедленно произнес что-то вроде политического завещания: про национальную русскую забаву, состоящую в маниакальных поисках национальной идеи, про «концептуальный план развития России», про отдачу сил. Мы наконец услышали, что собравшееся в зале «расширенное правительство России» должно «эффективно использовать то время, которое нам подарила судьба, чтобы послужить России». Что это было, как не политическое завещание или по меньшей мере его эскиз?
После того как президент России закончил, члены Федерального собрания и члены правительства начали покидать помещение, на ходу осмысливая сказанное. Они с разной степенью охоты делились осмысленным с журналистами.
Глава «Росатома» Сергей Кириенко вдохновенно рассказывал о перспективах новой объединенной корпорации, на этот раз атомной.
– А кто ее возглавит? – спросил я.
– Да это ведь неважно, – беспечно махнул он рукой. – Главное, чтобы механизм заработал!
– Да как же неважно? – искренне удивился я. – Да вы же спать не будете, пока не узнаете!
– Буду, – пообещал Сергей Кириенко.
– Почему? – переспросил я.
– Потому что я уже знаю, – рассмеялся он, и по его широкой улыбке я понял, что это тайное знание доставляет Сергею Кириенко огромное удовольствие.
Вице-премьер Сергей Иванов спросил, заметили ли журналисты, как «элегантно проблема ПРО была переброшена в корзину ОБСЕ, туда, куда последние лет 15 никто ничего такого не бросал». Я вынужден был признаться, что она была переброшена так элегантно, что я даже не заметил.
Потом Сергея Иванова атаковало фантастическое количество журналистов. Вот все журналисты, какие только пришли на послание, по-моему, оставили своих ньюсмейкеров и набросились на Сергея Иванова. Когда он через несколько минут отошел от них, впечатленный, по-моему, искренней заинтересованностью, я сказал ему об этом.
– Интерес ко мне? – переспросил он. – А как вы думаете, почему?
И, с намеком улыбнувшись, пошел к выходу.
Как-то запутал, честно говоря.
Между тем журналисты пытались докричаться до министра экономического развития Германа Грефа, который стоял высоко на ступеньках лестницы, ведущей со второго этажа в фойе, что он будет делать с инфляцией.