- Что-что?
- Рентгеновский снимок. Потом я покажу его Годану.
- Но что именно не так?
- Не знаю. Не волнуйся, старина. Возможно, ничего там и нет.
- Но она не ела с понедельника.
- Не волнуйся, говорю тебе. Привези ее в больницу завтра к девяти утра.
Рентген - довольно мучительная процедура. Вас помещают в своего рода пресс и при помощи мехом сплющивают ваше тело до толщины папиросной бумаги. Но Ким держалась превосходно, только ее большие глаза стали еще больше. Она отказывалась быть побежденной.
- Серж, они и дальше собираются меня уродовать? - спросила она, когда мы вернулись в машину. - У меня больше нигде не болит. В чем дело?"
Через два дня, когда Годан осматривал ее, я ожидал в коридоре больницы, зажигая каждую минуту по сигарете. Наконец, Ким вышла, и главный специалист пригласил меня в кабинет.
Это был нетерпеливый и довольно бесцеремонный человек с белыми усами и светлыми глазами, которые делали его похожим на Альберта Швейцера.
- Вы доставили своей супруге кое-какие неприятности, не так ли? Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление... - Он впервые взглянул в мою сторону. - Ну, ладно, уверяю вас, у нее нет ничего страшного. Мы осмотрели ее самым тщательным образом. - Он показал на рентгеновский снимок, лежавший на столе. - Все нормально. Но я беседовал с ней довольно долго. Ваша личная жизнь меня не касается. Но я должен предостеречь вас: ваша супруга отнюдь не столь крепка, как кажется. Примите мой совет: обращайтесь с ней осторожней, если хотите, чтобы она оставалась здоровой. Вот и все. Прощайте.
Он открыл дверь, показывая, что аудиенция окончена. В коридоре мне улыбалась счастливая Ким.
8
И вдруг лето кончилось. Все оказалось поглощено лихорадкой осени. Еще и еще зрелищ, еще и еще денег, еще и еще любви. На Елисейских полях, где в сумерках внезапно зажигались уличные фонари, глаза искали глаза, пустые глаза, в которых горела золотая пыль и отражались изгибы обнаженных женских тел. Канава купил новую машину. Феррер устроил новую выставку портретов под названием "Рельефы". Он изобрел какой-то новый способ печати. Берни, выходя из кабинета босса, выглядел еще ужаснее, чем обычно. Оказалось, наш любимый редактор может потерять работу, если тираж не достигнет полмиллиона - и быстро... внезапно все в газете затрепетали. Волна паники охватила издательский офис, газетные листы летали по воздуху.
Сторк устраивал оргии в Монфоре. Мы ездили туда однажды (Ким сказала, что это может пойти нам на пользу), но продержались недолго - сказалось отсутствие тренировки. В конце каждого дня я все более остро ощущал, что иду по зыбкой тропинке, не внимая природе и противясь жизни, равнодушный к тому, что производило на окружающий сильное впечатление (этот чудесный английский фильм!), слепой к вечным красотам города (однажды вечером я проезжал в такси мимо Лувра и с полным безразличием взирал на сияющие булыжники мостовой), глухой к музыке, которая приводила в экстаз всю молодежь. Но я продолжал существовать. И приказывал сердцу биться, легким дышать, руке писать... "Стремление к убийству стало неотъемлемой частью жизни этой чрезмерно страстной пары. Достаточно было малейшего инцидента, улыбки или, быть может, слез, чтобы раздался выстрел. И никто не мог сказать заранее, кто окажется жертвой, а кто убийцей..."
Я написал очерк о тяжелой жизни жен шахтеров на северо-востоке Франции во время забастовки. (Газета приняла новое направление: "Поверь, старина, они сожрали достаточно грязи, которую мы им подавали из года в год. Ты знаешь, Серж, люди выросли. Они хотят чего-то нового".) Но пока что ради сохранения прежних позиций был проведен почти тотальный опрос на тему "Новый взгляд на супружескую измену". Поскольку ни одна из опрошенных женщин не призналась в неверности мужу, мне пришлось сочинить все самому.
Внезапно появилась большая новость: Бардо меняла любовника. Началась всеобщая паника. Здание сотрясалось от крыши до основания. Команды фотографов рассылались в Кальви, Капри, Капуа. Однажды, двенадцатого октября, я сделал ошеломляющее открытие: у меня нет друзей.
Не с кем было поделиться той вампирической мыслью, которая высасывала мою кровь. Правда, Ким чувствовала себя хорошо или более-менее хорошо. В некоторые вечера она выглядела превосходно, а иногда с трудом вставала утром с постели и казалась необычно вялой. Но больше всего меня тревожило ее ненасытное желание жить, быть в движении, танцевать, ходить в гости, гулять, есть, заниматься любовью, работать. Как будто ее время истекало. Тик, тик, тик, тик. Словно какой-то демон постоянно нашептывал ей: "Поспеши, моя милая, тебе осталось немного".
- Серж, давай сходим куда-нибудь сегодня.
- Но, дорогая, мы и так ходили куда-нибудь всю неделю.
- Да, я знаю. Но я не устала.
И мы выходили из дома. Это было всегда одно и то же: самовлюбленные женщины с жидкими прическами, страдающие одышкой мужчины, которые отводили вас в угол, чтобы поговорить о новых левых демократах. "Серж, есть новый клуб, мы там еще не были. Давай сходим." В клубе пахло потом и звучала та самая пластинка, которая преследовала меня везде, куда бы я ни отправлялся, дома у приятелей, в ресторанах, в машине - какой-то кретин-англичанин, завывавший утробным голосом.
- Дорогая, тебе надо измерить температуру, - говорил я довольно прозаическим тоном, когда мы возвращались.
Может, это был просто плод воображения, но она казалась мне слишком теплой в постели. И она потеряла по меньшей мере восемь фунтов. Но Ким раз и навсегда решила исплевать на термометры, пилюли и докторов. Это была ее "Христианская наука".
- Во всяком случае, я чувствую себя хорошо.
Однажды в субботу она провела весь день лежа в постели и глядя в потолок, даже не пытаясь читать один из тех бесчисленных дешевых романов, которые прежде глотала один за другим.
- Да, - согласилась она около пяти часов, - я чувствую себя нехорошо.
- У тебя что-нибудь болит?
- Какой-то шум в голове.
Не знаю, что заставило меня пойти в кабинет и перерыть кучу старых бумаг в поисках календаря. Но моя догадка подтвердилась: в ту ночь было полнолуние, в ту самую ночь, и я ни с кем не мог поговорить об этом.
Конечно, не с Декампом. Декамп просто лопнет со смеху. И не с моей дорогой тещей. ("Я очень беспокоюсь, Серж. Ким стала такой худой, она слишком много работает и питается плохо. Ты ей достаточно даешь мяса? Когда она была маленькой, я иногда заставляла ее есть. Вот, я привезла вам пачку новаросинтостенола, это новое американское средство, которое... Серж, я прошу тебя, заставь ее принимать по две капсулы в день в подслащенной воде. Ты же прекрасно знаешь, что она не станет, если ты ей не скажешь...") И не с X... и не с Y... и не с Z... Ни с кем. Как выразилась одна моя приятельница: одиночество - не такая вещь, которую можно принять или отвергнуть.
Однажды, проснувшись, я сделал второе открытие: вспомнил о своей профессии. Неплохая идея. Я поступлю со всей историей как репортер. Соберу документы, свидетельства очевидцев. Это будет объективный репортаж.
Для начала я отправился за справками в газетный архив и попросил материалы об оккультизме. Получив пачку прессы толщиной в шесть дюймов, я погрузился в ее изучение.
Она начиналась с колдовских обрядов плодородия, совершавшихся в Нижней Оверни. "Земля была мертва. Ее убили современные химические удобрения... Жители деревни подтвердили, что им никогда не доводилось убирать столь богатый урожай..." Я перевернул несколько страниц. Грандиозный исторический обзор. "В средние века по всей Франции пылали костры. В то время как человек достиг поверхности Луны, в некоторых местах люди еще поклоняются дьяволу..." Дальше. "Взбесившиеся коровы танцуют загадочный танец во время дойки..." Коровами я не заинтересовался и продолжал листать дальше. А, вот наконец-то! "...Он вонзил булавку в сердце теленка". Теплее. Я отложил эту вырезку, чтобы сделать с нее фотокопию, а заодно и ту, где рассказывалось, как туристы нашли сову с перерезанным горлом, завернутую в окровавленную ночную рубашку. Идем дальше. "...Неведомая сила сорвала ее с постели... ужас приковал ее ноги к полу... электрические лампочки взрывались, когда она проходила мимо... часы останавливались..." Мне потребовалось часа два, чтобы перерыть эту гору хлама, состряпанного второсортными репортерами. И вдруг я прочел: "Магия - это природный дар, передающийся по наследству от отца к сыну". От отца к сыну. От отца к дочери. Яблоко от яблони недалеко падает. Ищи дальше, будь внимателен... А, вот как будто что-то научное: "Когда рука приближается к конденсатору, состоящему из двух серебряных пластин, разделенных тонким слоем слюды, излучение этой руки - любой человеческой руки - путем ионизации превращает слюду в проводник. На зеркале гальванометра проецируется яркая точка, которая движется в зависимости от электропроводности слюды. Таким образом можно измерять энергию, излучаемую данным субъектом". Ланглэ, доктор медицины и психиатр, профессор Академии прикладных наук. Пролистав Ланглэ, я опять погрузился в варварство. "В полнолуние, - ну, ну, слыхали, - он очертил круг и перерезал глотки трем петухам... Сосед умер на рассвете". Наконец, ободряющее солнце статистики воссияло над этим адским шабашем. Статистику можно найти где угодно, и всегда она врет, но в то же время придает вещам некую видимость правдоподобия. Во Франции пятьдесят тысяч лозоискателей, сорок тысяч религиозных целителей. Подсчитано, что двести пятьдесят тысяч человек... А, вот: "Миллион французов и француженок занимаются черной и белой магией". Мне просто повезло, я имел один шанс из пятидесяти. "Серж, ты сошел с ума, - сказал я себе. - Ты сам превосходный объект для заклинаний. Не надо вареных жаб, заклятых свечей, гадючьей крови, чистотела или взываний к Вельзевулу: только один взгляд, острый как алмаз, пронзает твое ледяное сердце, и оно тает, и все в нем оживает вновь."
- Что ищешь? - спросил Канава. Он только что появился в архиве, двигаясь, словно космонавт в состоянии невесомости или марионетка, у которой оборваны несколько нитей. В зубах у него торчала итальянская сигара.
- Я - жертва колдовства.
- А я - жертва недосыпания, - заявил он. - Почему другие спят нормально? Можешь мне дать вразумительный ответ? Почему я должен всем этим заниматься в нашей газете? Он получил у девушки большой квадратный ящик с этикеткой "Дворы Европы" и сел рядом со мной. - Еще вопрос, Серж. Почему эта сучка испанская принцесса пошла и сделала аборт? В семь утра Берни позвонил мне и вел себя так, будто его подключили к высоковольтной линии. По моим данным, прошлой ночью в Мадриде эта глупая шлюха была доставлена в клинику. Выскоблили, и все дела. Это мне один приятель сообщил. Заголовок пойдет такой: "Принцесса и судьба испанского трона". Как тебе? Или лучше: Альфонсо XII, гемофилия и так далее. Будет ли продолжена линия Монтойя и Кортес и Фабьенезе и моя задница? Тебе наплевать? Мне тоже. К черту, сказал он, закрывая папку. - Я и так знаю об этих делах достаточно. Профессиональная честность - вот от чего я умру!
Он опять зажег свою сигару, которая то и дело гасла, и взглянул на меня:
- А ты что тут разыскиваешь?
- Убийство при помощи магии.
- Посмотри раздел про хиппи из Лос-Анджелеса.
- Никакой связи.
- Послушай большого брата. Это было ритуальное преступление. Не единственное. И не последнее. Сходи к Великому Экзорцисту в епархии Парижского епископа.
Теперь я внимательно слушал - он подал мне идею.
- Что еще?
- На улице Сен-Жак есть специальные книжные лавки. Там можно найти переиздания старых книг по колдовству. Красный дракон, Альберт Малый, Альбер Великий и прочая братия.
- Ты веришь во всю эту чепуху?
- Я не верю ни во что. Я даю информацию.
- Как ты думаешь, если сделать фигуру из воска и волос, можно ли с ее помощью воздействовать на человека, которому принадлежат волосы?
- Это и есть твоя история?
- Возможно.
- Я работал с подобным делом. Два типа поссорились и стали перебрасываться заклинаниями - как в теннисе.
- Кто же выиграл?
- Газета. Мы продали в ту неделю восемьсот тысяч.
- И что с ними потом стало?
- Ничего. Один всегда носил при себе амулет - утащил с кладбища гвоздь от гроба. А второй знал формулу.
- Какую формулу?
- Для освобождения от заклятий. - Он начал быстро креститься, бормоча: - Ласгарот, Афонидос, Пабатин, Врат, Кодион, Ламакрон, Фонд, Арпагон, Аламор, Бурсагасис, Вениар Сарабанис.
- Серьезно?
- Вполне. Мой гений состоит из отсутствия терпения и чудесной памяти.
- Мишель, ты знаешь всех в Париже. Кто настоящий специалист во всех этих вещах? Должен быть кто-то один. Я не имею в виду всех этих шарлатанов.
- Я сказал тебе: Великий Экзорцист в епархии епископа. Он настоящий джокер. И у него в рукаве полно таких историй, от которых могло бы скиснуть церковное вино.
- Нет, я имею в виду оккультиста, настоящего оккультиста.
- Думаешь, у них это написано на визитной карточке? Сходи к Поуэлу или Бержье.
- Это популяризаторы. А мне нужен тот, кто действительно знает, о чем говорит. Практик.
- Сходи к Нострадамусу, - сказал он вставая, - или к Калиостро. Сходи к дьяволу. Сходи к Берни.
- Мишель, пожалуйста.
- Он все равно не примет тебя.
- Кто?
- Аллио. Он живет в Париже, бульвар Бомарше. Я дам телефон, если хочешь, но он не встречается с журналистами.
- Он принимает клиентов?
- Нет.
- Он действительно знает свое дело?
- Он единственный, кто его знает.
Канава повернулся ко мне:
- Помнишь дело Бельсерона? Того типа, который убил троих детей и заявил, что вступил в сговор с дьяволом. Аллио давал показания, как эксперт. Он спас ему жизнь.
- Именно он мне и нужен, - сказал я. - Эксперт - мне нравится, как звучит. "Эксперт, - повторил я про себя. - Если повезет, я спасу жизнь Ким".
Он согласился принять меня в пятницу вечером. История с книгой не прошла. (Люди говорят об этом много чепухи. И очень много чепухи публикуется. Моя книга будет попыткой изучить вопрос совершенно объективно. Но я не могу написать ее, не встретившись с вами.) Душещипательная история тоже не прошла. (Невинный человек может быть осужден...) Ни один из моих трюков не сработал. Но в конце концов, то, чего не смогла сделать ложь, сделала правда, когда я позвонил в третий раз.
- Опять вы? Еще не отказались от своей затеи?
- Но это может быть вопрос жизни и смерти.
- Тогда вам лучше прийти.
- Когда?
- Ну... сейчас, наверное.
У Аллио были широкие пальцы, которыми он то и дело совершал круговые движения, словно поглаживал воображаемые хрустальные сферы, подвешенные на невидимых нитях. У него была наголо обритая голова и лицо того типа, который обычно называют интересным: изборожденное медицинами, но добродушное. Он покачал свой маятник над фотографией Ким, над картой в том месте, где я красным кружком обвел Тузун. Потом перешел к фотографиям Терезы, сделанном Феррером. Маятник отклонился в противоположном направлении.
- Меня бы очень удивило, если бы эта девушка сказалась ведьмой, заявил Аллио. Одну из фотографий он осмотрел более тщательно. - Она красива.
- Да, - сказал я, - очень.
- Вы говорите, она всегда носит на себе что-то зеленое?
- Всегда.
- И все вещи у нее в доме расположены косо?
- Меня всегда удивляло, как они не падают.
- Вы читали какие-нибудь книги, прежде чем прийти ко мне?
- Я читал вашу и еще несколько.
- И вы обнаружили те признаки, которые упоминаются в этих книгах?
- Да, думаю что так.
- Вы - жертва собственного воображения.
- Но...
- Подождите... Вы на девяносто пять процентов жертва своего воображения, и на пять процентов вы правы.
- А маятник, - вспомнил я, - почему он отклонился в противоположную сторону?
Аллио пожал плечами.
- Тот маленький конвертик с фотографией и прядью волос, возможно, и не был у вас похищен, не так ли?
- Возможно.
- Не могли ли вы действительно потерять его в амбаре? Или он просто выпал, когда вы открывали бумажник?
- Вполне возможно.
Он положил фотографию и долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
- Вы любите ее?
- Какое это имеет значение? - спросил я, после того как оправился от изумления.
- Большое.
Аллио встал и прошелся по комнате. Я наблюдал за ним, и хотя он не произнес ни слова, я знал, что он имеет в виду: вся эта история держится лишь на моих иллюзиях.
- Но моя жена действительно больна.
- Ну-ну, болезни бывают от многих причин. Как зовут ту девушку?
- Тереза.
- Тереза, - повторил он. - На таком расстоянии магическое воздействие маловероятно. Видите ли, города рассеивают вредоносные излучения, потому что сами полны ими, и в результате радиус действия оказывается мал. Если только... - и он продолжал, словно сам не верил в свои слова, - если не произошел контакт между вашей женой и Терезой... Я имею в виду помимо вас.
- Нет, это исключено.
- Не могла ли Тереза завладеть каким-нибудь предметом, принадлежавшим вашей жене?
Я задумался.
- Нет. Если только она не похитила волосы.
- Хорошо. А могла какая-нибудь вещь Терезы прикоснуться к вашей жене?
- Что вы имеете в виду?
- Допустим - я не знаю - допустим, она написала вам.
- Она никогда мне не писала.
- Но, может, вашей жене? Она могла просто послать ей... пустой конверт. - Внезапно он повысил голос: Запечатанный конверт!
- Зачем?
- Воск - лучший проводник человеческих флюидов. И если устроить так, чтобы жертва коснулась воска, на котором запечатлен образ...
- Какой образ?
- Изображение... Что случилось?
Я вскочил, не в силах оставаться на месте.
- Можно еще раз прийти к вам?
- Приходите, когда хотите.
Ему пришлось еще раз повысить голос, потому что я уже был на лестнице.
Я вернулся в центр Парижа. "Пробка на бульваре Дидро и улице Риволи, избегайте Больших бульваров" - объявил звонкий девичий голос по радио в машине. Я был слишком взволнован, чтобы придумать какой-то другой путь, и надолго застрял в массе автомобилей, которые, подобно моим мыслям, продвигались вперед судорожными рывками с длительными остановками.
Когда наконец я добрался до офиса Ким - ее стол был одним из четырех в комнате - там сидели четверо посетителей. Двое молодых мужчин держали на коленях раскрытые папки и, перелистывая страницы, возбужденно разговаривали по-английски.
Я сделал ей знак выйти - и немедленно. Моя мимика не терпела никаких возражений. Когда Ким вышла, я шагал взад-вперед перед дверью лифта.
- Что случилось, Серж? Что с тобой? У меня самый разгар приема.
Я положил руки ей на плечи.
- Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, постарайся вспомнить.
- Что вспомнить?
- Примерно полтора месяца назад. Вскоре после того, как я вернулся из Тузуна. Постарайся вспомнить одно утро... Постой, я знаю, это было, когда ты осталась в постели на следующий день после уик-энда у Сторков.