— Что-то здесь затевается, — произнёс Годгар. — Нет, не буря. Может, это и хорошая оборонительная позиция, но не хотел бы я, чтобы нам пришлось защищаться.
— Ничего не поделаешь, ехать дальше в темноте нельзя, — ответил я.
— Да, верно… Э, что это там такое? Иди-ка сюда, смотри.
Я подошёл вслед за ним к бассейну, где журчал родник. Опустившись на колено, Годгар показывал на противоположную сторону каменной чаши. При свете костра я увидел, что стенка её в этом месте явно когда-то была разрушена, а потом наспех восстановлена при помощи камней, оказавшихся под рукой. Но они хорошо служили своей цели: течи не было. Я не понимал, почему это привлекло внимание Годгара, и вопросительно посмотрел на него.
— Похоже, это сделано неспроста, — произнёс он.
— Но зачем?
Вместо ответа он подал мне знак, чтобы я обошёл бассейн. Там я увидел каменную плиту, наполовину засыпанную землёй и поросшую травой; рядом виднелись остатки площадки, выложенной такими же плитами. Годгар откопал плиту охотничьим ножом, и между ней и площадкой обнаружил провал.
— Сюда, как видно, выпускали воду.
— Для чего?
— Не знаю. Но это, наверное, было важно для тех, кто это делал. Пролом в стене бассейна пробили второпях и заделали на время, чтобы снова можно было разобрать.
— Да какое это имеет значение для нас? — спросил я нетерпеливо.
— Я уже говорил, не знаю. Но в нашем положении надо учитывать всё странное и непонятное. И…
Неожиданно Годгар замолчал. Он стоял на коленях, опираясь на каменную плиту, и теперь смотрел на неё широко раскрытыми глазами. Затем он бросился на землю и припал ухом к каменной плите.
— Слушай! — махнул он мне.
Я последовал его примеру и, растянувшись на земле, тоже прижался ухом к плите.
Снизу доносился странный вибрирующий звук. Убедившись, что нам это не кажется, я позвал Кайлана, а он — Дагону.
— Может быть, фасы… — предположила Дагона.
Она опустилась на колени, кончиками пальцев касаясь плиты, и закрыла глаза, словно призывая на помощь иное зрение, потом медленно покачала головой:
— Под землёй — другой мир, не мой. Но вот что я скажу: что-то надвигается на нас снизу. Судьба благосклонна к нам, она посылает предостережение. Не думала я, что фасы примкнут к врагу. Хотя, может быть, они просто любопытствуют, но зачем тогда… — она покачала головой, — подкрадываться тайком — союзники так себя не ведут и на нейтралитет это не похоже.
— А как же твой защитный барьер?
— Он защищает от тех, кто приближается по земле, а не под землёй. Смотрите, эта плита отличается от других. — Бассейн… — я поднялся на ноги. — Годгар считает, что воду использовали однажды, чтобы отразить нападение снизу. Почему бы и нам не сделать то же самое?
— Если со стороны фасов это просто любопытство, тогда мы только зря настроим их против себя. Оставим эту идею про запас. Давайте-ка получше рассмотрим водяную западню, — предложила Дагона.
Она вынула из костра горящую головню и поднесла её к камням, закрывавшим брешь в стенке бассейна. Я убедился, что Годгар прав: раньше тут было пробито отверстие, чтобы дать выход воде, и заделан проём был не слишком основательно.
— Если ударить вот здесь и здесь, — сказал Годгар, — камни подадутся.
Мы снова подошли к плите. На этот раз под ней не было слышно никакого движения, но тревога, овладевшая мной, ещё когда мы спустились с гор, усиливалась.
— А что, если чем-нибудь как следует придавить плиту? — спросил Кайлан.
— Не знаю. У каждого свои возможности: у нас — в растительном мире, у кроганов — под водой, а фасы многое могут под землёй. — Дагона подняла головню и посмотрела туда, где спали женщины и дети. — Надо быть начеку. Держись подальше от стоящих камней, они могут опрокинуться.
Годгар, сидя на корточках, по-прежнему держал руки на каменной плите. Когда Дагона вернулась к спящим, он неожиданно вскрикнул, и мы с Кайланом тоже закричали: земля под нами зашевелилась, уходя из-под ног. Я ухватился за один из голубых камней, земля засыпала мне ноги. В лагере раздался грохот, треск, и я увидел, как по склону ползут и катятся камни.
Что-то рухнуло в костёр, разбрасывая горящие головёшки и искры. Слышались пронзительные крики. Я держался за камень, пытаясь нащупать ногами опору, но земля забилась и волновалась, как вода в озере кроганов.
Кайлан пытался воткнуть в движущуюся землю меч, чтобы подтянуться. Я последовал его примеру, надеясь продвинуться в сторону лагеря.
— Эй, сюда! — крикнул Годгар.
Его окружили, бешено атакуя, какие-то маленькие суетливые твари. Я взмахнул мечом и стал рубить наугад, чувствуя, как сталь кромсает чьи-то тела. Потом я увидел, что Годгар, споткнувшись, упал, и эти твари стремительно набросились на него; он отбивался, пытаясь подняться, и я наносил по ним удар за ударом, раскидывая их в разные стороны. Вокруг нас сверкали зловещие красные точки, и я понял, что это глаза, но какие лица могли быть у обладателей таких глаз, трудно было себе представить.
Годгар ухватился за меня, и я покалеченной рукой помог ему встать.
— Бассейн… надо пробить стенку… затопить их… — он шатаясь, двинулся вперёд и, дойдя до бассейна, распластался возле него, нащупывая камни, закрывающие пролом. Прокладывая себе путь через толпу маленьких визжащих творей, я услышал резкий стук. Ноги и бёдра саднило; на спину мне прыгнуло маленькое существо, пытаясь меня опрокинуть. Стряхнув его, я добрался до Годгара и стал ему помогать.
Мы работали в темноте, отбиваясь от мерзко пахнущих существ, вылезших из-под земли, и, наконец, после удачного удара расшатали самый большой камень из преграждавших путь воде. Наружу вырвался бурлящий поток — я не ожидал, что в бассейне, где журчал маленький родник, таится такая сила.
Визг невидимых врагов перешёл в вопль, словно воды они боялись больше, чем стали и огня. Пронзительно крича, они бросились врассыпную, а вода, прибывая и плескаясь вокруг, уже неслась с силой речного потока. Из бассейна устремлялось воды больше, чем когда-либо в нём помещалось.
Годгар закричал, пытаясь оттащить меня в сторону. Я оглянулся: светящийся голубой столб воды поднимался всё выше и обрушивался вниз с нарастающей силой. Этот мощный фонтан не имел ничего общего со струйкой, которая не так давно журчала в бассейне.
Поток подхватывал маленьких косматых тварей, вертел их и нёс к той дыре, откуда они, должно быть, явились. Разбушевавшаяся вода отыскала плиту Годгара, вернее, тёмную яму в земле, которая до этого была закрыта плитой, и устремилась в неё сокрушительным водопадом.
Спотыкаясь, мы с Годгаром отступили назад. Бурлящий поток отрезал нас от лагеря; шум воды заглушал всё. Что-то, кружившее в водовороте, вцепилось мне в ногу, чуть не повалив меня. Я инстинктивно нанёс удар, чтобы освободиться, но бедро уже пронзила жгучая боль, и у меня вырвался отчаянный крик.
Я не мог опираться на раненную ногу и привалился к одному из голубых камней, пытаясь на ощупь определить в темноте величину раны. Но рваная рана была настолько болезненной, что я не мог вытерпеть прикосновения собственных пальцев. Я из последних сил старался не упасть, рядом тяжело дышал Годгар, а вода всё прибывала и прибывала из этого, казалось, неистощимого источника. На нашей стороне потока верещавших тварей уже не осталось, на противоположной же — снова вспыхнул костёр и стали видны люди и блеск мечей. У самого края воды неподвижно лежало какое-то существо — лицом вверх, устремив на меня невидящие глаза.
Я услышал крик Годгара, но не смог отозваться, боясь даже от небольшого усилия потерять сознание. Рана в бедре причиняла невыносимую боль.
Мёртвое существо, лежавшее у воды, было маленьким и уродливым; его тощие, покрытые жёсткими волосами конечности — подобие рук и ног — напоминали мохнатые корни. Тело, толстое и обрюзгшее, серовато-белое, бледнело у меня на глазах. Жёсткие волосы покрывали его пучками — такого я ещё никогда не видел ни у людей, ни у животных.
Шеи почти не было — голова, казалось, росла прямо из широких покатых плеч. Нижняя челюсть и маленький острый подбородок сильно выдавались вперёд, вместо носа было небольшое возвышение с двумя отверстиями, глаза сидели неестественно глубоко. Одежды на этом существе не было, я мог бы принять его за зверя, если бы не чувствовал, что передо мной более чем животное.
— Кто это? — спросил Годгар.
— Не знаю, — ответил я, понимая только, что это один из прислужников зла, вроде серых и расти.
— Смотри! — сказал Годгар. — Вода…
Столб воды, ещё недавно такой высокий и мощный, теперь всё уменьшался, а поток, отделявший нас от костра, становился всё уже.
Я наблюдал за этим, не в силах даже обрадоваться, поскольку чувствовал, что вот-вот упаду и наверное больше не смогу подняться. А поток уже превращался в ручей, ручей — в тонкую струйку.
— Кимок! — кто-то у костра звал меня.
Я попытался ответить, но не смог. За меня отозвался Годгар, к нам устремились люди. Я упал на руки Кайлану и провалился во мрак беспамятства, поглотившего боль.
Когда я очнулся, надо мной совещались Дагона и брат. С каким-то тупым безразличием я узнал, что укусы фасов — а напали на нас именно они — ядовиты, и что Дагона своими травами может на время облегчить боль, но вылечить меня в таких условиях нельзя.
Я оказался не единственным раненным: были пострадавшие от падений камней и ещё несколько укушенных фасами. Но мой случай был самым тяжёлым и мог задержать нас в пути.
Кайлан сказал, что останется со мной, пока не пришлют помощь, но по глазам Дагоны я понял, что оставаться нам слишком рискованно. Пребывая в дремотном состоянии под воздействием её снадобий, я не боялся ехать. Я знал: хотя, благодаря таинственному наводнению, фасам и пришлось отступить, вряд ли эта их вылазка будет последней, и быть отрезанными от Долины означало оказаться в ловушке.
— Привяжите меня к Шилу, — кое-как выговорил я, слыша свой голос как будто издалека. — Мы едем… иначе погибнем… надо ехать…
Дагона заглянула мне в глаза:
— Ты действительного этого хочешь, Кимок?
— Да.
На рассвете мы выехали; меня, как я и просил, привязали к Шилу. Дагона дала мне какие-то листья, велев их жевать. Кисловато-горький сок растения притуплял боль; она не исчезла совсем, но уже не причиняла невыносимых мучений.
Над нами по-прежнему нависали тяжёлые грозовые тучи. Я ехал словно в полусне, видя окружающее то как в тумане, то совершенно отчётливо, а порой вовсе погружался в забытье.
Мы достигли реки, и тут я внезапно ощутил мысленный удар, такой сильный и враждебный, что задохнулся и едва удержал равновесие на спине у Шила. Рентан издал душераздирающий вопль и очертя голову ринулся вниз по крутому берегу — он был неуправляем. Позади слышались крики и топот копыт.
Словно спасаясь от погони, Шил бросился в реку. Надо мной сомкнулась вода, я стал отчаянно биться, пытаясь сбросить путы, державшие меня на спине обезумевшего рентана, уходящего всё глубже под воду.
Наконец, верёвки ослабли, я вырвался и вынырнул на поверхность, задыхаясь, ловя ртом воздух. Плавал я хорошо — меня учил плавать Откелл, салкар, изуродованный в морских сражениях, которого приставил к нам наш отец. Но раненая левая нога не слушалась. Всё ещё задыхаясь, я подплыл к выступавшему из воды валуну и из последних сил ухватился за него. Весь туман улетучился у меня из головы, боль вернулась, лишая сил; меня вот-вот могло оторвать от камня течением.
Вдруг кто-то обхватил меня сзади. Кайлан! Я хотел произнести его имя, но не смог. Тогда я позвал брата мысленно… Никакого ответа!
Кто-то крепко вцепился в меня и стаскивал в воду. Я закричал, вырываясь и тщетно пытаясь повернуться, чтобы увидеть, кто это. Но меня уже тащили прочь от спасительного камня, в противоположную от берега сторону.
Голова моя едва высовывалась из воды, я увидел на берегу Кайлана, который, сидя верхом на Шабрине, искал меня взглядом. Казалось, он смотрит прямо на меня, но я понял, что он меня не видит. В отчаянии я снова хотел позвать брата, но ни звука не сорвалось с моих губ. Я попробовал мысленно призвать его и словно наткнулся на высокую сплошную стену.
Кайлан пустил Шабрину вдоль берега, продолжая искать меня, хотя я был на виду. Меня тащили всё дальше и дальше, прочь от брата и остальных. Я увидел, как Шил, выйдя из воды, вскарабкался по берегу и встал с опущенной головой. Потом все они исчезли за поворотом реки, и я потерял последнюю надежду на спасение.
Глава 5
Меня больше не уносило стремительное течение — я лежал распростёртый на твёрдой сухой поверхности. Я не сразу открыл глаза, повинуясь первобытному инстинкту узнать как можно больше с помощью других чувств, не обнаруживая признаков жизни. Боль в бедре усилилась.
Дул ветер, и меня начало трясти от холода. Ощупав поверхность перед собой, я понял, что лежу на песке. Невдалеке слышался плеск воды, а над головой глухо завывал, как в голых ветвях, ветер. Больше я ничего не смог уловить и открыл глаза.
Тяжёлые тучи по-прежнему превращали день в сумерки. Надо мной в мрачном небе застыл корявый сухой сук, словно унылый памятник давно умершему дереву. Я попробовал приподняться, но голова закружилась, и всё поплыло перед глазами. Чувствуя, как к горлу подступает тошнота, я повернулся, тело моё напряглось, и изо рта хлынул поток воды.
Отдышавшись, я снова с отчаянной решимостью попытался приподняться. Борясь с новым приступом тошноты, я осторожно повернул голову, огляделся вокруг и увидел, что лежу в двух шагах от воды. Справа громоздились валуны, между которыми застряли побелевшие палки и обломки тростника — плавник, принесённый давним паводком.
Шлем и меч я потерял. Повязка, наложенная Дагоной, ослабла и вся пропиталась кровью. Рядом не было ни души. Тот, кто утащил меня по реке от брата и товарищей, не утопил меня, но обрек, может быть, на ещё более жестокую участь: рана лишала меня возможности передвигаться, и я не мог надеяться на спасение.
Но мы, эсткарпцы, упрямый народ. Да и мой отец никогда не смирялся под ударами судьбы. Преодолевая боль, я подтянулся к валуну, обливаясь потом, заставил себя подняться на ноги и всем телом навалился на камень. Теперь я мог полностью оценить обстановку: положение моё было безнадёжно.
Я находился не на берегу, а на островке посреди реки, который, судя по всему, временами полностью заливало водой. На нём не было никакой растительности: только песок и камни. Я вспомнил островок, на котором мы нашли прибежище, когда Каттея отправила посланника в прошлое Эскора. Но тогда я был цел и невредим, и, к тому же, в нашем триединстве ещё не появилось трещины.
Оба берега реки были обрывистые, течение — быстрое. Если бы не моя рана, я бы скинул кольчугу и пустился вплавь, но с больной ногой я был совершенно беспомощным.
Привалившись к валуну, я попытался покрепче затянуть повязку. Едва прикоснувшись к ней, я вздрогнул от боли и заскрипел зубами, но сделал всё, что мог. По-прежнему порывами налетал холодный ветер — на смену затянувшемуся лету надвигалась осень. Развести бы костёр! В поясной сумке у меня был кремень, но огонь мог привлечь внимание врага.
Я медленно обвёл взглядом берега и реку. За моим островком виднелся другой, побольше, местами покрытый зеленью. Я подумал, что хорошо было бы добраться до него, но понял, что не смогу бороться с течением.
Разве что… Я посмотрел на кучи застрявшего среди валунов плавника. Что, если попробовать сделать плот? Нет, не плот, конечно, хотя бы опору, чтобы, держась за неё, довериться течению в надежде, что удастся прибиться к берегу.
А что потом? Безоружный, способный только ползти, я стану лёгкой добычей для серых, расти или другой нечисти, бродящей в этих краях.
Но другого выхода не было, я нагнулся как можно ниже, стараясь не потерять неустойчивое равновесие, и попробовал подтянуть к себе плавник. Мой улов был слишком ничтожен — мелкие палки и прутья, настолько истёртые водой и пересохшие, что они легко ломались. Одна палка оказалась подлиннее и потолще, и я попробовал, опираясь на неё, продвинуться вперёд, прыгая на одной ноге. Боль и напряжение при этом были так велики, что после каждого «шага» приходилось отдыхать, обливаясь холодным потом и борясь с головокружением. Песчаная полоса оказалась слишком узкой, дальше идти было некуда — остальную часть островка покрывали валуны, и я не решился карабкаться через них.
С большими усилиями я всё же натаскал и набросал кучу плавника и опустился на песок рядом с ней. Связать всё это вместе было для меня задачей не из лёгких. Если бы при мне остался нож, я мог бы нарезать полосы из своей одежды. Однако нож я тоже потерял, а на островке не было никакой растительности, с помощью которой можно было бы связать плавник.
Я решил снять надетую под кольчугу кожаную куртку и использовать её как мешок, набив сухим плавником. Но будет ли он держать меня? И будет ли вообще держаться на плаву?
Мысли в голове путались: как в полузабытьи цеплялся я за свой план, не очень-то веря, что смогу его осуществить. Меня мучила жажда. Я медленно прополз туда, где плескала в гальку вода, и, зачерпнув пригоршню, поднёс её к губам. Я пил жадно, горсть за горстью, затем плеснул себе в лицо и, проведя по нему ладонью, почувствовал, как оно горит, и подумал, что у меня, должно быть, жар.
Я принялся стаскивать с себя кольчугу, путаясь в ней, и мне пришлось несколько раз отдыхать, прежде чем удалось её снять. Теперь мне было уже не холодно, а жарко — так жарко, что я хотел тут же ринуться в блаженную прохладу реки…
Зачем я снял кольчугу?.. Что собирался делать?.. Я сидел, глядя на кучу металлических колец, лежавшую у меня на коленях, и пытался вспомнить, почему мне так необходимо было раздеться.