— Ишь, Геннадий, — с доброй улыбкой произнесла бабка. — Барское имя. А меня все Захаровной зовут. По-простому.
— Ну и хорошо, очень доброе прозвище, — улыбнулся Борисов. — И отца своего не забываете, если вас по отчеству величают. Вроде как и все его поминают, когда к вам обращаются.
Он специально не торопился со своим делом. Хотелось просто посидеть, поговорить, доставить этой бабушке удовольствие. Вряд ли она избалована гостями и просто человеческим вниманием. Борисов всегда жалел одиноких стариков. Стоило представить, что эти люди чувствовали, глядя на окружающий мир, в котором живут семьями, живут вместе с близкими, делают друг другу подарки к праздникам, где в семье много шума и детского смеха. Смотрят они на этот мир, а потом заходят в свои пустые дома и садятся у окна на лавку. Они как брошенные дети, потому что беспомощные. А еще они невероятно усталые, потому что вытащили на своих плечах целую жизнь.
— Когда-то, — начал рассказывать Борисов, — двадцать с лишним лет назад здесь, в этом доме, жила девушка Лида, Лида Самохина. Она ваша родственница?
— Лида-то? Внучка она мне. Только живет она в городе.
— Навещает? — машинально спросил Борисов.
— А как же, — грустно заявила старушка, — на каждые праздники приезжает. И гостинцев привезет, и внуков погостить. Одна она ведь, одинокая. Я уж и пыталась сказать, чтоб на меня, старуху, не тратилась. Мне ведь все одно скоро собираться, так чего ж на меня тратить деньги. Лучше бы детишкам лишнюю конфетку купила. Мне-то много не надо. Чего положено, я на смерть приготовила, а остальное люди сделают.
Борисов поперхнулся. Наступил самый неприятный момент. Сейчас он должен выяснить адрес Лидии и уйти. Как-то это было нечестно, неправильно. И понимал, что мир большой и каждого одинокого старика не обогреешь, а все равно было стыдно. Как будто, уходя, он предавал человека, который тебе обрадовался, с удовольствием с тобой поговорил, душой маленько оттаял. Как будто ты ему устроил маленький праздник.
Однако работа есть работа. Пришлось объяснять, точнее, врать, что с Лидой они в одной школе учились, а теперь вот он пытается встретиться и собрать одноклассников на встречу. Довод показался старушке убедительным и достойным внимания. Она кряхтя ушла в дом и вернулась с конвертом.
— Накась! — по-деревенски в одно слово сказала она. — Тут вот адрес ее написан.
Борисов поспешно вытащил блокнот, ручку и переписал адрес. С натянутой улыбкой он принялся прощаться, желать старухе здоровья. И уже выйдя за калитку, не удержался и прошел несколькими дворами, разглядывая тех, кого видел возле своих домов. Один мужик, с виду непьющий, довольно ловко управлялся с электрофрезой, распуская доски. Борисов подозвал мужика.
— Слышь, дядя, ты бабушку вон в 27-м доме знаешь?
— Захаровну, что ль? Конечно.
— Слушай, ты, видать, мужик с руками, и инструмент у тебя есть. Сделай ей новый туалет, теплый. Смотреть больно, как она там одна ходит по двору. Упадет ведь строение и бабку придавит.
Мужик пошевелил бровями, пошевелил губами, явно не решаясь сказать о главном.
— А ты ей кто? — наконец спросил он Борисова.
— Никто, просто прохожий. Сколько стоит такая работа, материалы?
— Да чего материалы, — вздохнул мужик. — У нее, я знаю, в сарае доски сухие уже лет десять лежат. Мне половая доска нужна была, когда полы перестилал, так я ходил, выбирал. Тут дело… построить недолго, на день работы.
— Пару тысяч хватит?
— Хватит, только еще яму копать надо. Есть тут у меня пара соседей, которые возьмутся. Там бы ее и шифером неплохо облицевать, чтобы не осыпалась за одну весну. Если уж по уму делать.
Борисов вытащил из бумажника пятитысячную купюру и вручил мужику, пообещав в следующие выходные приехать и принять работу. Он, конечно, не приедет, стыдно бабке в глаза глядеть. Это вроде как милостыня. Подать, признать, что ты помогаешь человеку потому, что он нищий. Вроде унижаешь ты его этим.
— И скажи ты ей, что вы просто по-соседски пришли помочь, понял? — настаивал Борисов.
— А ты чего сам-то не переговоришь с ней? Долги юности, что ль, отдаешь?
Борисов молча повернулся и ушел. Как объяснить, что у тебя есть своя жизненная позиция и такая маленькая, неприметная вроде особенность, как сострадание А еще и совесть.
Самохина жила, как выяснилось, в условиях, не намного лучших, чем ее бабушка. Старый шлакоблочный двухэтажный дом наверняка был давно признан аварийным. Борисов взбежал по деревянной лестнице на второй этаж, прошел по скрипучим полам общего коридора, пропахшего кислыми щами, стиральным порошком от кипячения белья, прохудившейся канализацией и застарелым запахом грязи. Это был как визит в прошлый век.
Дверь нужной ему комнаты оказалась запертой. Но появившаяся в коридоре тетка в грязном халате и с эмалированным тазом в руках с любопытством осмотрела незнакомого мужчину с ног до головы и посоветовала искать Любу на улице возле песочницы. Борисов поблагодарил и поспешил на свежий воздух.
Глубоко вдохнув после смрада общего коридора, он осмотрелся. Метрах в десяти он и правда увидел старую песочницу и пару лавок неподалеку. На лавке сидела женщина в домашнем халате, которая тоскливо смотрела на двух девчушек лет четырех и шести, что возились в песке и лепили куличики.
— Здравствуйте, вы Лидия Ивановна Самохина? — спросил он.
— Да, — женщина подняла на него уставшие глаза. — А вам чего?
— Я адвокат и хотел поговорить с вами, не удивляйтесь, о делах двадцатилетней давности.
Борисов ожидал, что Самохина сейчас вздрогнет, как от удара током, или сникнет, втянув голову в плечи, начнет рыдать. Но ничего этого не произошло. Она просто подняла брови и выжидающе посмотрела на визитера. В ее глазах так и осталась усталость. Да еще непонимание.
— Вы в 1988 году были знакомы с человеком по фамилии Ложкин. Ложкин Владимир Николаевич.
Женщина хмыкнула не очень весело и кивнула.
— Было такое. Посадили его тогда, двадцать лет дали. Зато хорошо жили, ни в чем себе не отказывали. Все «в тартарары» катилось, а мы жировали. А потом осудили его.
— А вы хорошо помните тот суд, те годы?
— Суд? — Лицо женщины немного ожило, на нем появились эмоции. — Я его не только помню, он мне снился не одни год! Я такого страха никому не пожелаю. Я ведь невестой Володькиной считалась, пожениться хотели. А как посадили его, то я себе всю голову сломала. Как быть-то. Вроде и любила его, а как представлю, что двадцать лет ждать в четырех стенах, волчицей выть… Я ведь красивая была тогда, привыкла жить хорошо и ни в чем себе не отказывать.
— Ну, это не такое уж редкое решение, вам не в чем себя винить, — попытался успокоить женщину Борисов.
— Да, а вы на том суде были? — вдруг вспыхнули глаза Самохиной. — Вы знаете, что там было? Когда судья приговор зачитала, когда милиционеры наручники на Володьку надели, он рваться стал и с пеной у рта кричать. Он такое обещал дружку своему Борьке Давыдову…
Женщина замолчала, взявшись рукой за горло, как будто от волнения не могла сглотнуть слюну. Борисов весь напрягся, он, кажется, ухватил-таки ниточку. Значит, не все там прошло тогда, в 1988 году, так гладко. Теперь не спугнуть бы удачу.
— Он угрожал Давыдову? — как можно спокойнее спросил Борисов.
— Угрожал! — горько усмехнулась женщина. — Он кричал, что вернется, что не сдохнет и вернется. И что отнимет самое дорогое у Борьки. Это было страшно слышать. Может, я потому и отвернулась от Володьки, по-настоящему испугалась его. Я ведь толком-то его и не знала, как выяснилось. Вы думаете, легко мне было принять такое решение. А мне еще страшнее было, чем вашему Давыдову! Он хоть мужик, они, может, и договорятся. А я? Я молча исчезла из его жизни, и все. Мне больше года шли от него письма из какой-то колонии, а я их жгла, не читая.
— Вы боялись, что он выйдет и вам отомстит, посчитает вас предательницей?
— Много чего передумала, много чего боялась. Может, потому и замуж быстро выскочила. Чуть ли не за первого встречного. Был у нас один тут… тоже все кооперативы организовывал. Убили в 90-м. Осталась с дочкой. А она по моим стопам пошла, такая же непутевая. Нарожала мне внуков, на руки сбросила — и только ее и видели. Открытки все шлет, приехать обещает.
— А чего же вы к Алевтине Захаровне не переедете? У нее ведь дом приличный, да и веселее будет.
— Вы у нее были? — удивилась женщина. — Хотя вы, адвокаты, народ ушлый. Живу вот, мучаюсь. Все обещают снести да квартиру дать. Если соседи подпишутся, что я одна с внуками живу и что дочка родная носа из своей заграницы не кажет, то, глядишь, и двухкомнатную дадут. Вот и жду. То страхом жила, потом страх перегорел. Теперь надеждой живу. Тоже, наверное, перегорит.
— Так отсидел Ложкин? Вы о его судьбе что-то знаете?
— Так отсидел Ложкин? Вы о его судьбе что-то знаете?
— Нет, — покачала женщина равнодушно головой. — Зачем он мне. Зачем я ему. Жизнь у всех кончилась.
Борисов вышел на улицу, увидел впереди бульварную аллею и, перепрыгнув через низкий заборчик, уселся на свободной лавке. Хотелось просто посидеть, подышать свежим чистым воздухом. В носу и горле все еще стоял запах старого грязного жилья коридорного типа. Вот так, думал Борисов. После московских и читинских хором Давыдова, да в частный дом бабки Алевтины, да в этот гадючник ее внучки, Лидии Самохиной. А еще говорят, что у кого большие деньги, у того большие проблемы. А у кого нет денег, у того и проблем нет. Совсем нет, никаких! Две одинокие старые, по сути, женщины все чего-то ждут, какого-то чуда. Ну, бабке туалет сделают новый — хоть какое чудо. А Лидия? Дождется квартиры? Может, дочери дождется. Вот тебе два полярных мира, две совершенно разные жизни. Все стояли у истоков капитализма. Только один сел и утянул на дно невесту. А другой выкарабкался, может, и правда за счет друга. Но и он на плаву временно. У него сейчас положение богатого красивого лайнера. Плыть-то он плывет, но до первой торпеды. И эту торпеду ему мог уготовить Володя Ложкин. Значит, надо искать Ложкина как самую вероятную причину всех событий.
Глава 6
Коля Моргунов был инженером по образованию. И в вузе ему довелось изучать одну из дисциплин, связанных с организацией производства. Он прекрасно знал, какая документация должна вестись в принципе на любом производстве, практически независимо от профиля. И убедить его после визита на второй добывающий карьер, что «это все», было очень сложно.
— Послушайте, Дмитрий Владимирович, — вежливо взяв под руку главного технолога, сказал Моргунов с высоты своего роста, — вы не хотите меня вести на третий участок? Или вы хотите меня убедить, что его у вас просто нет? Так я видел планы добычи по участкам, я видел задания на плановую профилактику оборудования.
— А, так вы про шахтную выработку? — Проводин слишком энергично сделал вид, что до него дошло. — Так, конечно. Я просто имел в виду, что на этом участке все. А туда… может быть, завтра?
Такая игра в непонимание Моргунову не понравилась. Дурачком главного технолога не назовешь, его состояние неадекватным тоже. Никаких признаков личных проблем, нарушения здоровья и тому подобного. Вполне нормальный мужик, который почему-то не очень хочет вести непонятного гостя на третий участок добычи.
На следующий день они приехали в нужное место. Здесь не было карьера, добыча велась шахтным способом. Ствол шахты уходил вниз метров на двести, а от него уже расходились горизонтальные выработки — штреки. Моргунов спустился в шахту, посмотрел, как работают машины, как работают люди. На него косились, за спиной гудели голоса и слышалось сплевывание. Народ гадал, что это за тип высоченный, плечистый пожаловал вниз. И зачем.
При главном технологе вопросов никто не задавал. Моргунову показалось, что люди Проводина побаиваются. Интересно, шахтеры — люди не из боязливых, да и главный технолог выглядит человеком интеллигентным. Об этом стоило подумать.
— Ладно, поехали в главную контору, — наконец сказал Моргунов. — Я посмотрел тут все, что хотел. Надеюсь, что я вас не слишком оторвал от своих дел?
Вообще-то Моргунов задал последний вопрос с некоторой долей иронии, потому что у Проводина вот уже с час непрерывно трезвонил мобильник. И главный технолог только коротко и раздраженно отнекивался и что-то откладывал. Моргунову Проводин не нравился, а почему, он себе ответить не мог. Какой-то он весь был слишком лощеный, скользкий.
И тут Моргунову повезло. Один из инженеров по технике безопасности приехал на участок на своей машине. И судя по разговору, должен был минут через тридцать уехать.
— Может, я с ним уеду, — кивнул Моргунов на инженера. — Поброжу по верху, а вы езжайте. Вон вас как издергали по телефону.
Проводин, кажется, перестал видеть в этом здоровяке какую-то угрозу и после некоторых колебаний уехал, дав соответствующие указания инженеру. Моргунов для вида и в самом деле побродил возле гор пустой породы, по шпалам узкоколейки. И, наконец, увидел подходящего человека. Это был мужик лет шестидесяти, сгорбленный, со впалыми щеками. Судя по всему, он был кем-то вроде плотника, если судить по сундучку с инструментами.
Моргунов помнил, что мужик его видел, когда они приехали вместе с Проводиным. Значит, успел сделать выводы о начальственном положении.
— Как жизнь, отец? — подошел Моргунов к рабочему и протянул руку.
— Как в тоннеле, — бойко ответил мужичок хрипловатым голосом. — Вокруг темно, а впереди светлое будущее.
Сарказм чувствовался. Стоило его разговорить, только вот знать бы еще, на какую тему. Моргунов просто знакомился с предприятием, пытался найти причину, по которой совершено нападение на дочь Давыдова. Он не знал, лежит ли она здесь или в каком-то другом месте. Он просто пытался почувствовать атмосферу внутри компании, послушать разговоры. Это потом ему предстояло знакомиться с технической стороной. Но Проводин не отпускал его от себя ни на шаг, толком не зная, зачем Давыдов прислал Моргунова, зачем велел провести его по всем участками, по обогатительному заводу.
Моргунов чувствовал, что на заводе ничего интересного не найдет, а здесь, тем более на этом участке, куда его не хотели везти, можно попробовать. И Моргунов решил немного наврать.
Разговор с рабочим, когда они присели на лавку у деревянного сарая, пошел спокойно, хотя мужика просто подмывало узнать, а с кем же из начальства он сейчас разговаривает.
— Я чего хотел с вами поговорить, — решил помочь рабочему Моргунов. — Только вы пока никому не говорите об этом. Придет время, тогда…
— Я чай понимаю, — солидно кивнул мужчина.
— Так вот, дела на вашем предприятии идут не очень хорошо. И владелец подумывает его продать. Я приехал от тех людей, которые могут предприятие купить и продолжить работу на приисках. Вот мне и интересно, кто и чем у вас тут дышит. Генеральный директор, мне сказали, в Москву уехал лечиться?
— Да мы его и не видели уже года три. Генеральный мужик вроде и толковый, да только нам все время приходится с Проводиным встречаться. А с этим особенно не поговоришь.
— Суровый начальник?
— Суровый. И грубостей не услышишь, а все равно на место поставит и… злопамятный. Я ведь как рассуждаю? Если ты начальник, если ты людьми командуешь, то нельзя с ними, как с механизмом бездушным. Я в этих шахтах восемнадцать лет проработал, я к себе уважения хочу. Вы вот сели со мной поговорить, и я вас уважаю. А этот… не понять его. Штреки стали породу почти пустую гнать, а он молчит. А чего северные штреки закрыли? Там за два месяца столько выдали, что…
Мужчина сокрушенно махнул рукой, выбросил сигарету и полез снова за пачкой.
— То есть он разработку мимо жилы ведет? — Моргунов постарался задать вопрос равнодушным тоном. Так, для поддержания разговора.
— А кто его поймет! То ли не видит, то ли свою линию гнет, начальником стать хочет, на место генерального думает сесть. Вот, мол, я стал генеральным, и сразу шахты стали выдавать. Вы там с ним поосторожнее, если покупать станете. Только я все одно уйду. Здоровье не то. Да и из штреков народ уйдет. Платить совсем мало стали. Или на другие участки, или на другие месторождения вахтовым методом.
Моргунов промолчал. Как-то проблема перед ним возникла совсем в ином свете. То, что он пытался найти и разгадать, ездя по участкам, вскрылось вдруг неожиданно в разговоре с простым старым рабочим. Так, может, и стоило начать с таких вот разговоров по курилкам, а не светиться перед Проводиным со своими инспекционными поездками. Век живи — век учись.
— Я… это… — Рабочий принялся разглядывать носки своих стоптанных ботинок. — Вы на меня там не ссылайтесь.
— Все нормально, старина, — пожал Моргунов руку рабочему. — Просто мы посидели, покурили. А может, и не виделись совсем. Не беспокойся!
Моргунов вскочил на ноги и быстрым шагом двинулся к административному зданию, где его должен был ждать инженер по технике безопасности. Сейчас звонить Гешке Борисову еще рано, надо по дороге осмыслить все. Странные действия главного технолога, ведущего разработку мимо богатой породы, намек, что Проводин рвется в генеральные директора. Конечно, верить одному старому работяге не стоит. Мало ли что ему показалось или приснилось. Специалистам виднее. Но этот рабочий восемнадцать лет проработал в шахте. Так, может, стоит прислушаться к его ворчанию, может, нет дыма без огня? Во всяком случае, придется отстаивать следующую точку зрения — продолжать разработку Проводина, а через него и возможный выход на тех, кто хочет навредить Давыдову. Возможно, и свалить его. Любому человеку, если он всю жизнь связан с профессиональной охраной, понятно, что неудавшиеся нападения — большая редкость. И если оно не удалось, то это либо плохая подготовка операции, либо, что вернее, имитация нападения. Например, желание напугать, сделать таким образом предупреждение.