— Не откинется, не волнуйтесь. Все с ним будет хорошо. Время — лучший лекарь. Вы, Наталья, себя берегите, а он не пропадет.
— Да мне, старой, что будет… Жизнь прожита. Всех родных похоронила. — Она помолчала. — Он один у меня и остался…
Наверное, самая причудливая в мире вещь — это время. Принято считать, что в радости оно летит незаметно, а в скуке и ожидании еле-еле плетется. Но люди, пережившие большое горе, знают, что иногда и в тоске время пробегает довольно быстро.
Месяц пролетел так, что Игорь почти его не заметил. Арон и его семья выхаживали его, как тяжелобольного. Чуть ли не силком заставляли есть, поили отварами каких-то трав и ни на минуту не оставляли одного.
За последнее Игорь был им особенно благодарен. Он и сам не решался признаться себе, насколько страшно ему оставаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями. В ушах до сих пор звучали страшные слова жены: «Это ты во всем виноват!» А иногда, в особо тяжелые минуты, в сердце закрадывалось сомнение — а что, если это был не несчастный случай? Если Аля покончила с собой, не захотев жить с мужем, которого считала виновным в смерти их дочери?
Первые дни без водки были невыносимыми. Казалось, что над ним проводят какой-то бесчеловечный эксперимент, вроде операции без наркоза. Каждый звук, каждое слово, каждый запах тут же вызывали в нем рой воспоминаний о прежней жизни. Стоило ему выглянуть в окно, как он тут же видел там то женщину, похожую на Альку, то школьницу с таким же, как у Настены, розовым рюкзаком.
Супруга Арона, полная и улыбчивая Дора Львовна, так же как и Аля, предпочитала мыть посуду содой, а не всевозможными «чудодейственными» средствами, которые так активно рекламировали по телевизору. Она так же мыла полы вручную, а не при помощи швабры, и так же считала, что гречку непременно надо обжарить, перед тем как бросить в кипящую воду. Игорю не было известно, сколько еще знакомых и незнакомых женщин поступают подобным образом, но ему каждый раз казалось, что все вокруг словно специально напоминает ему о тех временах, когда рядом были жена и дочка.
Выпить хотелось невероятно. Не столько из-за слабости воли, сколько из-за безразличия к собственной жизни. В самом деле, ради чего все это? Зачем дальше жить? Что бы ни говорил Старик, Игорь точно знал — половина его души умерла вместе с Настеной, а другая закончила свое существование в тот день, когда не стало Али. И никто его в этом не переубедит. Даже если дни напролет ему будут рассказывать, как хороша жизнь и как прекрасно существовать в этом мире несмотря ни на что.
В доме постоянно толклись люди. У Старика и Доры Львовны было два взрослых сына, которые хоть и жили отдельно, но по нескольку раз в неделю навещали родителей, часто с женами и детьми. Кроме сыновей, невесток и внуков, приходили еще и соседи, бывшие сослуживцы Доры (она была дантистом), друзья, подруги, их дети и внуки и, конечно, ребята из автопарка. И все они воспринимали пребывание Игоря в квартире Арона как должное.
Игорю, пожалуй, даже нравилась такая жизнь. У них с Алей гости бывали сравнительно редко, разве что Аськины подружки.
А тут каждый день народ, дым коромыслом, интересные разговоры, в которые Игорь волей-неволей оказывался втянут. Ему нравилось беседовать и с остроумной и язвительной Дорой Львовной, и с обоими ее сыновьями, но наибольшее удовольствие он получал от общения со Стариком.
Арон действительно говорил много. Он постоянно что-то рассказывал. Иногда это были истории из его жизни или из жизни его родственников и знакомых, но Игорю гораздо больше нравились всевозможные легенды и сказания. Выдуманные герои всегда казались мудрее ничтожного реального существа. Они могли противостоять судьбе, могли бороться со злом и выходить из этой борьбы победителями. Они правильно жили, красиво любили и достойно умирали.
Старик знал множество мифов и преданий разных стран и народов. Он рассказывал про египетские пирамиды, про тайну Янтарной комнаты, про индуистских богов и обитателей греческого Олимпа. У него даже имелся небольшой телескоп, и Игорь, никогда до этого не интересовавшийся звездным небом, был просто очарован этой бесконечной безмолвной красотой.
— Посмотри, сынок! Только посмотри! — про звезды и туманности Арон мог разговаривать часами. — Что ты видишь? Какие созвездия? Назови.
— Я знаю только Малую Медведицу. — Игорь виновато разводил руками.
— Да ты небось только название и знаешь, — ехидно улыбался Старик.
— Нет, еще могу найти Полярную звезду.
— Ну, велика заслуга, — хмыкал Арон. — Любой ребенок отыщет на небе Полярную звезду. А ты знаешь, например, что в Малой Медведице сейчас находится Северный полюс мира? Финикийцы почитали это созвездие больше всех остальных. Оно просто необходимо было мореплавателям. На него ориентировались, и оно никогда не подводило. А кавказские народы называют Полярную звезду Гвоздем, вбитым в небо.
И Игорь, сам того не желая, с интересом прислушивался.
— А вон созвездие Тельца, — продолжал Арон. — У древних народов оно считалось самым главным, так как новый год начинался весной. А вон там, видишь, Большой Пес и его главная звезда — Сириус. Правда, красавец?
Он относился к звездам, как к живым существам, и со временем Игорю стало казаться, что это вполне оправдано. Они и впрямь были словно живые.
— Смотри, там, слева, Персей и его главная звезда Алголь. Ее еще называют — Звезда Демона. Это капризница, мерцающая звезда. Когда она недостаточно яркая, ее не видно невооруженным глазом, зато когда просыпается, сияет с новой силой. А это — Кассиопея, ближайшее к нам созвездие. Пока… Только представь — одна из ее звезд каждую секунду удаляется от нас почти на сто километров. Вот непоседа! А вон тот красавец — Орион. Он вполне может гордиться двумя своими гигантами — Ригель и Бетельгейзе. Первый ярче солнца аж в пятьдесят семь тысяч раз…
Игорь слушал и на короткое время забывал про свои беды. Они поневоле казались мелкими по сравнению с бескрайней Вселенной. Когда чувствуешь себя маленькой песчинкой в огромном мироздании, все твои проблемы тоже начинают ощущаться как-то меньше.
— А вон — Близнецы. Мое созвездие. Я родился под этим знаком. Видишь, две самые яркие звезды — это головы близнецов. Их зовут Кастор и Поллукс.
— По-моему, вообще на людей не похоже, да еще на двоих.
— У тебя просто недостаток воображения, сынок! Присмотрись. Как это не похоже? Это, конечно, не фотография. Но ведь легенды и сказания — не документальные повести. А сколько в них ценного, особенно если научиться читать между строк! Сколько мифов существует хотя бы о зодиакальных созвездиях! — Голос Старика становился мягким, он говорил чуть нараспев. Таким голосом читают ребенку сказку на ночь.
— Вот послушай. У греков Кастор и Поллукс считались сыновьями Зевса и Леды, красавицы, к которой во время купания явился громовержец в образе лебедя. Первый из сыновей, родившихся от этого союза, был искусным возничим, а второй — непревзойденным кулачным бойцом. А из-за их сестры — Елены Прекрасной — началась Троянская война. Эту историю я тебе уже рассказывал, помнишь?
— Про трех богинь и яблоко, которое надо было вручить прекраснейшей?
— Именно. Так вот… Однажды сыновья Леды повздорили со своими двоюродными братьями. Была жестокая битва. Израненный Кастор умер, а Поллукс не захотел расставаться с любимым братом и попросил своего отца Зевса не разлучать их. Всемогущий Зевс согласился, и с тех пор братья всегда вместе. Полгода они проводят на Олимпе, а другие полгода в мрачном подземном царстве Аида, где живут души умерших. Бывает, в один и тот же день звезда Кастор видна на фоне утренней зари, а Поллукс — вечерней.
Как бы хотел Игорь, чтобы такое было возможно на самом деле… Если бы кто-то разрешил ему хоть изредка бывать рядом с Алей и Настеной… Пусть в самом что ни на есть страшном аду.
— Мне всегда было интересно, зачем в природе рождаются близнецы, — Игорь торопливо заговорил на другую тему. — Наверное, им никогда не бывает одиноко. И любое горе делится на двоих.
— Не знаю, сынок, — призадумался Арон. — Близнец — это ведь не обязательно родственник. Не надо понимать все буквально. Иногда совершенно посторонние люди гораздо ближе друг другу, чем выросшие под одной крышей. Все, что рождается в природе, для чего-то ей нужно. Может, у этих людей такая большая душа, что не помещается в одном человеке? А может, наоборот, эти души не успевают за другими и им надо в два раза быстрее набирать опыт. Кто знает?
Наверное, самое страшное для одинокого человека — это праздники. Новый год словно сыпанул соли на совсем свежие раны. Невозможно было существовать в мире радостной суматохи, елок, подарков и пожеланий нового счастья и не думать о жене и дочке. Обе его девочки обожали Новый год. Аля всегда наряжала елку в католическое Рождество и разбирала десятого января, в последний день зимних каникул. А Настена в свои почти девять лет нисколько не сомневалась в существовании Деда Мороза. Еще не умея писать, она каждый год готовила для него письма с картинками, изображавшими подарки, которые ей хотелось получить, и постоянно беспокоилась, поймет ли волшебник ее рисунки. А пойдя в школу, уже стала составлять целые послания: «Дорогой Дедушка Мороз, принеси мне, пожалуйста, детскую косметику «Маленькая фея» и сервиз для Барби. Папе принеси карманный фонарик, а маме шерстяные нитки, чтобы она связала себе красивый шарф в полосочку». И каждый раз радовалась, находя под елкой именно то, что было заказано…
Если бы Игорь был один, в своей квартире, то, наверное, сошел бы с ума от воспоминаний. Но и дома у Старика, где за накрытым столом собралось больше двух десятков человек, ему казалось, что он на очередных поминках. Очень трудно было пить шампанское, когда хотелось взять и опрокинуть в себя бутылку водки.
И после праздников он все-таки не выдержал. Встал рано утром, когда Арон и Дора еще спали, слил в один большой стакан все, что оставалось в бутылках — водку, сухое вино, шампанское и ликер, — сел под той самой картиной «Мир над пропастью» и выпил единым духом. На некоторое время самая легкая в мире анестезия сработала.
Проснувшийся Старик заглянул в залу и нашел его в плачевном состоянии. Ничего говорить не стал, только покачал головой и прикрыл дверь. Через некоторое время вернулся с большой дымящейся кружкой крепкого чая с какими-то травами. Почти силком заставил выпить и уложил спать.
Когда Игорь проснулся, за окнами уже стемнело. Арон сидел в кресле и, нацепив на нос очки, читал «Аргументы и факты».
— Ну что, пробудился? — строго спросил он. — Идем на кухню, поговорить надо.
Старик налил ему крепкого кофе и сел напротив.
— Вот что, сынок, — грустно начал он. — Так дальше продолжаться не может. Если ты собираешься идти по этому пути, то лучше уж намылить веревку и повеситься.
— Я знаю, Арон, — пожал плечами Игорь. — Может, это и правда выход. Никогда бы я не подумал, что буду говорить такое… Всегда других учил. Мол, Бог не дает испытания сверх того, что человек может выдержать. Так моя бабушка говорила. Я думал, да, что-то в этом есть! А как самого коснулось… Не могу я этого вынести! Не жизнь это! Дальше пустое уже все будет…
Собеседник долго молчал. Он не стал сразу переубеждать или уговаривать, и Игорь был ему за это благодарен.
— Вот что, сынок, — заговорил наконец Старик. — Я думаю, выход все-таки есть. Тебе надо уехать из этого города. Тут все вечно будет напоминать о твоей семье. А там ты начнешь новую жизнь, с чистого листа. Создашь себе новый мир.
— Над пропастью? — горько усмехнулся Игорь.
— А хоть бы и над пропастью. Жить-то все равно надо… Ты молодой, у тебя еще многое может появиться. В том числе и другая семья.
Игорь нервно засмеялся:
— О чем ты, Арон? Какая другая семья? Зачем мне новая семья? Да и кому я такой нужен…
— Ты можешь меня не перебивать? — возмутился собеседник. — Сделай милость, дослушай до конца. У меня есть младший брат, Яков. Он живет в Москве и, как и я, всю жизнь имеет дело с автомобилями. Сейчас он старший на одной из стоянок такси, у них точка возле модного ресторана на Рублевском шоссе. Это, кстати, один из самых престижных районов. Туда нужны хорошие водители на хороших машинах. Я уже созвонился с Яшкой и сказал, что в ближайшее время пришлю к нему человека, который мне дорог, как сын. Он присмотрит за тобой первое время. Остальное будет зависеть от тебя.
— Ну что ты говоришь, Арон, — махнул рукой Игорь. — Где я буду жить в Москве? У меня там нет никого — ни друзей, ни знакомых… И потом ты говоришь — хорошая машина. А откуда она у меня возьмется?
— Возьмется. Продай все, что есть у тебя здесь, — квартиру, «Жигуленка», мебель. Думаю, получишь тысяч восемнадцать, а то и двадцать. Это, конечно, для Москвы деньги смешные, но их хватит на неплохой автомобиль и на то, чтобы снять квартиру на первое время. Мы с Яшкой уже обсудили этот момент. Он готов помочь тебе и с тем, и с другим.
— Не знаю, — пожал плечами Игорь. — Это так неожиданно… Я всю жизнь прожил здесь, почти сорок лет.
— Прожил сорок лет — и хватит, пора менять обстановку. Здесь ты не сможешь ни жить, ни работать, все постоянно будет напоминать тебе о прошлом. А большие города хороши тем, что быстрее лечат беды. Яшка ведь тоже не так просто туда уехал…
— Ну не знаю, Арон, не знаю… — повторил Игорь, отодвигая от себя чашку с остывшим кофе, к которому он так и не прикоснулся. — Мне надо подумать.
— Только не затягивай, — посоветовал Старик и поднялся, чтобы снова поставить чайник.
Игорь думал недолго. Достаточно только было войти в свою квартиру, чтобы понять — жить здесь он не сможет. И решение было принято.
Он перевез к Старику самую ценную вещь в доме — старинный резной буфет, который обожала его мать и который бабушка в шутку называла «мое приданое». Дора Львовна пришла в восторг от этого подарка.
Все, что могло пригодиться в хозяйстве — от ножей и вилок до стульев, — Игорь в несколько приемов отвез к Наталье. Та только руками всплеснула и несколько раз благодарно перекрестилась, увидев племянника трезвым, да еще и с гостинцами.
Алину и Настенкину одежду и многочисленные дочкины игрушки он отнес в церковь. Себе оставил только трех самых милых сердцу пушистых зверей.
Мебель тоже ушла быстро. Помог дальний родственник Доры Львовны, хозяин антикварного магазина. Игорю даже в голову не могло прийти, что старые настенные часы с гирями, резная бабушкина этажерка или даже большое, разрисованное незабудками, блюдо, на котором сначала мама, а потом Аля подавали фирменный семейный пирог с рыбой, могут стоить так дорого.
Большой телевизор «Sharp», приобретенный меньше двух лет назад с очередной премии, купил приятель Серега Бугров. Другой сослуживец попросил продать ему старенькие «Жигули» — оказывается, его зять давно хотел работать у Арона, но у него не было своих колес.
Словом, повозиться пришлось только с квартирой. Поиск покупателя, оформление бумаг, заключение сделки у нотариуса — все это заняло почти три месяца. Но, наконец, и эти хлопоты были позади.
Билет Игорь взял на двенадцатое апреля — День космонавтики. Из вещей у него были только две большие спортивные сумки — кое-что из одежды, фототехника, альбомы с фотографиями, негативы, несколько Аськиных мягких игрушек — да пакет со всевозможной снедью, которую собрала ему в дорогу Дора Львовна. Провожали его чуть не всем автопарком. Арон сам, лично, довез его на своей «Ауди» до вокзала.
Уезжал Игорь с чувством полного опустошения в душе. Не было волнения, не было надежд на светлое будущее, но не было и тоски по городу, в котором родился и вырос. Он просто ехал в полную неизвестность от былого счастья, внезапного горя и от себя самого. По крайней мере, так он тогда думал.
Глава 4 Цена забвения
Москва, которую Игорь мельком видел один раз двадцать лет назад (если не считать ту бестолковую трехдневную поездку с Сашкой Рябовым), изменилась до неузнаваемости. Он почувствовал это, едва сошел с поезда. Еще более шумная, суетливая, безразличная к своим гостям и благосклонная к тем, кто четко усвоил: «Москва слезам не верит». «Да, именно так», — усмехнулся про себя Игорь.
Прямо на асфальте около здания вокзала невозмутимо спали бомжи, рядом копошились чумазые беспризорники, мальчик и две девочки лет семи. Похоже, ни одному из спешащих мимо взрослых не было до них никакого дела.
Площадь трех вокзалов ошарашила потоком машин. Они стояли плотными рядами, почти не двигаясь. Со стен домов смотрели многочисленные рекламные вывески. Видимо, рекламных щитов, натыканных через каждые несколько метров, жителям столицы было недостаточно.
Все это было так не похоже на ту гордую Москву, с широкими проспектами, старинными зданиями и неспешным потоком малочисленных автомобилей отечественного производства, которая оставалась в его памяти.
В подземном переходе плотными рядами разместились торговые ларьки и даже небольшой магазинчик трикотажа, где шла оживленная торговля. Игорю казалось, что он попал не в центр великого города, а на бойкую пеструю ярмарку.
Памятуя советы попутчиков, Игорь купил пластиковую карточку и позвонил из телефона-автомата Якову Натановичу. Тот был рад его слышать. Расспросил, как он доехал, и предложил прямо сейчас, не откладывая, встретиться.
— У меня знакомые знакомых квартирку сдают в Гольянове. Небольшая, конечно, и от метро далековато… Но ты ведь скоро на колесах будешь. Записывай адрес.
Метро поразило своим великолепием. В каком-то наборе открыток, которые его жена покупала в большом количестве, он видел одну из станций с бронзовыми скульптурами. Кажется, она называлась «Площадь Революции».
— Знаешь, Игорь, — шептала Аля, прижимаясь к нему перед сном и разглядывая обожаемые открытки. — А наш физик, Павел Петрович, учился в Москве. И он рассказывал, что у москвичей есть такая примета: если поехать на эту станцию, найти среди скульптур собаку-овчарку, потрогать ее нос и загадать желание, оно обязательно исполнится. Он сам много раз проверял. Особенно когда учился в институте, ездил туда каждый раз перед экзаменами. А один раз поленился, и все — завалил.
Она говорила это так серьезно, как ребенок, уверенный в существовании волшебной палочки, шапки-невидимки и других подобных сказочных атрибутов.